Адриан Моул: Годы капуччино - Таунсенд Сьюзан "Сью" - Страница 11

— Вот видишь, — простонал отец и уткнулся в стену.

Я пустил в ход иронию, напомнив, что он все-таки был знаменитым, пусть не пятнадцать минут, но пять уж точно. Когда мы отдыхали на приморском курорте Уэллс, отнесло в море на надувном матраце, имитировавшем вставные челюсти. Он проплыл две мили, прежде чем его лебедкой выловили летчики из Королевских ВВС. Это событие попало в региональный выпуск теленовостей «Страна сегодня» и на первую страницу «Лестер меркьюри». Даже «Дейли телеграф» опубликовала такую вот заметку.

Житель Лестера, которого сняли с надувного матраца в форме вставных челюстей, был назван капитаном Ричардом Брауном из Вертолетной спасательной службы Королевских ВВС «распоследним дебилом».

— В районе левого нижнего моляра имелась небольшая течь, — сообщил нашему корреспонденту капитан Браун, — и дебил долго бы не продержался.

Капитан Браун призвал законодателей запретить гражданским лицам заходить в море. «Море — не игрушка», — сказал он нашему корреспонденту.

Я допустил промашку. Папу захлестнули воспоминания.

— Волны были такие огромные, — прошептал он, и глаза его наполнились ужасом. — А на мне были лишь ласты. И мне до смерти хотелось курить.

Я поспешил утешить его, сунув ему в рот сигарету «Ротманс».

Мы с мамой собрались уходить, но Уильям заплакал и повис на моих ногах. Рози, которая должна была сидеть с ребенком, пялилась на «Шоу Джерри Спрингера» — в телевизоре непомерно жирная негритянка поносила мужа за склонность к трансвестизму. Я отнес мальчика в отцовскую комнату и сказал:

— Дедушке плохо. Хочешь поиграть в доктора?

После чего зашел в ванную и достал из шкафчика медицинскую аптечку. Я вытащил из нее таблетки и лекарства с истекшим сроком годности (тюбик с глазной мазью следовало использовать до февраля 1989 года) и вручил аптечку Уильяму со словами:

— Ты врач, Уильям, будь хорошим мальчиком, полечи дедушку.

Отец лежал на подушках с безразличным видом, Уильям принялся наматывать бинт на его левую руку. Спускаясь по лестнице, я услышал причитания:

— Черт, не так туго ! Ты же мне сосуды пережмешь, черт тебя дери!

Я уже закрывал дверь, когда услышал крик Уильяма:

— Дедушка, нельзя говорить плохие слова, а то я посажу тебя в тюрьму .

Во всем, что касается закона и порядка, мой ребенок определенно придерживается крайне правых взглядов.

Пока я заводил машину, в динамиках жужжало Радио-4 — группа писателей обсуждала, какое влияние окажет на литературу победа лейбористов. Какая-то старая тетка сдавленным голосом несла вздор о Гарольде Вильсоне, о какой-то Дженни Ли[17], и о Совете по культуре. Затем ее перебил Барри Кент, бывший бритоголовый, а ныне известный поэт и романист, лауреат литературных премий. С нарочитым лестерским выговором Барри принялся разглагольствовать:

— Да кому он, в задницу, нужен этот мудацкий Совет по культуре? Писатель на хрен должен быть революционером . Его подлинная роль — ниспровержение<бип> господствующей верхушки, будь то консервативные<бип> мешки с говном или<бип> лейбористские оборванцы. А если писателю нужно подкинуть<бип> деньжат, прежде чем он перенесет на бумагу свои говеные слова… — Барри презрительно загоготал. — Пусть он несколько дней проведет со мной. Я ему открою на хрен<бип> глаза, покажу на хрен, что такое бедность и вырождение на хрен, я отведу его туда, где люди сидят на<бип> игле на хрен.

Тут Барри принялся декламировать одно из своих напыщенных стихотворений. Одно из тех нелепых произведений, за которые он получил шесть поэтических премий (три британских, три французских):

Убей всех буржуев!

Сожги их дворцы!

Бабам их вставь!

И т. д. и т. п.

