Откровение - Никитин Юрий Александрович - Страница 43

• Предыдущая
• 43/152
• Следующая

– Это очень древний бог нашего племени. Даже сейчас, когда мы приняли истинную веру, мы чтим его, ибо явился в тяжкий час, когда мы были на грани истребления. Он пал с небес в страшном грохоте и блеске молний, развеял врагов, как могучий ветер уносит сухие листья. Он накормил сирых, вылечил больных, покрыл всех наших женщин и девиц, отчего в нашем племени появились сильные телом дети, а утром отбыл так же мощно в блеске могучего бога.

– Демона, – поправил Томас.

Он благочестиво перекрестился, плюнул через плечо и оглянулся на возвращающегося Олега. Тот шел босиком, с задумчивым видом держал в руках растоптанный сапог с оторванной подошвой. Томасу сказал мирно:

– Я уже все узнал. И взял. Пошли. Теперь уже близко.

Он распрощался с бедуинами, Томас кивнул благожелательно, солнце обрушилось с яростью, как будто кто-то сыпанул на плечи жаровню раскаленных углей. Томас, освеженный купанием, шел бодро, воспринимал мир ярким и чистым, запахи улавливал за сто миль, а когда в ноздрях защекотало, сказал саркастически:

– Ну и нажрался же ты! Что за бедуины, если пьют вино? Или Аллах в пути позволяет вольности?

– Мне достаточно одного кубка, – сказал Олег кротко. Заметив недоверчивый взгляд Томаса, пояснил: – Но, выпив этот кубок, я становлюсь совсем другим человеком!

– Ну и что?

– А то, что этому человеку тоже хочется выпить.

Томас хохотнул, в калике живут даже не два человека, а множество, судя по тому, сколько может выпить, оглянулся на удаляющийся оазис.

– А чего таким страшилищем тебя изобразили?

Он думал, что Олег на шутку ответит шуткой, но отшельник за время странствий хоть и обучился почти всему на свете, но только чувства юмора так и не обрел.

– Как умеют… Не всегда же пешком и с палочкой. Куда-то торопился.

Томас отшатнулся. Волосы встали дыбом. Он ощутил, как затряслись руки, а голос сорвался на жалкий писк:

– Так это был… ты?

– Ты ж сам заметил, что похож.

– Ну… – прошептал Томас, земля под ним шатнулась. Он ощутил, как барханы снова закачались, как волны, а воздух задрожал. – Это я так, подразнить! Я ж не думал, что в самом деле! Хотя у того чудища руки-крюки, морда ящиком… похож. Значит, ты? Торопился? Торопился, но всех женщин…

Олег объяснил равнодушно, только взгляд чуть потеплел:

– А я тогда пробовал путь всяческих излишеств. В том числе и ну этих, понимаешь, учений, как правильно жить на свете, – до чьей-то матери, но где-то наверняка есть ценное зерно. Однако отрицать не глядя – это все равно что бранить вино, ни разу не попробовав. Настоящая мудрость приходит, когда все узнаешь на своей шкуре.

– А если на чужой?

– Тогда это ученость.

Томас оглянулся. Даже на расстоянии он различал, что неведомым резчикам удалось выразить мощь и свирепость древнего бога. Томас прошептал:

– Бедный калика… Сколько же тебе гореть в геенне огненной! Может быть, прямо сейчас просить Деву Марию о заступничестве?

Калика с сомнением поднял брови:

– Женщину?

– Ну и что, – возразил Томас горячо, – она ж мать нашего Бога! Матери даже крокодил не откажет, а наш милосердный Господь не крокодил какой-нибудь с берегов Стибра!

– Все-таки женщина, – проговорил калика с сомнением. – Не совестно? Может, это и по-рыцарски, но не совсем по-мужски. Когда сирые да увечные молят о помощи, понятно. Заступница, мол. А мы? Мы сами заступники.

– Гореть тебе в огне, – повторил Томас. Он вздохнул. – За гордыню, за волшбу, за всех баб, которых по дороге, не снимая лыж… И за то, что все учения пробовал на своей шкуре… на шкуре пробовал, так и поверю! Про эти все сатанинские учения, гнусные и растленные, нам полковой прелат та-а-а-акое рассказывал жаркими сарацинскими ночами. Потом рыцари на стену лезли, от тоски выли, все с искушениями боролись. Да и мне перепадет на орехи, что с тобой, язычником гнусным, общаюсь!

Калика сказал равнодушно:

– Лучший способ преодолеть искушение – это поддаться ему. Сразу потом понимаешь, что не искушение оно вовсе, а так – видимость. Что бороться с ним легко, что зазря время потерял и тебе это вовсе не нужно.

– Правда? – спросил Томас с надеждой.

– Проверено, – уверил калика. – Много-много раз!..

Томас сожалеюще оглянулся на исчезающие шатры кочевников. Похоже, золотые монеты мог бы с такой же пользой и сам выбросить в песок.

Впереди вздымалось плато. Не слишком высокое, но у пустыни сил не хватило, чтобы победно идти горячими волнами оранжевого песка. Дальше тянулась твердая земля, кое-где зеленели клочья травы, хотя земля была сухая, выжженная, готовая перейти на сторону песка. А его массы, в отличие от морских волн, разбившись о твердыню, не отступили, не растворились, а угрюмо накапливали силы, ветер неспешно наметал барханы выше, и оранжевые волны настойчиво поднимались, уже видя, что окончательная победа будет за ними.

Калика мрачнел, рыжие брови нависли над зелеными глазами злыми кустиками. Глаза сверкали недобро. Томас попробовал утешить:

– Да что тебе? Меньше будет на свете сарацин, зато больше христиан.

– Как будто песок остановится, – огрызнулся Олег. – Нет, песок – это уже все, конец. После Болота – Лес, после Леса – Степь, после Степи – Пески, а после Песка… Надо что-то придумать. Мне песок пятки печет, а в сапогах по пустыне – только дикие франки могут.

Томас ахнул:

– Да когда это будет?

– Оглянуться не успеешь, – заверил Олег. – Вроде вчера здесь рыбину поймал, во размером! От рыла до хвоста в полсажени, а от хвоста до морды и вся сажень…

Он впал в глубокое раздумье, шагал почти как деревянная кукла, морщины на лбу стали глубокими, как ущелья. Томас злился, идут спасать Яру, не в соседний замок на пир, а в преисподнюю, а этот ломает голову, как остановить песок, как будто кто-то может остановить, кроме Господа, а пути того неисповедимы, что хочет, то и делает…

– Чертов мир, – выругался Олег внезапно. – Был бы я богом, все же сотворил бы получше!

– Не богохульствуй, – бросил Томас строго. – Господь знал, что творит.

– Да, но мог бы посоветоваться… Я бы ему подсказал.

Томас не понял, так странно шутит калика или же всерьез, сказал еще строже:

• Предыдущая
• 43/152
• Следующая