Слепой Орфей - Мазин Александр Владимирович - Страница 9

• Предыдущая
• 9/74
• Следующая

Игоев подтянул трусы, выглянул задумчиво в окно, потом повернулся к Сидорычу.

– Значит, сосед меня с женщиной видел?.. – спросил полуутвердительно.

– Ну-у…

– Сосед как, закладывает?

Участковый мгновенно уловил намек:

– Закладывает, ясное дело.

– И ясное дело, никаких показаний не подписывал?

– Не подписывал. И не подпишет, точно!

– Угу. Ну добро. Доктор, что у нас на утро?

Стежень прополоскал рот, сплюнул:

– Грязь.

– Так. Капитан, я склонен думать, что жена вашего, хм, потерпевшего вернется домой без помощи милиции. Поскольку взрослая женщина, а женщины, хм, склонны… Ладно, не о том речь. Найдется, думаю, денька через три. Ну уж если не вернется, тогда – по закону. А Ситину доложите, что сочтете нужным. Но, прошу, без имен. Вы меня знаете, мне болтовня ни к чему,– и одарил оперуполномоченного значительным взглядом.– Если что – твердо рассчитывайте на мою поддержку. Вопросы есть?

– Нет! – четко ответил Логунов.– Разрешите идти?

Игоев кивнул.

Уже по дороге в город один из сотрудников спросил Логунова:

– Слышь, Толька, а что это за барон в трусах?

– Хер знает,– ответил Логунов.– Шишка. Я его по телеку видел.

– Надо было ксиву спросить… – отметил сотрудник.

– Вот и спросил бы! – рассердился Логунов.– Он бы тебе депутатскую манду сунул, а потом начальству позвонил и потребовал, чтоб тебя раком поставили за неуважение к народным избранникам. Помнишь, как Славку за Гугина дрючили?

Сотрудник помнил, и тему сочли закрытой.

Но для Стежня и «барона» все еще только начиналось…

– Ты умница, Кирилл! – растроганно признал Стежень.– Так сыграл!

– Скорее, просчитал.– Игоев тоже был доволен.– Вижу, человек исполнительный, честный, осторожный в меру – нахрапом не полез, ордера дождался. К мужу тоже не поперся среди ночи. Значит, субординацию понимает. Остальное – дело техники. Как Сермаль учил? Покажи человеку то, что он хочет видеть, и тому не захочется перепроверять информацию. Это как раз пустяки.

– А что не пустяки?

– Та, за кем он явился. У нас с тобой три дня.

– Понял. С чего начнем?

– С Дмитрия.

Вновь запел входной звонок. Стежень дернулся было к дверям – и остановился:

– Черт!

– Спокойней, Глеб,– остерег Игоев.– Форму теряешь…

– Глеб Игоревич! – донесся снаружи дребезжащий женский голосок.– Я вам тут молочка, сметанки кладу. Уж не забудьте, Бога ради, завтра пустое оставить!

– Не забуду, Аглая Никоновна! – крикнул Стежень.– Соседка,– пояснил он.– Коров держит. А я за хлопотами нашими забыл посуду выставить.

– Молоко – это хорошо,– одобрил Игоев.– Пойдем, что ли, водичкой из твоего колодца умоемся…

Морри, зарывшись в прелую листву, прижимался к земле и безуспешно пытался проникнуть в древесные корни и подпитатъся от матери-земли. Половиной себя он понимал, что это невозможно, но вторая половина жаждала, и Морри ничего не мог поделать – только с болезненной остротой чувствовать свою уязвимость. То же, вероятно, ощущает краб, только что выползший из старого панцыря. Но краб просто боится, а Морри обладал разумом, способным осмыслить и многократно умножить страх. И еще понять: придется возвращаться и забирать накопленное за много веков и похищенное ничтожным человеческим существом.

При этой мысли воспоминание об испытанной боли вернулось, Морри содрогнулся, так что даже алчущая его половина на мгновение забыла о вечном голоде, исполнилась страха и обособилась настолько, что Морри-разум вспомнил одно из своих имен. Бурый. Хотя вряд ли это было имя. Его имя…

– Ах-хар-рашо! – выдохнул Кирилл, растираясь широким пестрым полотенцем.– Из земли водичка – не из водопровода. Выйду на покой, перееду, Глебка, к тебе. Молочко, колодец…

– …покойнички! – ехидно подхватил Стежень.

