Дракон мелового периода - Гурова Анна Евгеньевна - Страница 28

– Его элементы: «благодарность», «отказ» и «воздаяние».

– То есть кто-то меня не простил? – С этими словами я отступила на шаг и попыталась отдернуть руку. Эзергиль не отпускала.

– Не простил и собирается мстить, – согласилась Эзергиль. – И настроен настолько серьезно, что эта месть отмечена на твоей ладони.

– Все, спасибо.

Я попыталась отнять руку, но Эзергиль держала ее, как клещами. Моя ладонь стала влажной от пота. Я хотела позвать Джефа, но не смогла даже оглянуться.

– А вот еще иероглиф, «эи», – продолжала Эзергиль, скользя острым наманикюренным ногтем вдоль моей линии жизни. – «Вечность – смерть – завершение – совершенство – законченность – конец».

– Слушай, отпусти меня, – плаксиво попросила я. – Я тебе никогда ничего плохого не делала… разве что разок убить пыталась… ведь ты меня вроде простила…

– Я же сказала – конец, – ласково произнесла Эзергиль. Она рассматривала мою ладонь, как художник, закончивший очередной шедевр.

– Ладонь-то отпусти, – напомнила я.

– Вот так работают мастера. Что-то я забыла… Ах, да, печать! У мастеров каллиграфии принято ставить личную печать. Киноварью.

Знаешь, что такое киноварь? Волшебный минерал… кровь дракона… она входила в состав всех эликсиров бессмертия…

Неожиданно Эзергиль наклонилась и укусила меня за мякоть ладони левой руки возле большого пальца. Я вскрикнула – больше от страха, чем от боли – и рванула руку к себе. На этот раз Эзергиль не стала ее удерживать. Она нежно улыбнулась мне, развернулась и пропала в темноте.

– Она меня укусила! – чуть не плача крикнула я, бегом возвращаясь к костру. – Джеф, очнись!

Теперь разбудить его оказалось нелегким делом. Я трясла его за плечи и дергала за руки, но он оставался совершенно бесчувственным. Будь рядом вода, я бы облила его, но в моем распоряжении был только огонь. Огонь! Я схватила сухую ветку и выкатила из костра головешку, прикидывая, как бы с ее помощью разбудить Джефа, не покалечив его (и чтобы он не покалечил потом меня). К счастью, я заметила, что его веки зашевелились. Джеф качнулся, глубоко вздохнул и принялся тереть лицо руками.

– Ты с ума сошла? – невнятно спросил он. – Я же ясно сказал…

– Вот! – Я продемонстрировала укус. Джеф с хмурым видом исследовал рану:

– Не было печали… Небось отходила от костра?

– Буквально на три шага…

– Кто это тебя?

– Эзергиль!

– Кто-кто?

Я вкратце рассказала, кто такая Эзергиль. Не стала вдаваться в подробности; просто сказала, что моя подруга из мастерской реальности месяц назад ушла в чужой домен, и с тех пор ее никто не видел.

Джеф задумался, морщась от мыслительных усилий. Вид у него был, как у человека, которого среди ночи вытащили из кровати, облили ледяной водой и треснули дубиной по башке.

– Никакая это не Эзергиль, – сообщил он через полминуты. – Неужели сразу было не ясно?

– А кто?

– Раз сама не догадалась, то лучше тебе пока не знать… ради твоего же спокойствия.

– Джеф! – испугалась я. – Быстро выкладывай все, что знаешь!

Вместо ответа Джеф широко зевнул и отвернулся. Я уже достаточно познакомилась с его манерами, чтобы понять, что он мне не расскажет ничего, кроме того, что захочет рассказать сам.

– А что мне теперь делать? Сорок уколов в живот от бешенства? Или достаточно смазать йодом?

– Не вздумай! – мигом отреагировал Джеф. – Дня два не трогай рану вообще. Понаблюдай за ней… и за собой.

– В смысле? Не будет ли заражения?

– И за этим тоже. Но главное – не меняется ли в тебе что-нибудь… мысли… желания… физиологические реакции… цвет глаз…

– Ты это серьезно?

– И как только что-нибудь заметишь, тут же приходи ко мне.

– Какого черта?!.

– От этого, возможно, будет зависеть твоя жизнь, – добил меня Джеф. – А может быть, и моя.

