Карсон Венерианский - Берроуз Эдгар Райс - Страница 22
- Предыдущая
- 22/46
- Следующая
На следующий день после моего визита к Зерке мне был дан расчет Гвардии Зани и велено явиться в Гап кум Ров.
И только-то! Долгие дни я старался обнаружить это место — безуспешно. Теперь я получил официальное назначение в тюрьму. В чем именно будут состоять мои обязанности, и останусь ли я там надолго, я не знал. Моим приказом было явиться к некоему Торко, губернатору тюрьмы — Тюрьмы Смертников.
Мой расчет состоял из одиннадцати человек, один из которых был кордоганом. Ему я и велел отвести расчет в тюрьму. Я не хотел дать им понять, что не имею представления, где находится тюрьма. Она располагалась на маленьком островке в заливе, не более чем в сотне ярдов от берега. Я видел его несколько раз, но не предполагал, что это и есть печально знаменитая Гап кум Ров. На набережной мы сели в маленький катер, принадлежащий тюрьме, и вскоре стояли под ее угрюмыми стенами. того факта, что мы гвардейцы Зани, оказалось достаточно, чтобы нас немедленно впустили. И вот я нахожусь в комнате Торко.
Торко оказался крупным мужчиной, с тяжелыми и грубыми чертами лица — одно из самых жестоких человеческих лиц, которые я когда-либо видел. В отличие от большинства амторианцев он был некрасив. Его манеры были грубыми и неотесанными, и я тотчас почувствовал, что я ему не нравлюсь. Ну что ж, наша антипатия была взаимной.
— Я никогда прежде тебя не видел, — проворчал он после того, как я доложился. — Почему они не прислали кого-нибудь, кого я знаю? Что ты знаешь об управлении тюрьмой?
— Ничего, — ответил я. — Я не просил этого назначения. Думаю, что если я с этим смирился, то и ты можешь.
Он пробурчал что-то непонятное, затем сказал:
— Пойдем со мной. Раз уж ты сюда попал, тебе придется освоиться с тюрьмой и с моей административной системой.
Вторая дверь в его кабинете, напротив той, через которую я вошел, открылась в комнату стражи, полную гвардейцев Зани. Одному из них Торко приказал выйти во двор и привести моих людей. Затем он подошел к другой двери, зарешеченной и запертой на прочные засовы. Когда она была открыта, за ней обнаружился длинный коридор, по каждой стороне которого через равные промежутки шли камеры за тяжелыми железными решетками, в которых теснились заключенные. Многие из них были покрыты ранами.
— Эти мисталы, — пояснил Торко, — виноваты в неуважении к Нашему Возлюбленному Мефису или к покрытым славой героям Гвардии Зани. Не проявляй к ним милосердия.
Затем он повел меня в конец коридора, через другую дверь и вверх по лестнице на второй этаж, где было два ряда одиночных камер: в каждой камере от одного до трех заключенных, хотя каждая была мала и для одного.
— Это предатели, — сказал Торко. — Они ждут суда. У нас здесь, как видишь, мало места, поэтому каждый раз, когда мы получаем новую партию, мы выводим нескольких во двор и расстреливаем. Разумеется, перед этим они получают шанс признаться. Если они признаются, тогда, естественно, судебный процесс ни к чему, и мы их расстреливаем. Если они не признаются, мы расстреливаем их за то, что они мешают свершению справедливости.
— Очень просто, — заметил я.
— Очень, — согласился он. — И в высшей степени справедливо. Это была моя идея.
— Наш Возлюбленный Мефис знает, как выбирать своих лейтенантов, не правда ли?
Он выглядел действительно польщенным этими словами, и по-настоящему улыбнулся. Я первый раз видел его улыбку и понадеялся, что он больше не станет этого делать — улыбка только сделала его лицо еще более отвратительным и жестоким.
— Что ж, — воскликнул он, — похоже, я в тебе ошибся. Ты говоришь как хороший и умный человек. Мы прекрасно поладим. Ты очень близок к Нашему Возлюбленному Мефису?
— К сожалению должен сказать, что нет, — сказал я ему. — Я всего лишь служу ему.
— Ну так ты должен знать кого-то из его окружения, — настаивал он.
Я уже собирался ему ответить, что не знаю никого из приближенных Мефиса, когда его взгляд упал на кольцо, висящее на цепочке у меня на шее. Оно было слишком маленьким для любого из моих пальцев, поэтому я носил его так.
