Последняя ночь последнего царя - Радзинский Эдвард Станиславович - Страница 3

АЛИКС. Как он вырос, но такой бледный. Какая прекрасная была служба! Он плакал, ты не заметил?

НИКИ. Да… да…

АЛИКС.И ты тоже плакал.

НИКИ. От счастья. Мы все вместе. (расхаживает.)

Смех за стеной.

АЛИКС. Спать, девочки, спать – все разговоры на завтра. И девочки – совсем взрослые. Все быстро. Как сон…

НИКИ. Да, дорогая, комендант предупредил доктора. Возможно, иногда нам придется проводить время в подвале.

АЛИКС. В подвале?!

НИКИ. Для нашей же безопасности – город обстреливают. И к тому же они боятся нападения анархистов. Возможно, поэтому и прибили решетки. Все просто.

АЛИКС. Как мне не нравятся их заботы! Ты помнишь, не так давно они вдруг захотели перевести нас в Москву. И тогда тоже они говорили об анархистах. Но никуда мы не поехали. Когда же это было? Почему-то сегодня целый день всё вспоминаю, вспоминаю.

НИКИ. Это было 31 мая… Я записал.

АЛИКС. Записал?!

НИКИ. В дневнике.

АЛИКС. Зачем?! Я просила, Ваше Величество, ничего серьезного в дневник не записывать.

Он молча пожимает плечами.

АЛИКС. Когда уходим на прогулку, эти ужасные люди способны читать Ваш дневник!

НИКИ. Не стоит менять полезную привычку записывать в дневник – для памяти. Следует жить – похожим на самого себя. К тому же эти записи понадобятся нашим внукам. Да и всем, кто придет после нас.

АЛИКС. Я давно не записываю в дневник ничего серьезного. Потом, когда весь этот ужас минет, мы все подробно запишем. Все вспомним.

НИКИ. Вспомним? Я даже не помню, пили ли мы сегодня чай?

АЛИКС. Боже мой, ну конечно! Как раз во время чая они увели бедного поваренка.

НИКИ. Да, да, конечно, я пил чай.

АЛИКС. Как мне это все не нравится.

НИКИ. Почему? Они объяснили: его дядя…

АЛИКС. Я не верю ни единому их слову, Ваше Величество, вы пытаетесь жить в прежнем мире, где людям следовало доверять. И можно было записывать в дневник Но этот мир исчез.

Канонада.

АЛИКС. Кажется будто в городе. Итак, что вы записали «для памяти», Ваше Величество, по старому календарю? Прочти, Ники, я беспокоюсь.

НИКИ. Ничего крамольного, дорогая (листает Дневник). Это было 31 мая… «31 мая… 31 мая сего года по старому календарю (читает). «Пришел комендант. По его словам, опасаются выступления анархистов, и поэтому, может быть, нам предстоит скорый отъезд, вероятно, в Москву. Он просил подготовиться к отбытию. Немедленно начали укладываться. Но после ужина комендант объявил, что анархисты схвачены, и опасность миновала, и наш отъезд отменен».

АЛИКС. Согласись, это было странно! Вдруг эти жестокие люди встревожились о нашей безопасности! Даже решили выпустить в Москву.

НИКИ. Среди них есть разные люди. Возможно, испугались за детей. Они должны заботиться. Мы им поручены.

АЛИКС. Мой добрый мальчик, они не знают слова «заботиться», это – другие люди… Раскалывается голова и нельзя открыть окно. Мерзавцы! Скорее бы ночь – какая духота!

НИКИ. Комендант объяснил, дорогая, что специальная комиссия изучает необходимость открытия окна. Не нарушит ли это тюремный режим.

АЛИКС. Но на днях уже была какая-то комиссия.

НИКИ. Это новая. И тоже будет изучать. Этой странной власти надобно тысячу комиссий, чтобы просто открыть окно. Зато раньше милая мы не знали, что открыть окно – это счастье. Как много счастья в жизни… И ночью аромат цветущих садов долетает в форточку…

АЛИКС. В разрешенную к открытию форточку! Мне очень не понравилась решетка на окне и то, что забрали поваренка и то, что комендант утром переписал наши драгоценности. Хорошо, что я успела (Замолчала).

НИКИ. Что успела?

АЛИКС. Вот этого, Ники, я не скажу. Потому что Ваше Величество всё аккуратно запишет в дневник «для памяти» Прости, я нервна. Душно – они нарочно пытают нас этой жарой.

НИКИ. Скоро ночь и прохлада, и ветерок.

АЛИКС. В форточку (берет его брюки). О прозе. Брюки Вашего Величества более штопать… невозможно.

