Откровение - Никитин Юрий Александрович - Страница 42
- Предыдущая
- 42/152
- Следующая
– Ты прав. Нечего распускать нюни. Мало ли, что в прошлый раз здесь я с нею ловил рыбу.
Томас с трудом догнал, сейчас выкладывал все силы, даже занимал из завтрашнего дня, ибо видел, как растет зеленое пятно, где снимет, разденется, будет чесаться вволю и долго…
– Рыбу?
– Да.
– Какую рыбу? Черепах?
– И черепах, – откликнулся калика, он уходил, не оглядываясь. – Я нырял на самое дно моря, доставал для нее раковины с жемчужинами. Она им так радовалась! Это было как раз вот здесь, где мы идем. Тут стояли огромные морские корабли с тремя рядами весел. А исполинский дворец царя Амика возвышался вот там, где теперь другие корабли, двугорбые… Корабли пустыни!.. Шапка падала, когда пытался посмотреть на покрытую золотом крышу!
Томас обалдело смотрел в широкую спину, что сейчас сгорбилась, стала поменьше. Каркнул пересохшим голосом:
– Ну да, море!.. Скажи еще – горы, покрытые льдом!
Калика ответил тихо, не оборачиваясь:
– Горы? Нет, по горам здесь я бродил еще раньше. Тогда шагу нельзя было ступить, чтобы пятки не подпалить на лаве… Голова трещала от грохота: эти жерла били в небо камнями, будто воевали! Столько выбрасывали камней и пепла, что неба не было видно вовсе…
– Еретик, – прошептал Томас. – Что ты мелешь… Перегрелся… Лучше уж шлем на голове, чем так заговариваться… Рыбу он ловил!
– Рыбу, – подтвердил Олег с печалью. – Большую, кистеперую. А то и вовсе панцирную. Как вон ты, только в костяном доспехе, вроде рака… Спокойную такую, не суетливую, не наглую…
Они уже слышали шелест пальм. Ветер снова донес запах верблюжьего навоза, но вместе с ним и аромат холодной воды, зеленых листьев, влажного песка. Оазис был невелик, два десятка пальм, крайние торчат из песка, наполовину засыпанные, а еще одну Томас увидел скрытую барханом почти до вершинки. Пески наступали несокрушимо, мощно, песчаные горы передвигаются медленнее, чем морские волны, но с такой же пугающей неотступностью.
У крохотного родника лежали четверо бедно одетых бедуинов. Ключ выбивался бурно, вода будто кипела, но сил у ручейка хватало лишь шагов на двадцать, а там он полностью растворялся среди надвигающихся песков.
– Салам алейкум, – поприветствовал Олег.
– Салам, – буркнул Томас.
– Алейкум салам, – ответили вразнобой и без настороженности бедуины. Трое поднялись, все настолько закутаны в тряпки, что оставались узкие щели для глаз, а на железного рыцаря посмотрели с явной насмешкой. Томас молча взвыл от страстного желания тут же сбросить все и голым прыгнуть в родник.
– Хорошо ли спали верблюды? – сказал Олег традиционную формулу вежливости для этого племени, он уже все понял по их одежде, манере завязывания поясов. – И широки ли их копыта?
Бедуины расплылись в сдержанных улыбках:
– И тебе крепких копыт, странник, знающий пути Аллаха. Как и твоему железному спутнику. Отдохните с нами, разделите нашу скудную трапезу.
Томас уже сдирал с себя железо, рычал от злости, когда пряжки и ремни не спешили расставаться с хозяином, а калика степенно опустился на зеленый коврик, скрестив ноги по-восточному. О чем они говорили, Томас не слушал и слышать не желал, вода шипела на его руках, как на раскаленной сковороде, вскипала, взвивалась легкими облачками пара. Наконец он пал, как лев, на четвереньки, сунул лицо в кипящий бурунчик ледяной воды, застонал от наслаждения, ради которого стоило пройти пешком через все сарацинские пустыни.
Калика вел степенные беседы, обсуждали обустройство мира, осуждали падение нравов, молодежь пошла не та, а Томас плескался до тех пор, пока не свершилось неслыханное, во что час назад не поверил бы, а скажи такое, обозвал бы лжецом и вызвал бы на смертный поединок: продрог, кожа пошла «гусиками», губы посинели и распухли как сливы, и зубы начали пощелкивать, как у голодного волка.
Он намочил одежду, пусть хранит холод, натянул под ироническим взглядом четвертого бедуина, старого как мир, иссохшего подобно торчащим из песка костям. Остальные с каликой ушли к верблюдам, что-то обсуждали, размахивали руками. Старик по-прежнему возлежал в тени пальмы, отдыхал, глаза его, не по-старчески острые, осматривали Томаса. За спиной возвышался массивный камень в полтора человеческих роста, на нем что-то высечено, Томас отсюда не видел, но чувствовал, что камень однажды возвышался и над пальмами, теперь же постепенно уходил в землю. Старик внезапно спросил трескучим голосом, похожим на ветер пустыни самум:
– Что дает это железо здесь, в песках?
Томас скривился, сарацинам не понять рыцарских ценностей, поспешил перевести разговор:
– Что это за демон?.. Ведь ислам, как мне кажется, не допускает других богов. Он даже Христа считает лишь одним из пророков…
Старик уклонился от ответа:
– Что тебе, франк, в наших ценностях?
Томас ощутил, что задел больное место.
– Я заметил, что вы все четверо кланялись этому камню, когда бы ни проходили мимо. А как же ислам?
– Аллах милосерден, – ответил старик коротко.
Он насупился, а Томас, чувствуя тайну, дожал, прикинувшись простаком:
– Но Мухаммад велел признавать только Аллаха! Или вы не признаете ислам?
Старик начал сердиться, однако взглянул на Томаса острыми, как буравчики, глазами, перевел дыхание и сказал уже спокойнее:
– Взгляни сам. Возможно, тебе самому захочется ему поклониться.
Томас обошел ручей, камень оказался перед ним отесанной стороной. Неведомые художники прошлых веков умело высекли изображение какого-то божества, грозного и лютого. Под ним проступала почти полностью изъеденная ветрами надпись. Томас покачал головой:
– Что-то нет желания кланяться. Кто это?
Старик сказал:
– Если меднолобый франк даст золотую монету… я отвечу.
– Золотую? – удивился Томас. – За что?
– Я отдам ее нашему богу, – ответил старик просто. – Да простит он тебя.
Томас плюнул в сердцах, но у него в самом деле три золотые монеты, тяжелые и бесполезные, и он вытащил все три:
– На. В жертву, говоришь?
Старик молча принял золото и, даже не взглянув, швырнул монеты в родник. Они исчезли без плеска, а старик повернулся к Томасу:
- Предыдущая
- 42/152
- Следующая
