В тени луны. Том 2 - Кайе Мэри Маргарет - Страница 3
- Предыдущая
- 3/94
- Следующая
Шипящий звук имел еле слышное, но вполне различимое эхо и, казалось, доносился из ванной, дверь в которую оставалась открытой. Винтер стояла, сжимая в руках одеяло, дрожа и немного испугавшись, пока вдруг не поняла, что разговор идет на хинди и что призрачное эхо рождалось из-за толстой каменной заслонки трубы, по которой уносилась вода из ванны. Кто-то говорил по другую сторону дальней стены ванной комнаты, невидимый и неслышимый в доме, но не догадывающийся, что выход трубы сыграл роль слуховой трубки, через которую его тихий шепот доносился до резных сводов ванной.
Винтер уловила булькающий звук трубки-хуках и предположила, что это Данде Хан, ночной сторож, проводящий долгие часы с бодрствующим приятелем, из слуг. Неожиданно ей захотелось совершить детскую шалость — впервые за три месяца — прокрасться в ванную и завыть в водопроводную трубу. Стена без окон была скрыта в черной тени, и подобный звук, донесшийся ниоткуда, напугал бы старого Данде Хана. Но она тут же отказалась от этой мысли, представив, как весь дом проснется от пронзительных криков ужаса, и хотела было уже уйти, когда в тишине снова зазвучал тихий бестелесный голос:
— Он будет на Чатуке или Шалини, потому что Орел потерял подкову. В общем, кто-то из них покажется среди полей.
Винтер застыла и прислушалась. Так звали лошадей капитана Рэнделла. Неужели эти люди в темноте слепой стены говорили об Алексе Рэнделле? Она напряженно подождала, прислушиваясь, потом заговорил второй голос, менее отчетливо, но все же довольно разборчиво:
— А как же Нияз Мохаммед Хан? Рэнделл-сахиб почти никогда не обходится без него.
— Все уже подготовлено. Думаю, сейчас он страдает от легкого недомогания. Только легкого — было бы неразумно вызывать ненужные подозрения — но достаточного, чтобы продержать его в кровати весь день. А у сайса больная рука. Думаю, сахиб будет в одиночестве.
Когда заговорил второй, Винтер подумала, что он отошел подальше, потому что едва могла разобрать слова. Она обнаружила, что дрожит, но уже не от холода, и продвинулась в темноту, нащупывая каждый шаг вытянутой рукой. Оконные ставни были закрыты, и ни единый лучик света не проникал в темную ванную. Она приникла ухом к полу, на уровне которого пролегала труба, и теперь голоса лились ей прямо в ухо:
— А что, если он не поскачет по дороге в Чанвар?
— Поскачет. Было сообщение, что Мохаммед Афзал распахал берег канала для своих полей, и, сидя возле двери конторы, я слышал, как он сказал комиссару-сахибу, что отправится утром посмотреть, не подтвердится ли сообщение. А, насколько я знаю, чтобы добраться до Чанвара, он должен пересечь нуллах[2] рядом с деревьями. Для всадника другой дороги нет. Это будет несчастный случай.
— Но… вдруг мне не удастся, — голос дрогнул то ли от холода, то ли от страха.
— Ты не промахнешься. Ребенок не смог бы промахнуться. Помни, там также будет Механ Лал. Найдется свидетель, чтобы рассказать, что лошадь сахиба испугалась, чему все поверят, ведь он уже падал с лошади три месяца назад и разбивал голову. Когда лошадь несет человека, запутавшегося ногой в стремени, трудно потом установить истинную причину его гибели. Я уже видел подобное в своей жизни.
Другой голос проворчал:
— Но почему не ружье или нож?
— Чтобы нас поймали? Нет. Кроме того, мы не хотим открытого убийства. Если он будет убит в открытую, может пойти слух, что в Лунджоре неспокойно, и тогда, кто знает, ангрези[3] пошлют сюда свой полк, что нам совсем ни к чему. Его смерть должна выглядеть, как несчастный случай. Это приказ, который мы получили.
Наступила пауза, было слышно лишь бульканье трубки, и через заслонку в комнату донесся тонкий запах табака. Винтер услышала, как человек прочистил горло и сплюнул, потом дрожащий голос произнес:
— Зачем это нужно? Он всего лишь один сахиб, а таких много.
