Красная Армия (ЛП) - Питерс Ральф - Страница 20

Лейтенант медленно ехал вперед в поисках безопасного пути на другую сторону воронки. Он прибыл в подразделение недавно, и Кришинин совсем не знал его. Обычный лейтенант. Но этот мальчишка проявил инициативу, в то время как его командир не знал, что делать.

Кришинин стоял под нудным немецким дождем, болезненно переживая свою неудачу. Он сожалел, что не смог подготовиться и подготовить командный состав, не смог лучше узнать своих подчиненных.

Звук двигателя боевой машины пехоты, двигавшегося вперед на самой низкой передаче, был похож на девичий плач. Кришинин, сжав кулаки, смотрел, как машина продвигается к месту назначения.

Вдруг левый борт машины взлетел в воздух на столбе огня. Кришинин инстинктивно бросился к ближайшей БМП. Подняв глаза он увидел, что машину лейтенанта охватило пламя.

Даже не глядя вокруг, Кришинин мог ощутить сильнейшее разочарование солдат. Они были едины в своих надеждах на успех лейтенанта. Теперь надежда рухнула в пустоту.

Пока Кришинин сокрушенно оглядывался, один из сержантов выгнал солдат из еще одной машины и медленно поехал вперед по колее, оставленной подорвавшейся бронемашиной лейтенанта, пока не уперся носом в ее горящие задние двери. Затем он добавил газу

Пока сержант сдвигал с пути горящую машину, один из танков покинул строй и двинулся вдоль колонны в готовности, если потребуется, пойти следующим.

Но Кришинин знал, что теперь все будет в порядке. Они смогут пройти. Он начал выкрикивать слова поддержки. Его поддержали и солдаты.

Горящий остов, наконец, был убран с пути, и сержант выехал на дорогу с другой сторону воронки.

Кришинину показалось, что он был способен выиграть всю войну с горсткой таких солдат, как эти. Ему вдруг захотелось продолжить движение, чтобы найти врага.

— Может ли это быть дезинформацией? — Сказал Трименко, обращаясь больше к себе, чем к собравшимся. Он запустил руку в кожаный кисет, в котором обычно хранил запас фисташек. Их щелканье было привычкой, приобретенной за годы службы в Закавказском военном округе. В Германии приходилось прилагать немалые усилия, чтобы пополнять их запасы. Часто он думал, что ему не так уж и нравиться их вкус, однако щелканье скорлупок успокаивало, подобно тому, как мусульмане успокаивали нервы, перебирая четки.

— Документы выглядят подлинными — сказал начальник оперативного отдела. — Они были найдены на уничтоженном командном пункте противника.

— Вы видели эти документы? Вообще кто-нибудь их видел?

— Сейчас их пересылают из штаба дивизии. Мы знаем только то, что сообщил их начальник разведки. Но это имеет большое значение, — сказал заместитель начальник оперативного отдела, указывая на карту. — Это означает, что брешь между их силами находится здесь, впрочем, недалеко от того места, где мы предполагали.

— Вообще-то достаточно далеко, — сказал Трименко. — Это очень важно. Мы должны изменить план наступления, сдвинув полосу наступления дивизии Малышева к центру, где наступает дивизия Хренова. Их удары нужно свести в один. — Он сжевал очищенную фисташку.

— Товарищ генерал-полковник, это может замедлить захват Люнебурга.

При упоминании о Люнебурге внутри Трименко опять закипело. Но его лицо не выражало никаких изменений. Ему по-прежнему не давала покоя эта задача. Он не имел права раскрывать подчиненным истинный смысл операции; насколько он понимал, они считали, что это имеет какое-то значение с чисто военной точки зрения. Но Трименко раздражало, что никто даже не попытался спросить, зачем это было нужно. Он считал это глупой растратой сил и средств. Но подчиненные безропотно приняли план операции. Он посмотрел на начальника оперативного отдела. Человеческий ум работал слишком медленно, ему всегда нужно было разжевывать очевидное. Трименко испытывал отвращение оттого, что мог думать как минимум вдвое быстрее, и в несколько раз более ясно, чем любой из его подчиненных. Он потянулся за еще одной фисташкой.

