Золотой ключ. Том 3 - Роун Мелани - Страница 8

— Ты можешь идти, Рохарио.

Молодой человек неловко поклонился, кивнул Верховному иллюстратору и направился к выходу. Он знал манеру отца. Его изгнали. Однако остановился, прежде чем закрыть за собой дверь. Так нельзя! Он должен вернуться и выяснить, что же все-таки происходит в городе!

Сквозь щелку Рохарио услышал голос отца.

— Не знаю, что делать с наследованием, Андрее. Если сведения, полученные от наших шпионов, верны, пришло время для захвата Гхийаса. Но мои дети меня разочаровали. Эдоард способен думать исключительно о лошадях, женщинах и вине. Бенетто идиот. Тимарра боится собственной тени — она так простодушна. А Рохарио — эйха! — бесполезный щеголь. Порхает от цветка к цветку, словно бабочка, — яркие краски и никакой глубины. Я разрешил ему изучать живопись только потому, что на этом настаивал Тио Кабрал, хотя подобные занятия вовсе негожи для человека его происхождения. Однако после четырех лет упорного труда он бросил все в одночасье! И без всякой на то причины! Матра Дольча, Андрео! Как я могу доверить кому-нибудь из них знание, необходимое моему преемнику? Ни один не достоин трона Тайра-Вирте, не говоря уж о Тайра-Вирте вместе с Гхийасом.

— Вы молоды и полны сил, ваша светлость, — сказал Верховный иллюстратор. — У вас еще будут другие дети.

Рохарио вздрогнул и отвернулся. Рядом стоял Эрмальдо и смотрел на него с обычным пренебрежением. Неужели все знают, что Великий герцог презирает собственных детей? Рохарио, хромая, направился в свои покои. Все тело у него болело. Он отрешенно приказал слугам складывать вещи. Оставаться в Палассо не было никакого резона.

Беатрис частенько повторяла, что ей следует входить в дом через заднюю дверь, отведенную для слуг, но Элейна терпеть не могла прятаться. Тыльной стороной ладони она отбросила черные волосы с лица и гордо зашагала по ступеням, ведущим в Палассо Грихальва. Два старика, сидевших на скамейке рядом с дверью в мастерскую, были свидетелями ее драматического появления. Один опустил глаза, другой улыбнулся. Элейна не знала, рассердиться: ей или, наоборот, обрадоваться.

— Дэво! — обратилась она к старику, опустившему глаза; уже шестьдесят лет он растирает и смешивает краски для семейства Грихальва. — Закрой мастерскую, да понадежнее!

— Посиди с нами, меннина, — сказал второй старик и похлопал рукой по скамейке, такой древней, что дерево стало гладким, точно камень. — И где же ты была?

Элейна не думала, что встретится с грандтио Кабралом.

Она подготовилась к тому, что мать в очередной раз начнет упрекать ее за недостойное поведение, и слова как бы сами собой сорвались с губ:

— Я ходила смотреть на казнь, видела, как вешают людей. Солдаты шагаррского полка арестовали около двадцати человек, их объявили зачинщиками беспорядков, и они предстали перед судом. Им даже не дали возможности выступить в свою защиту! И вот — всего десять дней спустя! — двенадцать человек повесили. Что же это за правосудие такое?

— Скорое правосудие, меннина, — мягко промолвил Кабрал. — Или, может быть, ты хочешь отдать свою спальню семье какого-нибудь нищего?

— По всему городу начнутся волнения. Думаю, уже сегодня днем!

— А я думаю, серьезные беспорядки начнутся в доме, если вы, маэсса Элейнита, не сделаете вид, что провели со мной все утро, — заявил Дэво; он всегда оживал, когда ему казалось, будто Элейне что-то угрожает.

Она давно завоевала сердце Дэво, попросив его — а не своих дядюшек из семейства Грихальва — раскрыть ей тайны красок. Он сидел спиной к открытому окну, из которого плыл запах масляных красок и растворителей, всю жизнь сопровождавший Грихальва.

— Ты мой единственный защитник, Дэво. — Элейна взяла его перепачканные красками мозолистые руки в свои.

— Ты хорошая девочка.

— Элейнита, тебе не следует ходить в такие места без сопровождения. — Кабрал говорил все тем же ненавязчивым тоном.

— Я почтенная вдова. И буду делать то, что пожелаю!

— Ты желаешь видеть, как вешают людей?

— Кто-то же должен быть свидетелем! Я сделала зарисовки. Вот. Она придвинулась поближе к Кабралу и положила альбом себе на колени — казалось, ее не волнует, что платье сшито из лучшего, дорогого шелка. Принялась быстро листать эскизы.

— Смотри, как беспокойно ведет себя толпа. — Отдельные лица, костюмы и платья, группы наблюдающих за происходящим людей, дети, снующие среди взрослых: ей удалось запечатлеть многое из увиденного. — Виселицы построили возле болота. Мастерскую следует на сегодня закрыть — в знак протеста. Этим несчастным не позволили сказать ни единого слова в свою защиту.

— Мы не можем принять такое решение, милая.

— Позволить людям высказывать свое мнение? Или закрыть мастерскую? — Элейна помолчала немного. — Неужели тебе все равно, грандтио? Ты выполняешь их приказы, живешь у них под каблуком. А ведь ты в два раза старше любого из них!

— О ком ты?

Элейна услышала в голосе Кабрала настороженность.

Он посмотрел на Дэво, но тот так долго служил их семье, что давно знал большинство тайн.

Говорить все это было не слишком благоразумно, но подобные соображения никогда не останавливали Элейну.

— О Вьехос Фратос. Людях, владеющих Золотым Ключом. Кабрал долго молчал, потом махнул рукой, и Дэво, послушно поднявшись, ушел в мастерскую. Здесь, в тихом имении Грихальва, казалось, что казни происходили где-то на другом конце света, — так, собственно, и было. Виселицы установили на окраине города, как можно дальше от Палассо Веррада. А Палассо Грихальва был иным миром, где не толкаются разгоряченные, возбужденные люди, не раздается сердитый шепот, не слышно криков ненависти и страха, не видно, как раскачиваются и дергаются в петлях человеческие тела. Тут царила тишина, ласково светило солнце, а улица погружалась в сонную сиесту. Мимо проехала тележка, наполненная лимонами, на перекрестках играли дети. Из крытого перехода, ведущего в центральный двор, доносились смех и пение служанок, стиравших белье в корытах у конюшни: “Мой любимый ждет меня у фонтана”.

— Я вижу, Лейла говорила с тобой довольно откровенно, — наконец заявил Кабрал и аккуратно сложил руки на коленях.