– Не боись! – Игоев сочно хлопнул друга по мокрой спине.– Разберемся! – и ехидно: – Мастерство требует упражнения, а у тебя, брат мастер, уже уши мхом заросли.

– Как же! – отозвался Стежень. Он вытираться не стал, вертелся по траве, рассыпал во все стороны серии легких стремительных ударов и поэтому речь его дробилась на слоги: – Как… же…чья…бы…ко…ро…ва… мы…ча…ла!

Глеб крутнул сальто назад, поскользнулся, приземляясь, на мокрой траве, но грамотно упал на колено. Нога его описала длинную низкую дугу, сметая с ног воображаемого противника. Кувырок – Стежень встал на руки и сказал перевернутому вверх ногами Кириллу:

– Разжирел ты, Кир, стыдно глядеть!

– Это у меня природное,– солидно возразил Игоев, похлопав себя по животу.– Три раза в неделю в теннис играю.

– Тебе молотом махать надо, а не ракеткой! – Стежень гибко перевернулся, встал на ноги.– Теннис!

Игоев застегнул рубаху, пригладил мокрые волосы. Утро было холодным, но после колодезной воды осенний ветерок только увеличивал удовольствие.

– Кормить меня будешь? – осведомился Кирилл.– Или на диету посадишь?

– Сядешь,– ухмыльнулся Стежень.– Если повезет, на диету, если не повезет…

– Оптимист! – изрек Игоев.– Пойду пошарю у тебя в холодильнике. Может, удастся что-нибудь сварганить.

– Нет уж! – возразил Стежень.– Я сам. Знаю вас, городских. Только продукты испортишь!

Два всадника гуськом ехали по лесной тропе. Ехали, то и дело нагибаясь, чтобы не задеть головами обвисшие еловые ветки. Мохнатые, с широкими крупами и большими головами лошадки бежали вялой рысью и, кабы не понукания всадников, давно перешли бы на шаг.

На обоих – панцыри поверх грубых рубах, шеломы сняты с голов и приторочены к седлам. Налучи да колчаны – из хорошей кожи, ножны широких мечей обложены хоть и потертым, но бархатом. Слишком хороши для «лесных озорников». Но рожи у обоих таковы, что сразу ясно: подвернись случай ободрать кого – обдерут. Да и душу еще отымут, чтоб не болтал.

Тропа вывела на запущенную вырубку с покосившейся избенкой посередине. Всадники спешились, бросили поводья наземь и не без опаски приблизились к избушке. Со стороны могло показаться – недоброе замышляют. Однако на сей раз было не так. Воев[4] мучил страх.

Тот, что порешительней, первым ступил на вросшее в землю крыльцо, несильно стукнул кулаком в черные дверные доски.

Из избенки – ни звука.

Решительный плюнул через плечо, соединил пальцы оберегом и толкнул дверь. Та, заскрипев, поворотилась на единственной петле, открывая темное нутро избы.

– Колдун, а колдун… – робко позвал воин, не решаясь войти.

– Чего надо?

Первый так и подпрыгнул на месте, второй дернулся, по привычке ухватился за меч…

Колдун, набычась, стоял позади, в пяти шагах. Как из-под земли выскочил…

– Ну? – проворчал он, хмуро глядя на воев из-под спутанного чуба.

Был ведьмак не оружен, один только короткий засапожник[5] с темляком из желтой кожи.

– Такое дело, слышь… – пробормотал первый.– Новый этот, у нас, слышь, урод-то…

Он заметно трусил и старательно глядел в сторону, чтобы случаем не глянуть в пронзительные, в красных прожилках очи колдуна.

– Слышь, пособи, а?

– Быть не может! – Речь ведьмака как бы накрыла бормотание дружинника.

Но тот лишь виновато развел руками.

Колдун ощерился. Во рту его недоставало передних зубов, но говорил он ясно, без шепелявости:

– Значит, трогал кто. Так?

– Косаня, дурень пустоголовый, рукой се пособил… – глядя в траву, промямлил воин.– Ругай сказал: помоги. Заплатим, слышь, по чести…

– Втрое против прежнего! – отрезал колдун.– И разом!

– Это отчего ж втрое? – возмутился второй, длинноусый и длинноносый, с варяжской рожей и яминой старого шрама под глазом.

Сказал и, забывшись, глянул на того, кому говорил, хотя помнил, еще дед учил: не гляди ведьмаку в очи!

• Предыдущая
• 9/74
• Следующая