Игуана - Миронов Георгий Ефимович - Страница 5

• Предыдущая
• 5/104
• Следующая

И вновь оказался прав.

Потому что рука его ухватила ящерицу за бугристо-костистую шею.

Игуана, несмотря на свою массивность, чрезмерную толщину и раздувшийся от обильной пищи живот мгновенно свернулась в кольцо и попыталась укусить Егора за руку. Вероятно, проглоченный недавно палец проводника оставил у неё приятное послевкусие и ей хотелось заесть костистых подруг по классу земноводных и пресмыкающихся чем-то сладеньким.

Потеря пальца не входила в творческие планы ученого и натуралиста Егора Патрикеева, а годы работы в генеральной прокуратуре приучили его не выпускать пойманных клиентов без санкции прокурора.

Поняв, что ей не вырваться, ящерица страстно заработала когтистыми задними лапами, сдирая кожу и мясо с руки Егора.

Боль была острая и невыносимая…

Одновременно игуана яростно крутила во все стороны хвостом так, что ухватить его свободной рукой Егор никак не успевал.

В борьбе прошло минут пять-семь, руки, рубаха и штаны Егора были в крови. В крови был и проводник, мужественно бросившийся на помощь. И не понятно было, чья где кровь – где гвинейская, где российская, все смешалось.

– Черт, – простонал Егор, пытаясь выдавить улыбку на ссохшихся губах – Я думал, что у меня кровь голубая.

– Что сказал? – не понял проводник.

– Я к тому, что бабушка покойная мне в детстве рассказывала, что из дворян мы.

– Кто такой «из дворян»? – не понял проводник.

– НУ, вождь, в смысле.

– А, вождь – это хорошо, много свиней, два жена. Хорошо.

– Ну, свиней у меня нет, и жена одна, но дело не в этом. Ты мне правду скажи, хвост крепко держишь? Есть у меня желание передохнуть и зализать раны. Так что ты одной рукой хвост держи, а главное, второй – за шею: хвост она и сбросить может. А вот голову – вряд ли.

В ходе «пересменки» не обошлось без новых травм. Когда проводник перехватывал руки, игуана исхитрилась и хрястнула длинным, покрытым жесткими чешуями хвостом попав по губам проводнику и по глазу Егору. Проводник тонко взвизгнул, но шею красотки не отпустил. Глаз у Егора оказался, слава Богу, цел, хотя и наполнился от боли и неожиданности слезами.

– Не плачь, девчонка, пройдут года… – заорал, чтобы отвлечься от боли, Егор песню своей армейской юности.

Проводник, похоже, не разделял его оптимизма. Радость хозяина он понял по своему:

– Игуану, хозяин, трудно приручить. Так и будет кусаться и царапаться.

– Ничего, надо будет – приручим. Это уже не твоя забота.

– Игуану, хозяин, можно держать только в ящике с проволочной сеткой.

– За решеткой, имеешь в виду?

– За решеткой, – согласился проводник. – И обязательно отдельно от других тварей. Один раз я одному старому бельгийцу для зоопарка, поймал большую анаконду, кумуди – по местному. А потом – как сегодня, обе руки в крови по локоть были, – поймали мы с ним игуану. А ящик с сеткой один был…

– И вы, значит, обеих страстных девчушек в одну камеру? Неосторожно.

– Так не было другой ящик с сеткой. Один ночь оставил. Глянул перед сном – а кумуди в клубок свилась в одном углу, игуана глаза закрыл – в другом углу ну, думал, за одна ночь ничего не будет. Утром пришла…

– Кто пришла?

– Я пришла. Утром. Гляжу в ящик под сеткой, – что такое? Глазам своим не верю.

– Анаконда проглотила игуану?

– Наоборот. В ящике – одна игуана. Нет анаконда.

– Может, сбежала?

– Ящик сеткой стальной закрыт. Сетка цел.

– И куда же делась анаконда? Не хочешь же ты сказать, что игуана за ночь сожрала гигантскую анаконду?

– Не всю.

– Это как?

– Очень большой был анаконда, такой длины, как пять тебя, если всех вас положить друг за другом, голова – ноги, на песок.

– Метров десять? Не может быть…

– Я сказал, – не всю скушал.

– Ты сказал, да я не понял.

– Хвост торчал.

