Дракон мелового периода - Гурова Анна Евгеньевна - Страница 27

– Хорошо хоть не абстракционизм, – весело сказала я. Мое первое знакомство с абстрактной живописью едва не закончилось летальным исходом. Не выручи меня тогда Князь…

– Джеф, можно задать дурацкий вопрос: зачем тебе такой домен?

– В основном для работы. Слушай, – встряхнулся он, – можно тебя попросить? Я посплю, а ты поддерживай огонь, ладно? Ты обещала меня слушаться.

Я кивнула. Джеф уселся по-турецки, закрыл глаза и вырубился – мгновенно, как будто нажал на «выкл.».

– Эй, – спохватилась я. – Джеф! А если сюда придет овчарка?

– Разумеется, она придет, – с задержкой ответил Джеф, не открывая глаз. – Думаешь, мы просто так сидим? Так что ты посматривай по сторонам. И от костра не отходи…

Я серьезно встревожилась:

– А ты уверен, что тебе надо сейчас спать?..

– Да, еще момент, – совсем «вдалеке» пробормотал Джеф. – Не надо меня будить по пустякам.

Я открыла рот для очередного вопроса, но по лицу сторожа поняла, что он не ответит.

Ну вот, я осталась наедине с собой. В незнакомом домене, в гостях у неизвестного, но явно опасного типа, о котором всего-то известно, что он мастер реальности и вор. Что же, получается, мы с ним теперь в одной шайке? Но лучше стать помощником вора, чем еще раз угодить в серый мир и стать пищей неведомой твари. И домен у него такой своеобразный… Как он сказал – «с пути сбивает»? Интересно, надо ли разбудить Джефа, если к нашему костру выйдет какой-нибудь заблудившийся демиург?

Джеф не то спал, не то пребывал в трансе – тоже мне, нашел время. Я сунула в костер ветку и долго смотрела, как сгорает дерево и, сохраняя какое-то время форму, превращается в сгусток пламени. Я представляла, что костер – это комета, летящая в пустоте. Эту пустоту я чувствовал затылком, она была позади меня, вокруг – везде. Мне было страшно и очень одиноко.

Прошло довольно много времени, когда я краем глаза заметила какое-то шевеление на границе света и темноты. Там скачками перемещались тени, небольшие клубки темноты. Время от времени они замирали и смотрели на меня. Я не видела глаз, но чувствовала алчные взгляды. Твари собирались к костру, как ночные мотыльки. Может, их притягивает свет? Или тепло? Или… мы?

Я пододвинулась к Джефу и коснулась его руки. Он не шелохнулся. Проявлять настойчивость я не решилась – не была уверена, что эти тени представляют опасность.

Налетел ветер, в темноте с шорохом покатились песчинки. Эти, за кругом света, перестали перемещаться и сгрудились напротив нас. Теперь они все смотрели на меня, только на меня. Ночь наполнилась шепотом.

– Рассмотрим ее, запомним запах ее страха… а потом придем и устроим пир…

– Джеф! – нервно выговорила я.

– Она ничего не может нам сделать… Она сама откроет нам дверь и впустит…

– Джеф, немедленно проснись и объясни, что это там за уроды и чего им от меня надо!

– Я же просил – по пустякам не будить, – вдруг сонно произнес Джеф, не открывая глаз. – Наплюй на них. Ты им не нужна. Они ищут меня.

– Но кто они?

– Не знаю… наверно, чьи-нибудь разведчики. – Джеф зевнул. – Все, я сплю.

Слова Джефа – даже не сами слова, а его беспечное спокойствие – значительно меня приободрили. Мне даже стало неловко за свой детский страх. Я повернулась и посмотрела на тех, кто угрожал мне из темноты. Они тихо сидели на прежнем месте. Почему-то возникла твердая уверенность, что к костру они подойти не смогут. Я взглянула на мирно спавшего Джефа. Ну, конечно, это же его собственный домен – чего нам тут бояться?

Я повернулась к костру и в тот же миг услышала позади знакомый голос:

– Гелька, привет!

На вершине ближайшего бархана, шагах в десяти от костра, стояла черноволосая девушка в белом многослойном одеянии японской принцессы. Ноги у нее были босы, а на плече висел рюкзачок.

– Эзергиль!

Эзергиль приветливо улыбнулась. Она совершенно не изменилась – именно такой я запомнила ее, когда мы расстались на горе Лушань.