— На одного умного тысяча глупцов, — возразил первый голос. — В Пешаваре говорят, есть много сахибов, но только один Никай Сей (Николсон). Так повсюду. Если люди, видящие там, где другие слепы, уберутся с дороги, наше дело значительно облегчится.
— Но… Но он хороший человек. — Другой голос был теперь едва слышен. — Он знает наши обычаи, хотя временами он бывает горяч, но справедлив. Он снизил налог с урожая, и Балу Рам сказал — хорошо!
— Идиот! — этот эпитет эхом отозвался в холодной комнате. — Не те нам опасны, кто плюет на нас и обращается с нами, как с собаками и рабами, потому что они сами разжигают для себя костер. Опасны люди вроде Рэнделла-сахиба, говорящие на наших языках, у которых есть много друзей среди нас и которые поступают с нами по справедливости, — это они тяжелый камень на нашем пути. Потому что многие наши люди прислушиваются к их словам и будут следовать им до смерти, подняв руку даже на единокровных. И таких сахибов надо уничтожать в первую очередь.
Послышалось согласное бормотание и очередное бульканье хукахи. У Винтер от холода начали стучать зубы, но она стиснула их и продолжала сидеть, скорчившись в темноте, чтобы не упустить ни единого слова. Но вдруг что-то спугнуло людей, она услышала звуки торопливых шагов и ругательское бормотание, потом наступила тишина, и она не могла понять, ушли говорившие или все еще сидят под стеной. Потом раздались шаги, астматическое покашливание и бренчание цепи за закрытым окном, и она догадалась, что это был старый Данде Хан, ночной сторож, обходящий дозором, чье приближение могли услышать люди у стены.
Она прождала еще примерно с четверть часа, кутаясь в шаль и коченея от холода, но больше никаких голосов не услышала, хотя ночь была такая тихая, что она улавливала звук собственного дыхания и поскребывание мыши в углу. Наконец она встала и побрела обратно в кровать, тихо прикрыв за собой дверь в гардеробную. Она забыла о пуховом одеяле и не стала больше спать, но обернулась простынями, села, уперев в колени подбородок, думая и дожидаясь наступления рассвета.
Чанвар… Это деревня к югу от города. Она уже ездила по той дороге, хотя и не часто, потому что первую милю тянулись рисовые поля, полузатопленные водой, и было трудно пробираться через них по узеньким тропкам или по неровному краю ирригационных каналов. За полем лежала на несколько миль открытая пыльная равнина, поросшая деревьями кикар и дхак; грубая, каменистая почва, вся в рытвинах и сухих нуллахах.
Нуллах, о котором говорил тот человек, пересекал по диагонали равнину в миле или даже меньше от деревни, расположенной за густыми зарослями деревьев. Это был широкий, с крутыми краями овраг, и проехать в Чанвар со стороны военного лагеря можно было только в одном месте, где проходила узкая, проделанная арабами колея. В овраге было полно деревьев, кустарников и высокой травы, и кто-то — возможно, несколько человек, — будет поджидать там капитана Рэнделла. В таком месте очень легко спешить всадника, потому что они издалека увидят его приближение. Проложить через тропинку канат или веревку и неожиданно резко их натянуть. Кто-то прыгнет с дерева на плечи всаднику… Десятки различных способов. И когда они стащат его и оглушат, его ногу запутают в стремени, а его лошадь рванется вперед, волоча за собой хозяина по каменистой равнине…
Неожиданно перед глазами Винтер появился образ Алекса Рэнделла, его загорелое, чисто выбритое лицо, превратившееся в кровавое бесформенное месиво, она вздрогнула, глядя в темноту. Часы тянулись бесконечно, лунный свет покинул комнату, потом веранду, и в спальне стало темно и очень холодно. Из-за этого холода она чуть не задремала, но испугалась, что проснется слишком поздно и не сможет вовремя предупредить Алекса, и он поскачет навстречу своей смерти.
Наконец чернота начала потихоньку сереть и где-то в помещениях прислуги прокричал петух. Винтер зажгла свечу и принялась торопливо одеваться; ее пальцы отказывались слушаться от холода и страха, что она может опоздать. Эта мысль ужаснула ее, и она пробежала через тихий дом и растрясла одного из слуг, спавших ночью в холле, попросив его сказать ее сайсу, что она хочет немедленно оседлать свою лошадь.
- Предыдущая
- 3/94
- Следующая