Я вернулась домой уже под утро. Дверь была открыта, все спали, и моего отсутствия никто не заметил. Я тихонько прокралась на кухню, вопреки совету Джефа, смазала укус зеленкой и легла спать. Остаток ночи прошел в несвязных сновидениях, а под утро приснился настоящий кошмар. Будто я стою у стола на кухне в незнакомой квартире и ем мясо. У мяса какой-то немясной, на редкость отвратительный вкус, и жуется оно очень плохо. Оно же сырое, – отмечаю я (продолжая есть). И ем я его прямо с разделочной доски, отрезая куски от тушки. Кстати, чья это тушка? Я вижу ребра, вскрытую и очищенную от внутренностей грудную клетку, руки… Руки?! Это же человеческое мясо! (Я отрезаю и кладу в рот следующий кусочек.) Интересно, чье оно? Вот ребра, вот ключицы, вот руки и шея… а где голова? Я оглядываюсь по сторонам. Да вот она – стоит в тарелке на подоконнике и смотрит на меня мертвым взглядом. Присматриваюсь – это моя голова!

Меня перекосило от отвращения, и я проснулась. Укушенная рука распухла, ранки от зубов, несмотря на зеленку, воспалились, голова была тяжелая от недосыпа. Больше никаких перемен в своем состоянии я не заметила. Разве что завтракать не хотелось. После тошнотворного сна аппетит пропал начисто. Все еще впереди, мрачно подумала я. Зомби я уже однажды побывала, почему бы теперь не стать вампиром?

В подавленном настроении убрав в холодильник несъеденный завтрак, я позвонила Хохланду и сказала, что прийти к нему не могу, потому что заболела.

Судя по ледяному тону, Хохланд был мной крайне недоволен.

– Если не хотите у меня заниматься, почему бы не сказать об этом прямо, не тратя время на изобретение неправдоподобных предлогов? – ядовито спросил он. – И что с вами на этот раз? Ударились о трамвай?

– Нет… меня укусили.

– Кто? Бешеная собака?

– Теобальд Леопольдыч, вы не подумайте ничего такого, – страдальчески продолжала я, – мне очень хочется у вас заниматься! Мне у вас так интересно…

– А по-моему, вам неймется пошарить в моих книжных шкафах.

– Вы так много знаете! Просто человек-энциклопедия…

– Только давайте без грубой лести. Хохланд вздохнул в трубку.

– Сегодня я хотел наконец заняться с вами составлением плана занятий, даже сделал кое-какие наброски, но, чувствую, придется все отложить на неопределенный срок. Сколько вы будете лечить ваше бешенство?

– Не знаю… Ну неделю…

– А у меня через неделю начинается сессия. Я буду принимать экзамены, и времени у меня не останется совсем. Что будем делать?

Я ответила тяжким вздохом. Все мои мысли сейчас крутились вокруг укушенной руки и зловещих предупреждений Джефа.

– Тонечка, кажется, дала вам задание на лето? – некстати вспомнил Хохланд.

– Угу, «аленький цветочек». Не только мне – оно для всей мастерской. А первого сентября будут выставка и зачет.

– Цветочек, говорите… – Хохланд задумался. Я терпеливо ждала.

– Вы его, разумеется, еще не выполнили?

– Вообще-то собиралась начать в августе. Но я времени даром не трачу. В оранжерею ходила, искала прототип…

– Вот и славно. Этим заданием вы сейчас и займетесь. Итак, сначала надо сформулировать концепцию. На раздумья даю три дня…

Я едва не застонала. Только аленького цветочка мне сейчас и не хватало.

– Я уже с начала июня непрерывно думаю, и мысли давно иссякли!

– Что такое «аленький цветочек» для мастера Чистого Творчества? – сердито спросил Хохланд. – Господи, это же очевидно! Неужели вы не помните, о чем мы беседовали в нашу прошлую встречу? Это живой символ совершенства, понимаемого как примирение и единство противоположностей, символ абсолютной гармонии и красоты. Воплощенный идеал, если хотите. Задумайтесь – что для вас является воплощенным идеалом? Какие черты и свойства делают его таковым? Вот вам, можно сказать, готовый план работы! Выделите эти свойства, проанализируйте их, и результаты анализа отошлете мне послезавтра по электронной почте. Все, до свидания.

Не успела я ничего сказать, как в трубке уже звучали долгие гудки.