— Я же говорил! — воскликнул он. — Тоганья Зерка! Да ты счастливчик, парень.
Я не ответил, мне совсем не хотелось обсуждать Зерку с этим животным. Но он настаивал.
— Она умно сделала, что перешла на сторону Зани, — сказал он. — Большинство таких, как она, было убито. А те, кто перешел к Зани, обычно под подозрением. Но не Тоганья Зерка. Говорят, что Мефис в высшей степени доверяет ей и часто советуется с ней по вопросам политики. Это была ее идея, чтобы Гвардия Зани непрестанно патрулировала город в поисках предателей и била тех, что не могут отчитаться, кто они такие. Постоянно представлять в театрах жизнь Нашего Возлюбленного Мефиса — эта тоже ее идея, и еще — чтобы гражданские кланялись, бились лбом о землю и восклицали всякий раз при появлении Нашего Возлюбленного Мефиса. Даже выражение «Наш Возлюбленный Мефис» придумано ей. О, это блестящая женщина! Мефис многим обязан ей.
Все это проливало свет на многое. Я всегда чувствовал, что Зерка аплодирует Мефису с фигой в кармане. Я даже сомневался в ее лояльности Мефису и делу Зани. Теперь я не знал, что думать, но определенно поздравлял себя, что не был с ней откровенен. Почему-то я чувствовал печаль и подавленность, как чувствуешь себя, когда развеиваются иллюзии, особенно если это происходит по отношению к другу, которым восхищался.
— Если ты замолвишь за меня словечко Тоганье, — продолжал Торко, — оно наверняка достигнет ушей Нашего Возлюбленного Мефиса. Что скажешь, друг мой?
— Подожди, пока я не узнаю тебя лучше, — сказал я. — тогда я буду знать, о чем докладывать Тоганье.
Это был практически шантаж, но я не чувствовал угрызений совести.
— У тебя не будет поводов доложить о чем-то, кроме самого лучшего, — заверил он меня. — Мы прекрасно поладим. Теперь я поведу тебя вниз в комнату суда, где происходят судебные процессы, и покажу тебе камеры, где Наш Возлюбленный Мефис содержит своих любимых пленников.
Он повел меня вниз в темное подвальное помещение, затем в большую комнату с высокой скамейкой вдоль одной стены. За скамейкой располагались несколько сидений, и все это было поднято на пару футов над уровнем пола. Вдоль стен комнаты шли низкие скамейки, которые, очевидно, служили сиденьями для зрителей. Остальная часть комнаты была отдана под тщательно оборудованную выставку самых изощренно жестоких орудий пытки, какие способен выдумать человеческий разум. Не буду останавливаться на них в подробностях. Достаточно сказать, что все они были ужасны, а некоторые просто страшно упоминать. Всю свою жизнь я буду стараться забыть их — и те жуткие вещи, которые творили здесь с людьми, невольным свидетелем чего мне пришлось стать.
Торко гордым жестом обвел все помещение.
— Это мои баловни, — сказал он. — Многие из них я сам изобрел. Поверь мне, обычно хватает одного только взгляда на них, чтобы добиться признания. Но мы все равно даем им попробовать этих штучек.
— После того, как они признались?
— Ну конечно. Разве не преступно лишать государство пользы от применения этих изобретательных приспособлений, которые потребовали так много ума и денег для их создания?
— Твоя логика непогрешима, — сказал я. — Очевидно, что ты превосходный Зани.
— А ты очень умный человек, мой друг Водо. Теперь пойдем со мной, ты увидишь еще большие прелести этого идеального учреждения.
Он повел меня в темный коридор за камерой пыток. Здесь были маленькие камеры, слабо освещенные единственной слабой лампой в центральном коридоре. Здесь помещались несколько заключенных по одному в камере. Было так темно, что я не мог разглядеть их лиц, потому что все они держались в дальних углах своих тесных каморок, и многие сидели, спрятав лицо в ладонях, очевидно, не замечая нашего присутствия. Один стонал, другой верещал и безумно вскрикивал.
— Вот этот, — сказал Торко, — был известным врачом. Он пользовался всеобщим доверием, включая Нашего Возлюбленного Мефиса. Но можешь ли ты вообразить, как ужасно он предал нас?
- Предыдущая
- 22/46
- Следующая
