Барская пустошь - Логинов Святослав Владимирович - Страница 8
- Предыдущая
- 8/11
- Следующая
– С чего же это он несчастный? – не удержался от недоброго вопроса Ларион.
– Не может быть счастливым тот, у кого не осталось даже имени.
Первые крупные капли дождя шлёпнулись на землю. Ларион остановился в конце берёзовой аллеи, поставил картину на землю, прислонив к смутно белеющему стволу, раскрыл зонтик над головой Ольги Юрьевны.
– Ларион Сергеевич, экой вы, право, – тихо произнесла женщина, – Дождика я не боюсь, за девяносто бездомных лет сколько этих дождей сквозь меня пролилось – устанешь считать. А вот себя вам поберечь надо.
– Не сахарный, – коротко ответил Ларион.
Холодный дождь не остужал тлеющую в груди ярость. Струйки воды, стекавшие с волос за шиворот, вызывали озноб, но ничуть не успокаивали. Второй раз в жизни Лариона кинули так нагло и бесцеремонно. Первый раз такое случилось ещё в студенческие годы на излёте советской власти. Тогда Ларион подрядился оформлять территорию военного завода. На стенах заводских цехов нудно было намалевать лозунги: «На работу с радостью, с работы с гордостью!» – и прочее в том же духе. А под лозунгами изобразить вдохновенные пролетарские физиономии. Работать приходилось, болтаясь на спущенной с крыши верёвке, что само по себе не облегчало задачи. А когда задание было выполнено, Лариона просто не пустили за завод. Ларион кинулся звонить директору, но услышал в ответ:
– У вас договор есть?
– Нет, но вы же обещали – оплата по выполнении…
– Я ничего не обещаю без договора, а кто вы такой и вовсе не знаю. Всего хорошего.
С заводом Ларион расквитался радикально: вооружившись самодельной пращёй и кучей стеклянных банок с краской, залез на крышу дома, с которой просматривалась заводская территория, и заляпал безобразными зелёными пятнами всё своё художество. А один пузырёк умудрился положить ровно в окно директорского кабинета. На покупку зелёной краски ушла вся стипендия, так что вместо заработка получилось сплошное разорение, но о поступке своём Ларион никогда не жалел.
А как быть в данной ситуации? Чем художник, пусть даже и добившийся успеха, может досадить Валерию Отрадьеву? Руки коротки, и праща в данном случае не поможет. Всё как в считалочке: Ларион, пошёл вон – вот и весь сказ.
Дождь хлестал всё сильнее, обратившись в настоящий ливень, какие разве что в июне бывают. По строительной площадке, не успевшей порасти муравой, бежали жёлтые от глины ручьи. Ларион измок до нитки, но упорно продолжал держать зонт над головой неуязвимой Ольги Юрьевны.
По какой ассоциации припомнилась старая туристская песня? Ах, да, студенческая месть заводу! А что делать теперь? Не отдавать же хладнокровному мерзавцу всё, ради чего жил последние годы? Жаль даже не денег, хотя строительство выпотрошило Ларионов бюджет вчистую. Но нестерпимо думать, что в любовно восстановленном доме будет хозяйничать тип, которого в былые годы и до людской не допустили бы. Граф Отрадьев, как язык-то поворачивается выговорить такое? А ведь ему поверят, деньги умеют уговаривать. Родовое гнездо – вот оно, пожалуйста! Портреты предков закажет у Ильи Глазунова. На охоту станет выезжать в Пашину ухожу, со сворою собак и егерей. И, конечно, исполнит давнюю мечту: сидя на вышке, в полной безопасности, застрелит живущую в ухоже медведицу. Плевать ему, что это запрещено законом, он граф и, значит, в своём праве.
Прямо хоть бери дедову двустволку и устраивай засидку на барской пустоши.
Ружьё – грох! Граф – кувырк! А не ходил бы ты, граф, за чужим добром!
Как же, так ему и позволят засидку устроить! Телохранителей видал? – профессионалы… По всему знать, не один Ларион мечтает поквитаться с обидчиком. Тьфу, даже не знаешь, как его величать: Отрадьев-Отродьев… Драко-Дракович.
