Драгоценнее многих (Медицинские хроники) - Логинов Святослав Владимирович - Страница 23
- Предыдущая
- 23/25
- Следующая
А вечером того же дня домой к Везалию явился секретарь герцога Мендозы, в войсках которого служил покойный. Герцог желал знать, отчего умер де Касалья.
Везалий высказал свои предположения, но посланный остался недоволен. Герцогу нужны не догадки, а точно установленная причина.
– Верную причину может указать лишь вскрытие тела, – с досадой сказал Везалий и отвернулся.
– Я доложу о вашей просьбе его сиятельству, – ответил секретарь. – Смею думать, что она исполнима, особенно если вы сопроводите работу приличными случаю пояснениями для кавалеров его величества.
Я ни о чём не просил, – хотел сказать Везалий, но слова завязли в горле.
Ночь он провёл без сна. Неужели ему доведётся ещё хотя бы раз провести секцию? И где? В страшной Испании! Шесть лет, проведённые в Толедо и Мадриде казались Везалию сущим адом. Правда, в ад попадают после смерти, но Везалий и считал себя мёртвым. По Аристотелю, рука, отделённая от тела – лишь по названию рука. То же можно сказать и об анатоме, оставившем анатомирование.
Давно уже Везалий не задумывал новых сочинений, всё реже писал немногим оставшимся друзьям. Новости приходили к нему редко и с большим опозданием, книги чаще всего не доходили вообще. Везти книги в Испанию – чистое безумие, здесь, кроме утверждённого папой индекса запрещённых книг, действует особый индекс инквизиции, а сверх того, всякий епископ вправе составить собственный список недозволенных сочинений. Даже невинные «Медицинские парадоксы» Леонарда Фукса запрещены к ввозу в королевство на том основании, что двадцать лет назад за этот трактат публично заступился хороший приятель Андрея – Мишель Вильнёв, оказавшийся большим недругом католического благочиния.
Но и немногие дошедшие вести говорили, что новая анатомия больше не нуждается в ежедневной опёке и сама может защитить себя. Везалий единственно мог молчать в ответ на нападки Сильвиуса, зато никому не ведомый Ренат Генер из далёкой Швабии, которого клятва Гиппократа не обязывала быть почтительным по отношению к парижскому профессору, опубликовал апологию в защиту Везалия и жестоко порицал Сильвиуса, обещая ему бесчестие в глазах потомков.
От Андрея отвернулись ученики, зато славный муж Габриэль Фаллопий, занявший после Колумба падуанскую кафедру, объявил себя учеником и последователем Везалия, хотя ни разу в жизни не встречался со своим названным учителем.
Порой Андрею казалось, что он на самом деле уже умер, и просто благосклонная судьба даёт ему возможность бросить взгляд на землю из ада, где он мучается, и узнать судьбу своих дел.
Это было тем проще представить, что большинство друзей и недругов Везалия окончили земной путь. Умер ученик Тициана Стефан Калькар – художник с верным глазом и твёрдой рукой, прославивший «Семь книг» своими рисунками и сам прославленный ими. Отправился на поиски «великого быть может» весёлый и горький мудрец Франсуа Рабле, а несколькими месяцами спустя яростный Кальвин предал огню Мигеля Сервета.
Только теперь Андрей узнал настоящее имя того, кого он привык называть запросто Мишелем.
Сервет, проявлявший доблесть лишь на бумаге, перед смертью победил природную робость и умер гордо, не поступившись и малым из того, что исповедовал. Напрасно подосланный Кальвином де Форель кричал, размахивая пергаментным листом:
– Вот отречение! Подпиши – и костёр раскидают!
Но с вершины эшафота слышалось:
– Дайте его сюда! Пусть оно сгорит со мной!
Мигель погиб, оставшись загадочным, словно сфинкс. Этот человек мог так много, а сделал менее других.
В том же году тихо скончался в родной Вероне Джироламо Фракасторо, всеми почитаемый и никем не понятый. Траурным выдался для медицины год тысяча пятьсот пятьдесят третий.
Вслед за друзьями начали уходить и враги.
Якоб Сильвиус, так и не примирившийся с мятежным учеником, перешёл Стикс вброд, чтобы сохранить лишний обол, не отдавать его алчному Харону.
