Красная Армия (ЛП) - Питерс Ральф - Страница 31

— Конечно, — сказал Трименко. — Но предоставьте мне больше деталей, чем вы предоставили о боеприпасах. Не общую картину. Подробности. И зарубите себе на носу, товарищ Хренов. Я не хочу, чтобы хоть одно подразделение остановило наступление, потому что у них кончились боеприпасы. Они могут отправиться на Рейн хоть туристами. Мы сейчас на грани того, чтобы разбить этих козлов. Вы понимаете это, товарищ Хренов, поле боя осталось за нами. И танк, у которого осталось несколько патронных лент, тоже серьезная сила, особенно глубоко в тылу врага. — Трименко сел и улыбнулся одной из своих редких тонких улыбок.

— Подумайте об этом. Если бы вы были толстой тыловой крысой и, однажды проснувшись, увидели вражеские танки около вашего маленького уютного пункта базирования, вы бы остановили их, чтобы спросить, что у них там с боекомплектом? — Трименко бросил скорлупку в карту. Затем снова придал лицу каменное выражение.

— Убедитесь, что вы будете иметь надежную связь с дивизией Малышева, когда она подтянется. Сотрудничайте, и не занимайтесь ерундой. Я хочу, чтобы к вечеру его танки вышли за автобан. Я ожидаю, что вы лично гарантируете, что все меры, обеспечивающие выход дивизии Малышева за шоссе, будут разработаны и полностью согласованы. Не должно быть никаких задержек. Бейте их, Хренов. Отправляйте свою бронетехнику вперед и заходите противнику в тыл. — Трименко вернулся из своего воображения. — Дайте мне знать, когда первая техника выйдет за автобан. Это станет сигналом для высадки крупных десантов на потенциальные места переправ через Везер. — Трименко посмотрел на Хренова, оценивая этого человека, который уже достиг так многого за этот день.

— У нас есть возможность совершить великое дело, товарищ генерал-майор. Великое дело. Но для начала, вы должны прекратить возводить штаб в этом дворце. Я считаю, что это недопустимо. Командование должно идти вперед. Отсюда я еле слышу грохот орудий, — преувеличил Трименко. — Нужно двигаться вперед, товарищ Хренов.

— И куда, ети вашу мать, вы так торопитесь? Это ж не в ту сторону. Или, по-вашему, что мы отступаем?

Капитан службы снабжения Белинский ответил высокому мотострелковому майору яростным взглядом. Вокруг них техника — грузовики Белинского и боевые машины мотострелкового батальона смешалась под звуки разбиваемых фар, крики и мат водителей в сплошную неразбериху. Регулировщиков на перекрестке не было. И теперь «боевая» часть переполнялась ханжеской яростью из-за того, что какая-то небольшая транспортная колонна перекрыла им дорогу.

— Прежде всего, товарищ майор, — спокойно сказал Белинский — Вы находитесь на транспортном маршруте. Эта дорога не для боевых частей.

— Ты один, кто не на той дороге, засранец. И убери с нее свои чертовы грузовики, или мы проедем прямо по вам.

— Товарищ майор, это наша дорога и мы везем важный груз.

— Куда, в тыл? — Высокий майор рассмеялся. Он ударил ногой по земле, словно гарцующий жеребец, запрокинув голову в издевательском веселье.

Белинский сердито посмотрел ему в глаза. Задиристые глаза под мокрым краем шлема. Белинского мало радовала эта неожиданно поставленная ему задача, но он должен был ее выполнить.

— Пойдемте, товарищ майор. На секунду. Вам нужно посмотреть на мой груз. — И, отвернувшись, пошел к кузову, рассчитывая, что майора привлечет его наглость.

Майор последовал за Белинским по мокрой дороге, матерясь, как будто ругань была способна решить исход войны. Очки Белинского сползли на нос, и он убрал их в карман гимнастерки. Ему не хотелось еще раз видеть груз во всех подробностях.

Высокому майору не пришлось откидывать дверь, чтобы заглянуть в кузов первого грузовика. Когда Белинский одернул брезент, впустив в кузов сумрачный свет, сырой запах человеческих останков встретил двух офицеров.

Белинский посмотрел, как меняется выражение лица майора. И оно продолжало меняться, будучи не в силах остановиться на каком-то конкретном.

Внезапно майор запахнул кузов и зашагал прочь. Белинский поспешил за ним.