Ольга Юрьевна поднялась с камушка, на который присела поначалу, встала так, чтобы и на Ларионову долю достался кусочек зонта. Они стояли недопустимо близко с точки зрения морали девятнадцатого века. Хотя, что может знать мораль? Моральные императивы неприменимы ни к призракам, ни к художникам.
– Ларион Сергеевич, – тихо произнесла Ольга Юрьевна, – я догадываюсь, о чём вы сейчас думаете. Не надо этого делать. Даже двести лет назад такое уже не помогало.
– Так что же, сдаться на милость победителя?
– Ни в коем случае! Этот выскочка думает, что купил наше имя. Он полагает, что захватил наш дом, и отныне ему принадлежит прошлое и будущее. Он ошибается, ему не принадлежит даже настоящее. Мы привыкли переделывать историю в угоду толстым кошелькам, но всему на свете должен быть предел. Продаётся всё, кроме чести, и сколько бы ни было денег у отродья, нашу фамилию он не купит.
– И тем не менее, – с горечью произнёс Ларион, – он сидит там, а мы мокнем здесь.
– Вот именно – мы. Я могла жить на развалинах, но оставаться рядом с этим нуворишем – выше моих сил. И я ушла с вами. У вас нет родословной, но есть благородство и честь, а это важнее. А без меня, я это говорила, дом стоять не будет. Смотрите… – Ольга Юрьевна подалась вперёд, указывая в дождливую темноту, – вон там, под берегом прежде били родники. Криница была обустроена, берег камушками цветными выложен. Потому и колодца при усадьбе не копали. Когда усадьба сгорела, обломки и часть фундамента обрушились в криницу и засыпали родники. Остался только тот, что ниже по течению. Девяносто лет источник был заперт под землёй, но сегодня его заточению придёт конец… Я ушла, да ещё и этот дождь… Смотрите…
Август, поздний вечер, дождь… что там можно разглядеть? Но недаром Лариону достались зоркие дедовы глаза. Нет родословной, но есть род. Ларион видел происходящее как на собственной ладони. Вздувшийся ручей, оплывающие пласты глины и песка… бревенчатый сарайчик покосился и с медленным хрустом завалился набок. Движок генератора смолк, хотя его и прежде было не особо слышно, свет в доме погас, исчерченные дождём окна погрузились во тьму. Впрочем, почти сразу вновь замелькал свет, неспокойно мечущийся из стороны в сторону.
Точно, – вспомнил Ларион, – ведь рейдеры заявились к нему с мощным переносным фонарём. И сейчас ищут причину поломки. Ни пробок, ни счётчика в доме нет, – зачем при собственном генераторе? Значит, скоро они выйдут на улицу и увидят, что происходит.
Дождь продолжал хлестать, глина плыла вниз, новорожденный овраг подбирался к самому дому. Серебристый джип, оставленный на берегу, накренился и тоже поплыл под откос. По-милицейски завыла сигнализация.
Луч света, шаривший по террасе, немедля переместился на лужайку перед домом.
– Ну, если это мудло чего натворило, – донёсся рёв Отрадьева, – он у меня ответит! На запчасти пущу недоноска!
Тёмные фигуры заметались по двору, и в эту минуту качнулась и начала крениться стена холодного флигеля.
Ничего не скажешь, отрадьевские охранники показали себя настоящими профессионалами. Прежде всего они кинулись спасать хозяина. Если бы Ларион в своё время поддался на уговоры двурушника Каштуна и построил дом не из кругляка, а из бруса, телохранителям удалось бы выдернуть шефа из-под удара, но круглое бревно, подпрыгнув, ударило одного из мордоворотов по ногам, и он не сумел отшвырнуть Отрадьева достаточно далеко. Косая четырёхвершковая стропилина упруго сыграла о груду брёвен, в которую превратилась рухнувшая стена, и уже на излёте приложилась к лысому черепу самозваного сиятельства.
Далее Ларион не смотрел. Оскальзываясь в мокрой траве, он бежал на выручку гибнущим людям.
Странно устроен интеллигентный человек. Только что мечтал об убийстве и на полном серьёзе был готов взяться за ружьё, а как сбылась кровожадная мечта, тут же помчал спасать мерзавца, которого минуту назад вполне обоснованно хотел убить.
Впрочем, спасать пришлось не Отрадьева, а самоотверженного телохранителя, ноги которого остались под завалом брёвен.
- Предыдущая
- 8/11
- Следующая