НИКИ. К сожалению, других брюк…

АЛИКС. Да, других брюк у Вашего Величества нет. Впрочем, и у их Высочеств все рубашки в дырах и тоже невозможны для починки. Но! Спасибо бабушке королеве Виктории. Она научила меня и шить и вязать. Она говорила: «Неизвестно – всегда ли ты будешь императрицей, но вязать ты сможешь всегда». И, как видишь, милый, все своим людям сама делаю. Заканчиваю Маленькому носки на зиму…

НИКИ. Зимой вы будете свободны.

АЛИКС. Как странно ты это сказал. «Мы» будем свободны.

НИКИ. Конечно… Конечно – Мы

АЛИКС. Я думаю, что носки и на свободе пригодятся. Кстати, вам, Ваше Величество, я тоже вяжу носки.

НИКИ. На зиму? (усмехнулся.)

АЛИКС. Ники?! Что означает эта улыбка?

НИКИ. Я просто люблю, когда ты шьешь. В этом – что-то мирное, истинно семейное.

АЛИКС. Поклянись мне, Ники, что ты не запишешь в дневник. (Шепчет.) Еще в Тобольске я придумала зашить девочкам в корсеты бриллианты. И Маленькому – в одежду. Причем все сделано очень умело – спасибо бабушке! Да, Ваше Величество, у вашей жены много достоинств. Например, я великолепно я стелю постель. Это тоже искусство: надо по-особому взбивать подушки. Русские женщины не умеют этого делать. Этому тоже научила бабушка. Ты должен ценить, Ники: Сегодня тебя ждет потрясающая кровать в стиле королевы Виктории. Помню, в первую ночь после ареста в Царском Анастасия пришла ко мне спать. Они боялись оставлять меня одну. И я учила ее взбивать подушки, когда раздались шаги под дверью. Это были шаги часового. Впервые в жизни меня не охраняли, меня – сторожили. Такая была луна в окне.

НИКИ. Милая, не надо об этом.

АЛИКС. Какой он бледный… Добрый доктор повезет его на прогулку в моем кресле. Но я хочу, чтобы завтра он попытался ходить сам. Где-то был карандаш, я запишу это.

НИКИ. (расхаживая.) Карандаш в моем дневнике.

АЛИКС (берет его дневник). Здесь что-то вложено… Боже мой, Ники! Но это… (Замолчала в ужасе.)

НИКИ. (спокойно.) Да, это – письма.

АЛИКС. Это те письма!

НИКИ. (так же ровно). Это те письма. Я решил сохранить их на память.

АЛИКС. Ники!

НИКИ. Они пишут на таком смешном французском. Это забавно. И текст мне понравился, он совершенно в стиле романов месье Дюма. Мне было жаль это уничтожить. (Читает.)

«Мы назначили ваше похищение на завтра». Похищение! «В случае если Маленький не сможет идти, дело сильно осложнится. Нельзя ли будет на час или два усыпить его каким-нибудь наркотиком? Пусть решит это доктор».

АЛИКС. Боже мой! Но здесь не только письма!

НИКИ. Да, и мой ответ этим людям! И он тоже заслуживает быть сохраненным для Истории. Я описал здесь подробно наше заточение (читает): «Комната рядом занята комендантом и его помощниками, которые составляют в данный момент внутреннюю охрану. Их тринадцать, вооруженных ружьями, револьверами и бомбами. Комендант и его помощник входят к нам, когда захотят. Дежурный делает обход дома ночью дважды в час. На балконе – пулемет, под балконом – другой. От каждого сторожевого поста на случай тревоги проведен звонок к коменданту».

АЛИКС. И думаешь, после этого отважные люди могли уцелеть?

НИКИ. У них все в порядке

АЛИКС. Тогда почему они замолчали?

НИКИ. Я повторю, Аликс, уверен – никому из них мы не причинили вреда.

АЛИКС. Не понимаю, Ники. Неизвестные люди, рискуя жизнью, налаживают с нами переписку – тайную. А вы все это оказывается вот так – открыто храните! Надеюсь, Ваше Величество, хотя бы в свой дневник ничего не писали.

НИКИ. Почему же, все записал. Я уже сказал: не стоит менять привычек.

АЛИКС. О, Ники! Что ты записал?

НИКИ (читает). «Мы получили два письма одно за другим, в которых нам сообщали, чтобы мы приготовились быть похищенными какими-то преданными людьми».

АЛИКС. Боже мой!

НИКИ. «Но дни проходили – ничего не случилось, а ожидание и неуверенность были мучительны…»