— Мотострелковый батальон, — холодно сказал Белинский. — Возвращаются с фронта, товарищ майор. Санитарных машин не хватило, поэтому нам и поручили.

Но майор не слушал его. Он просто кричал в нескольких направлениях, приказывая своим людям отъехать на обочину и пропустить пр??оклятые грузовики.

Гвардии полковник Антон Михайлович Малинский сидел в своей командирской машине, опустив глаза на карту и размышляя о Шопене. Пальцы коснулись полиэтиленовой оболочки, в которой лежала карта, и осторожно начали отыгрывать аккорды и арпеджио на дорогах, реках, городах и селах центральной Германии. Вспоминая любимый отрывок, он закрыл глаза, чтобы лучше слышать воспроизводимые памятью звуки. Он любил Шопена. Возможно, давала о себе знать польская кровь, влившаяся в род Малинских во времена гусаров с их декоративными крыльями за бронированной спиной.

Антон сожалел о начале войны, хотя его бригада пока даже не была введена в бой. Он сожалел о своем грандиозном повышении до командира боевой бригады, потому что считал, что не дорос до этого назначения. Он сожалел о том, что его отец никогда не мог понять очевидного. Старик придавал такое значение тому, что не оказывал сыну никакого высокого покровительства. Тем не менее, думал Антон, без него я бы вряд ли стал кем-то большим, чем майором. А если бы не фамилия и железное бремя традиции, я вряд ли бы стал военным. Полковник гвардии. Гвардии полковник. Это ассоциировалось у него с романами, опереттами и несоразмерно большими погонами. Штраус посвятил бы много времени такому персонажу. Или Легар. Или кто-то еще более легкомысленный. Ромберг. Мало кто еще мог писать легкую музыку настолько легко. Миру определенно нужно было больше легкости.

Антон посмотрел в мрачное немецкое небо за маскировочной сетью. Сейчас он мог побыть один, пока офицеры занимались бесконечным потоком дел. Он отправил водителя найти чего-нибудь согревающего. Его водитель был хорошим парнем, который тоже не казался настоящим солдатом. Он очень боялся крупного задумчивого полковника, сына одного из самых высокопоставленных и влиятельных офицеров советской армии. Антон вспомнил, как тот зашлепал по болезненного цвета грязи. Тощий русский парнишка, ожидающий приказа на мрачном полигоне в Германии. Ожидающий приказа, как и все они.

Антон слышал, что войска стремительно продвигаются вперед, на некоторых участках даже быстрее, чем планировалось. Комбинация современных технологий разрушения и едва управляемой мобильности современной бронетехники и авиации меняла обстановку на карте со скоростью, пугающей даже сторону, наслаждающуюся успехом. Антон вспомнил недоумение, царившее на совещании командования корпуса, где он присутствовал после полудня. Все ждали более тяжелого начала боев. Но казавшиеся раньше сказочными итоги бесчисленных нудных учений неожиданно сбылись. Даже осторожные татарские глаза генерала Ансеева, командира их корпуса, выражали страшную дезориентацию, в которую его вводила скорость развития событий.

Но в душе Антон ощущал, что для него война не была слишком легкой. Он вспомнил последствия вражеских налетов на переправы через Эльбу к северу от Магдебурга. Длинные ряды сгоревших грузовиков и жуткие ряды обугленных человеческих тел, которые даже не попали на войну в привычном смысле этого слова. В часах пути от границы и мясорубки поля боя смерть настигла их без всякого предупреждения. Если в войне когда-то и было что-то романтичное, подумал Антон, то те времена закончились. В ней не было ни малейшего очарования. Бездушная техника реяла в небе, за многие километры до цели, невидимой человеческим глазом, компьютеры сообщали пилоту, что и как делать, и на земле разверзался ад. Антон насчитал тридцать семь единиц уничтоженной техники в одном районе и пятьдесят в другом, а переправы были настоящими кладбищами машин, сами берега были выжжены. Его бригада потеряла несколько машин во время переправы через Эльбу, в том числе драгоценные системы ПВО. Теперь уцелевшие стояли, тщательно замаскированные, на сборном пункте в Лецлингерской пустоши, заправляясь топливом и готовясь к последнему, самому трудному переходу на их пути в бой. Командир корпуса планировал возобновить движение между двенадцатью и восемнадцатью часами, и это будет быстрый марш, без запланированных остановок для отдыха или приема пищи. Машины продолжат движение уже в боевой готовности.