— Если мы прорвем оборону их корпуса, — голос Трименко явно выражал нежелание вести дальнейшие дискуссии. — То мы охватим Люнебург с юга. — Ему казалось, что он читал лекцию курсантам заштатной академии. — Я собираюсь разрубить их, как дыню топором.

Трименко повернулся к начальнику штаба.

— Бабрышкин, передайте Малышеву и Хренову приказ нанести сходящийся удар. Границу зон наступления определите соответственно…

Внезапно он встал, не желая доверять штабистам план, требующий точности и быстроты исполнения, необходимой в данной ситуации.

— Укажите участок наступления здесь. Вдоль шоссе 71. Малышеву начать выдвигаться немедленно. Если он ответит, что не готов, отстраню от командования. Что Хренов доложил о ходе форсировании канала?

— Товарищ командующий армией, в настоящее время его дивизия ведет форсирование…

Трименко понял, что начальник оперативного отдела не знал обстановку в деталях. Он испытал жгучее желание дать ему по морде, но сумел сдержаться. Пальцы ломали очередную скорлупку.

— Хорошо. Всем приступить к исполнению. Бабрышкин, соедините меня с командующим фронтом. Если его нет, то с генерал-лейтенантом Чибисовым. И подготовьте мой вертолет. Я лечу на фронт. Убедитесь, что пилот сможет найти командный пункт Хренова. Если его там не будет, я сам приму командование его дивизией.

Трименко испытывал знакомый прилив ярости. Он не мог заставить их работать в таком темпе, который считал необходимым. Но в то же время он понимал, что если будет сильнее давить на них, то это создаст только суетливую небрежность в работе. Он держал руку на пульсе штаба, стремясь максимально эффективно управлять подчиненными, заставлять их прилагать все силы, работать с максимальным профессионализмом и эффективностью. Успокоившись, он подумал, что его подчиненные были неплохими специалистами. Но человек по своей природе был слишком нерасторопен. Нужно было дрессировать их, умело причиняя боль, так, чтобы не нанести травм, а заставить работать быстрее. Иногда «животное» было слишком слабым, чтобы справиться с работой и подлежало уничтожению. Другие научились игнорировать дрессировку. Но потребность в ней никуда не исчезала. Требовалось лишь сменить ее форму.

Трименко был полог решимости провести наступление так, что Малинскому придется пересмотреть план наступления фронта, сократив роль армии Старухина. Он считал важным иметь в союзниках Чибисова, этого маленького умного еврея, приближенного к Малинскому, и прилагал для этого все силы. Трименко считал Старухина пережитком другой, более разгильдяйской эпохи. Он считал, что современная война — не для «казаков». По крайней мере, не на оперативном уровне. Теперь это работа компьютеров. А пока компьютеры не могли делать все сами — для людей, чей разум напоминал компьютер — точный, лишенный чувств, и очень, очень быстрый.

Капитан Кришинин наконец получил известие от пропавшего передового дозора. Они столкнулись с сопротивлением противника и отклонились на юг от города Бад Бевензен. Судя по карте, они вышли за пределы установленного района поиска. Но хорошая новость состояла в том, что они захватили переправу через Эльбский обводной канал.

Подразделение Кришинина возобновило движение. Минное поле и пожертвовавший собой лейтенант остались в нескольких километрах позади. Кришинин считал, что должен отличиться сейчас, чтобы искупить оплошность с минным полем. Он задавался вопросом, что другие офицеры думали о нем.

Он пытался связаться по радио со штабом дивизии, но это ему не удалось. Тогда он попытался связаться с передовыми силами, которые должны были следовать прямо за ними. Нужно было согласовать с кем-то из командования план дальнейшего наступления и определить границы продвижения. Но сейчас колонна проходила по низине, и он слышал в динамиках только статический шум, похожий на играющую вдали музыку. Он не был уверен, была ли рация повреждена, или попросту не было связи. Скорее всего, второе, потому что раньше они перехватили несколько радиосообщений на иностранных языках.