Ругатель Колумб, громогласно обещавший издать курс анатомии, в котором он докажет, что всё сделанное Андреем, украдено у Колумба, а также удивит мир множеством новых открытий, умер от чумы, так и не опубликовав ни единой строки. И уже из-за гроба сказал он последнее слово, сильно смутившее Андрея. Наследники Колумба выпустили в свет книгу «Об анатомии» – жалкую пародию на труд Везалия, книжонку, полную мелкого воровства и бессильной клеветы. Лишь одно место поразило Андрея – где Колумб писал о роли сердца и лёгких. Видно было, что это и есть то, ради чего написана книга, менялся даже самый тон автора, слова звенели, словно были оттиснуты не на бумаге, а на меди. Неужели Реальд Колумб, на которого Андрей даже злиться не мог, для которого не находилось иного названия, кроме скучного слова «посредственность», сумел сделать такое? Ведь это то, чем собирался заняться Андрей в далёком сорок третьем году: от вопроса, как устроено тело человека, перейти к вопросу – как оно живёт и работает.
Первым желанием Андрея после прочтения книги было проверить утверждения Колумба. Но для того нужны вскрытия, а в Испании, под неусыпным надзором инквизиции нельзя даже коснуться сухого черепа, не навлекши на себя рокового подозрения.
Но теперь он сумеет удовлетворить своё любопытство, если, конечно, разговор с секретарём не окажется пустой болтовнёй, неизвестно зачем начатой. Но, как бы то ни было, шанс упускать нельзя.
Андрей достал баул с хирургическим набором, обтёр с него пыль, раскрыл и начал приводить в порядок потемневшие от долгого неупотребления инструменты.
В Мадриде не нашлось помещения, подходящего для публичных вскрытий. За неимением лучшего, выбор пал на аудиторию Католической коллегии. Толпа босоногих монахов перенесла тело из госпиталя францисканцев в округлый зал коллегии. Внешне он был похож на анатомический театр Парижского университета, где тридцать лет назад Андрей проводил одно из первых вскрытий.
С испанского дворянина начался его путь в анатомию, испанским дворянином он заканчивается.
Монахи, заполонившие все места, нестройно тянули заупокойные молитвы. Собрались мирские чины: доктора Якоб Оливарес и Григорий Лопец, королевские медики и консультанты, пришли впервые в жизни взглянуть на таинства анатомии. Появился молодой герцог де Кордона, ещё несколько придворных. Судья мадридской судебной палаты лиценциат Гудиэль объявил указ о разрешении вскрытия и дал знак Везалию.
Когда Везалий провёл первый разрез, по толпе прошёл стон, монахи закрестились, многие в ужасе воздели руки, прикрывая глаза широкими рукавами ряс. С каждой секундой Везалию становилось яснее, что перед ним разыгрывается заранее задуманный и хорошо поставленный спектакль. Ну и пусть, лишь бы его не остановили, прежде чем он изучит ход сосудов в лёгких.
«Лицемеры! – с холодным отчаянием думал Везалий, – когда палач затягивает гарроту на шее живого человека, вы не отводите глаз, считая это поучительным зрелищем, а сейчас ваши чувства оскорблены!..»
– Вы видите перед собой мышцы грудной клетки, – сказал он вслух, – из которых первые…
– Домине, – перебил его Лопец, – нам бы хотелось в первую очередь увидеть внутренние органы и особенно сердце, являющееся вместилищем души, как то полагают многие учителя и среди них блистательный Маймонид.
«Причём здесь Маймонид? – подумал Везалий. – Маймонид не писал об анатомии, он гигиенист. Или меня собираются обвинить в склонности к арабским авторам? Так для этого достаточно взять мои «Парафразы» к Разесу. И, кстати, как этот болван собирается увидеть сердце «прежде всего»?
Везалий молча, не давая никаких пояснений, отпрепарировал мышцы и лишь после этого сказал:
– Грудная клетка образована рёбрами, являющимися как бы крепостью для жизненно важных органов.
– Как это поучительно! – воскликнул кто-то из монашествующей братии, судя по виду, учёный проповедник. – Расскажите нам о числе рёбер, коих у мужчин менее, нежели у женщин, ибо из одного ребра господь сотворил Адаму супругу.
– Рёбер и у мужчин, и у женщин с каждой стороны по двенадцати, сомневающиеся могут подойти и пересчитать их. Ни грудная кость, ни позвонки не имеют места для прикрепления лишнего ребра, так что мнение, будто мужчины на одной из сторон лишены ребра, совершенно смешно, ведь если Адам, по воле творца, и страдал подобным изъяном, то это вовсе не значит, что и всё его потомство должно быть кривобоким.
- Предыдущая
- 23/25
- Следующая
