Золотые туфельки - Василенко Иван Дмитриевич - Страница 16
- Предыдущая
- 16/19
- Следующая
И Артемка шел как во сне. Он никогда не задавал себе вопрос, зачем он живет. Всей душой тянулся к каждой травинке на земле, всем телом ощущал теплую ласку солнца. Жизнь со всеми ее колючками была такая вкусная! И, засыпая, он с трепетом думал, что завтра опять будет день. Но никогда не остановился бы он перед тем, чтобы отдать эту жизнь за обиженного.
Вот он поднял голову и огляделся вокруг. Тьма, тьма. Только смутно белеет пена на черном лоне моря. Взглянул он на небо, а небо все в тучах. И опустил Артемка голову.
- Смотри, - шепнул ему сосед, тот самый коренастый рабочий, который назвал тюремщика мерзавцем. - Смотри туда.
И опять вскинул Артемка голову и увидел над морем кусочек синего неба. А в нем, в этом чистом и бездонном кусочке, плыла голубая звезда. И в самое сердце проникли ее золотые лучи. И затрепетало оно в страстном желании жить. Глянул Артемка на соседа, а у того глаза блестят, будто и в них засветилась звезда.
- Двинем? - спросили глаза соседа.
- Да! - ответили ему глаза Артемки.
- Давай!.. - шепнул коренастый.
Артемка собрал в кулак весь остаток сил своего истерзанного тела и ударил конвойного в висок.
В тот же момент рухнул на землю под тяжким кулаком соседа и другой конвоир. Будто пружиной выбросило Артемку из круга стражников. Он еще услышал грохот выстрелов, крики, топот - и с разбегу кинулся в кипящую воду.
Вынырнул он саженях в сорока от берега, рванул на себе рубашку и опять пошел под воду.
И каждый раз, выныривая, он жадно озирался:
где же они, железные буйки, что указывают здесь путь по каналу? Ухватиться за буек и передохнуть!.. Но небо и вода слились в непроглядную тьму. Перехватывает дыхание, сердце готово лопнуть.
И еще раз вынырнул Артемка. А там, где раньше мерцала лишь одна звезда, высыпал целый рой звезд. И в их призрачном свете он вдруг увидел впереди себя темный силуэт рыбачьей лодки. Вот оно, спасение!
Он набрал полную грудь воздуха и поплыл к лодке. Но руки с каждым взмахом делались все тяжелее. Уже слышен шелест волны о борт лодки, уже видно протянутое ему кем-то весло... Нечеловеческим усилием Артемка бросил тело вперед и, не достигнув лодки, уронил голову. Страшная сила схватила его в свои объятия, наполнила уши набатным звоном, потянула вниз. "А ведь Ляся осталась одна..." - еще успел подумать он, и мрак потушил его сознание.
Перед рассветом молодой рыбак Ваня Калюжный вошел в хату, что стояла над самым обрывом в деревне Курочкиной, и сказал:
- Батя, там я хлопца какого-то вытащил. До самой лодки доплыл, а около лодки на дно пошел.
- Жив? - спросил старый рыбак.
- Вроде нет.
"СЕ ЛЯ ЛЮТТЕ ФИНАЛЕ..."
Рана Лунина оказалась неопасной. Уже на десятый день он мог выходить из дому, и только бледность лица напоминала о большой потере крови.
Как все переменилось за это время в городе! Здание градоначальника стояло с распахнутой парадной дверью и никем не охранялось. На крыльце дома окружного атамана еще торчал пулемет, но пулеметчика при нем уже не было, как не было в здании и самого атамана: сдав власть городской управе, он "отбыл в неизвестном направлении". По городу ходили с деревянными катушками солдаты и сматывали телефонные и телеграфные провода.
К растянувшемуся на целый квартал зданию технического училища подъехало несколько колымаг с ранеными. Казак с погонами хорунжего слез с лошади и, сказав: "Сгружайте покуда хоть сюда", распахнул дверь. На ступеньке мраморной лестницы стоял юнец в гимназической шинели и английской фуражке с широким верхом. Юнец сказал:
- Сюда нельзя. Это помещение заняли мы.
- Кто это "мы"? - сощурил глаза хорунжий.
- Отряд спасения России! - звонко выкрикнул юнец.
- А ну, выкидывайся! - грубо сказал хорунжий. Юнец взъерепенился:
- Как вы смеете?.. Господа добровольцы, сюда!