– Чей хвост.

– Кумуди.

– Хвост анаконды торчал? Откуда?

– Изо рта игуаны. Такой большой кумуди был – весь в неё не влез.

Поместив игуану в надежную клетку, обработав и тщательно промыв раны, сделав себе и проводнику противостолбнячные уколы, Егор дал себе передышку всего в час. В этом районе реки задерживаться надолго было опасно. Где-то поблизости, по данным его друзей из Географического общества и Союза натуралистов, бродило племя людоедов, говорящих на своем, сильно отличающемся от языков других индейских племен наречии, так что надеяться, что его проводник найдет с ними общий язык, – не приходилось. Тучность проводника также могла сыграть дурную услугу. Вероятно, жирный, лоснящийся под тропическим солнцем проводник мог показаться людоедам лакомым кусочком. Надо было спешить.

Через час им удалось поймать несколько симпатичных, туатар: самца, самку и детеныша. Шустрый парнишка был приятной шоколадной масти, родители же были просто невообразимо прелестны по окрасу: кожа их была зеленовато-бурая, с серовато-зелеными и зеленовато-желтыми пятнами и полосами.

Вдоль спинки от головы и до основания хвоста тянулся гребень, причем у папаши он был значительно шире. Гребешки на туатарах состояли из маленьких треугольников белой кожи, плотной, как картон. Хвост украшали твердые шипы такой же формы. Однако шипы на хвосте 6ыли такой же расцветки, как остальная кожа, гребень же поражал непривычной для зарослей мангров белизной.

У самца была крупная голова с большими, печальными совиными глазами.

Собственно, туатара даже не ящерица. Когда её открыли, для неё придумали особый подкласс «клювоголовых».

Одна из особенностей туатары – третий глаз.

Поначалу Егору было непривычно: заглянет в клетку, затянутую мелкой стальной сеткой, а на него укоризненно смотрит: черный глаз, расположенный на темени, между двумя настоящими, это на него детеныш «смотрит».

У детенышей теменной глаз виден особенно четко: голое пятнышко, окруженное чешуями, которые расположены подобно цветочным лепесткам. Со временем «глаз» зарастает и у взрослых туатар его уже не разглядеть.

Прежде туатар встречали и на Новой Зеландии. А теперь только здесь. Большая редкость.

Естественно, Егору и в голову не пришло, что туатар и игуану можно посадить в одну «камеру». Егор привык учиться на ошибках, лучше на чужих. А если уж на своих – то один раз. На ночь он тщательно проверил надежность двух рядом стоящих клеток. В одной были семья туатар, в другой – мирно спящая игуана.

Рука, израненная этой так спокойно спящей сейчас ящерицей, болела неимоверно, вероятно, не смотря на мазь, уколы, лекарство, рука нарывала. Ее дергало, один раз все тело свела судорога, он проснулся, прислушался.

В клетках, стоявших в двух метрах от него, было тихо. И он снова заснул.

…Проснулся рано. Встал. Подошел к ящикам, плотно укутанным в мелкоячеистую стальную сеть.

Десять лет работы в генеральной прокуратуре позволили ему легко восстановить картину кровавого преступления, произошедшего ночью.

Туатары прекрасные «норники». Видимо, самец и самка прогрызли деревянный пол и проложили «туннель» из клетки на волю. Игуана не любит рыться в земле. Возможно, ленится, возможно, брезгует. Она дождалась, когда «подельники» пророют тоннель, разгрызла стенки ящиков, отделявшие её от соседней «камеры», и ушла из неволи вслед за туатарами. Брошенный метрах в двадцати хвост самца – туатары с твердыми зелеными шипами поставил последнюю точку в этой лесной трагедии. Во время попытки настичь семью, самец отвлек игуану, приняв нападение на себя. Однако хищница, похоже, сожрала всю семью и скрылась в мангровых зарослях. Охоту Егору надо было начинать сначала…

…Марфа с трудом разогнула ноги.

Джакузи было сделано по спецзаказу и она свободно помещалась в нем, так, что голубоватая душистая вода, взрываемая идущими снизу и с боков пузыриками обогащенного кислородом воздуха, покрывала всю её необъятную тушу.

Так что место, чтоб ноги разогнуть, было.

• Предыдущая
• 5/104
• Следующая