– Вот это сюрприз! Где ты пропадала? Джеф, смотри…

Я осеклась. Сторож продолжал спать, а я не была уверена, что встреча с подругой не попадает в разряд «пустяков».

– Ты нашла мир поля? Иди скорей сюда, рассказывай!

Эзергиль не двинулась с места.

– Э, нет! – сказала она. – К костру я не пойду.

– Но почему?

– Будто сама не знаешь? Это ловушка. И ты сидишь в самой ее середине.

Я недоверчиво оглянулась по сторонам:

– Костер как костер…

– Бедная наивная Гелька, – с состраданием сказала Эзергиль. – Ты, похоже, совсем не поумнела. Этот оазис знаком всем, кто способен странствовать из домена в домен. Тут пропадают люди. Не просто люди – мастера реальности, демиурги… еще кое-кто. По доброй воле сюда никто не сунется.

– А сама ты что здесь делаешь?

– Собираюсь тебя выручить, разве не ясно?

– И как же ты это хочешь сделать?

– Да просто заберу тебя отсюда. Не могу же я допустить, чтобы моя подруга сидела тут беспомощной приманкой, как коза на привязи.

Слова насчет приманки мне очень не понравились. Уж больно они смахивали на правду.

«Она же не видит Джефа! – сообразила вдруг я. – Как и те темненькие! Он, наверное, не спит. Как-то сделал себя невидимым и сидит, точно паук в засаде».

Эзергиль перевесила рюкзак с одного плеча на другое.

– Ты со мной? – нетерпеливо спросила она. – Давай, иди сюда! Или ты действительно привязана?

Я поднялась на ноги и сделала шаг от костра. Не то чтобы я поверила Эзергили на сто процентов и захотела уйти с ней прямо сейчас. Но мысль о ловушке меня задела. Надо было убедиться, что никакие невидимые узы меня не держат.

Я отошла от костра метра на три и остановилась на середине пологого склона бархана. До Эзергили оставалось шагов пять, и я могла рассмотреть ее поближе. Что-то в ней было не таким, как раньше. И эта перемена была чисто внешняя. Мелкая, неуловимая, но важная перемена… Кисти рук. Кожа на них – белая и гладкая.

– Ты теперь не рисуешь иероглифы на счастье?

– Мне это теперь не нужно, – сказала Эзергиль своим мелодичным голосом. – Ты спрашиваешь, нашла ли я мир поля. Да, нашла. И обрела там новый дар – я могу прочитать любую надпись…

– Правда? Я сразу вспомнила о загадочном обрывке из библиотеки. Но у меня его с собой все равно не было, он остался дома, в боковом кармане рюкзака.

– Это просто, – продолжала Эзергиль. – Главное – понять, что материя – это текст. Знаковый ряд, где записано прошлое, настоящее и будущее.

Эзергиль протянула мне узкую руку ладонью вверх, чтобы я могла посмотреть на переплетение линий жизни, сердца и ума.

– Линии ладони – живой иероглиф. Надо только знать язык. Каждый носит с собой свой иероглиф, начертанный персонально для него. Вот почему я больше ничего не рисую на руках. Хочешь, прочитаю твой?

Я покосилась на Джефа – он по-прежнему пребывал в нирване. «Да ну его», – подумала я и сделала еще три шага вверх по склону бархана. Эзергиль осторожно взяла меня за руку и принялась водить по ней ногтем. Ноготь был длиннющий, выкрашенный в черный цвет.

– Каждый сложный иероглиф включает в себя несколько простых, от сочетаний которых зависят оттенки его смысла, – начала она. – Вот здесь, в области сердца, я вижу иероглиф «она», – ноготь кольнул меня в середину ладони. – Он означает – «тот самый, именно он». Этот иероглиф состоит из элементов «тот, о ком думаешь», «именно этот момент», «чувство» и «мы оба». Ты знаешь, о ком идет речь?

– Наверное, знаю, – сказала я, подумав о Князе.

– Линия ума. Знак «ши» – «я сам». Всего два элемента – «доверие и свобода».

– Так и есть, – кивнула я и незаметно попыталась отнять руку. Пальцы Эзергиль тут же сжали ее чуть крепче. Возникло смутное ощущение, что я опять влипла.

– Дальше, – ноготь уперся в линию судьбы. – Поговорим о прошлом. Здесь мы видим иероглиф «ша». «Просить прощения».

– У кого я только не просила прощения, – нервно хихикнула я. – В том числе и у тебя.