По лестнице вниз сбежало еще десяток юнцов в таких же шинелях и фуражках. Они угрожающе застучали прикладами винтовок по мраморным ступеням.
Хорунжий поднял плеть и начал стегать гимназистов. "Спасители России" с визгом бросились врассыпную.
- Та-ак! - сказал Алеша. - Своя своих не познаша.
Отсюда он пошел на базарную площадь. Площадь опустела. Лишь кое-где сидели торговки с пирогами и солеными огурцами. Да и те свою снедь уже не продавали, а обменивали на всякое барахло: кто его знает, какие деньги будут завтра в ходу!
Одноногий все еще стоял на своем обычном месте, но и он уже никого больше не называл ни джентльменами, ни господами и не оповещал о поездке в Ростов на операцию. Взамен этого он насвистывал что-то веселенькое и поглядывал по сторонам с видом полной независимости.
К нему подошел стражник.
- Давай, - сказал он.
- Чего это? - "не понял" одноногий.
- "Чего", "чего"!. Не знаешь, что ли? Давай половину. Да скорей, мне некогда.
- Далече ли собрался? - спросил одноногий
- А кто его знает. Куда судьба кинет.
- Сейчас дам, - сказал одноногий.
Он нагнулся, развязал ремешки на ноге и, подняв свою деревяшку, стукнул ею стражника по голове. Стражник крякнул и свалился. Одноногий неожиданно оказавшийся двуногим, вынул у него из кармана наган и ровным шагом пошел с базара. Деревянную же ногу свою оставил около стражника - видимо, на память ему.
Лунин прошел с базарной площади на привокзальную. Вся она была забита военными. Они сидели на сундучках, на чемоданах, на вещевых мешках, понурые, молчаливые. Ждали погрузки, но машинисты и кочегары где-то прятались, и поезда вести было некому.
Обойдя площадь, Лунин через товарный двор проник на перрон. Там тоже было полно военных. Около одной теплушки столпились казаки. Они что-то выкрикивали, размахивали руками. Лунин подошел ближе. В теплушке трясли головами в фуражках с огромным верхом английские инструкторы.
- Вытряхивайтесь! - кричали казаки, хватая инструкторов то за краги, то за полы шинелей. - Вытряхивайтесь к чертовой бабушке!
- Оф уид ю, кэсекс, бандитти! Уи шел тэл дэ Дженерал Дэныкин2! - пучили инструкторы глаза.
Казаки английского языка не знали, но отвечали впопад:
- Сами вы всемирные бандиты! Плевали мы на вас и вашего Деникина!
Издалека донесся и прокатился пушечный выстрел.
Увидев, что к составу наконец подходит паровоз, казаки вскочили в теплушку и пинками вышибли "союзников" на перрон.
Поезд, набитый до отказа, дрогнул и медленно стал отходить. Но едва он скрылся за поворотом, как раздался страшной силы грохот: это подпольщики "отсалютовали" белогвардейщине взрывом путей.
К полудню привокзальная площадь опустела. Части, опасаясь оказаться в мешке, в панике бежали из города.
А немного спустя на главной улице показался разведчик. На груди у него алел пышный бант, в гриве лошади развевались разноцветные ленты. И было во всем его облике - в небрежной и в то же время настороженной посадке корпуса, в розовощеком, круглом лице с белыми крупными зубами, в смушковой, чуть набекрень шапке - столько праздничного, задорного, молодого, что, казалось, в город въехал не разведчик, а отбившийся от свадебного кортежа веселый дружка.
Он попридержал лошадь и, подмигнув, спросил:
- Нема?
- Нема-а! - радостно ответили ему высыпавшие на улицу люди.
- Смылись?
- Смы-ылись!..
Разведчик повернул лошадь и галопом поскакал обратно.
- Ляся, Ляся!.. - кричал Лунин, вбегая во флигелек старой учительницы. Уже всё!.. Выходите! Выходите!..
Ляся кинулась одевать еще не окрепшего от всего пережитого Кубышку.
- Вот так, вот так, - кутала она шею старика шарфом. - На дворе такой морозище.
- И я, и я с вами... - говорила учительница, не попадая в рукав шубы дрожащей рукой.
И только распахнули дверь, как в уши полились призывные звуки военного оркестра. Учительница, жившая несколько лет в Париже, так вся и выпрямилась.
Се ля лютте финале,
Групон ну з'э демэн,
- Предыдущая
- 16/19
- Следующая