Когда Барри Кент получил степень почетного доктора в университете Де Монтфорт, он попал в заголовки газет всего англоязычного мира — распахнул полы своей докторской мантии, под которой ничего не было, и принялся нараспев читать «Йо! Я Человек». Теперь это знаменитое стихотворение распевается на футбольных трибунах всего цивилизованного мира.

Йо! Я Человек!

Йо!

Я человек!

Не!

Мою свой зад!

Не меняю свои трусы,

И счастлив тем от души.

На футбол я иду,

Потому что люблю!

Йо!

Я человек!

Пиво есть в банке,

Сигареты в кармане,

Давай, парень, вдарь!

Припечатай судилу,

Суку-мудилу размажь!

Йо! Я человек!

Йо! Я человек!

Йо! Я человек!

Йо!

Пятьсот студентов, которые три часа парились в раскаленном шатре, пришли в неистовство, вскочили и устроили Кенту овацию. Тогда Барри пригласил на сцену свою мамашу Эдну и заорал:

— Это Эдна, моя мама. Она чистит туалеты, и почему она должна этого стыдиться, а?

Миссис Кент, которая до этого момента, насколько мне известно, никогда не стыдилась своей работы, неловко заерзала, вид у нее был такой, словно ей не терпится остаться с Барри наедине и задать ему хорошую взбучку. Мне об этом рассказала моя собственная мать — по дороге в городскую управу.

В здании управы были предприняты строгие меры безопасности, все благодаря компании «Цитадель лимитед». Нам пришлось встать очередь, чтобы наши фамилии проверили по списку. Мама тут же потеряла терпение и принялась громогласно жаловаться. Я совсем не удивился, когда ее вывела из очереди — якобы наугад — угрюмая охранница с квадратной челюстью по имени Сандра Лиф. С личного досмотра мама вернулась, бормоча себе под нос зловещие угрозы в адрес Сандры Лиф и «Цитадель лимитед». Она заявила, что утром же позвонит Чарли Давкоту и узнает, нельзя ли «привлечь этих уродов» за сексуальные домогательства.

Стоило нам только войти в здание, тут же подскочил Иван Брейтуэйт и выкрикнул:

— Да, Полин, да! Эти туфли — само совершенство !

Что такое с этим человеком? Он что, фетишист, свихнувшийся на обуви? Мама вытянула ногу в вульгарной красной туфле на шпильке, и Иван чуть не эякулировал на месте. Я с облегчением перевел дух, когда к нам подошла миссис Таня Брейтуэйт и встала между моей матерью и своим мужем.

Интересно, спросил я себя, сколько времени миссис Брейтуэйт провела перед гардеробом, прежде чем выбрала подходящий костюм? Думала ли она о том, что ее будут фотографировать, а, может, и снимать на видео в качестве матери кандидата? Ночь ведь очень теплая. Разве зеленый мохеровый свитер с вышитыми французскими пудельками годится для этой торжественной ночи? И разве подходят к вышитым французским пуделям плиссированная юбка в клетку а-ля принц Уэльский? И разве незатейливые темно-синие босоножки «Кларкс» удачно завершают ансамбль? Нет! Нет! И нет! Что случилось с женщиной, элегантностью и богемным стилем которой я прежде неизменно восторгался?

Я шепотом спросил маму, что произошло. Оказалось, миссис Брейтуэйт пережила в декабре небольшой удар; теперь она почти поправилась, если не считать полностью атрофировавшегося эстетического вкуса. Мне потребовалось дожить до двадцати шести лет, чтобы понять — у человека на самом деле шесть органов чувств: зрение, слух, осязание, обоняние, вкус обычный и вкус эстетический.

Телевизионные группы выстроились в очередь, чтобы взять интервью у Пандоры. Между съемками она доставала небольшую черную пудреницу с тисненым логотипом Шанель и пудрила свое восхитительное лицо.

Сэр Арнольд Тафтон топтался в углу, окруженный озабоченными толстяками в полосатых костюмах.

Тем временем на столах, выстроенных вдоль зала, все выше и выше росла пачка бюллетеней за лейбористов. По всему залу бежал шепоток: сокрушительная победа. Ленни Пербрайт, агент Пандоры, коренной лондонец, бывший владелец киоска по продаже кальмаров, представился мне со словами: