В ночь большого прилива - Крапивин Владислав Петрович - Страница 21
- Предыдущая
- 21/35
- Следующая
– Наверно, это ветер, – сказал я. – Ну что ты, Володька. Это ветер и дождь. Такой неуютный вечер…
Он покачал головой и прыгнул с моего колена.
– Это не вечер. Это было еще днем… Может быть, это… она?
Оглядываясь на меня, он подошел к столу и отодвинул пачку новых учебников для пятого класса. За книгами лежала морская раковина.
Большая была раковина и не очень красивая снаружи: серая, бугристая, с длинными шипами. Свернутая в спираль со множеством витков. А внутри она была темно-розовая и казалась очень глубокой. В самой глубине ее притаилась синеватая темнота.
– Откуда это?
– Я маму проводил, пришел домой и увидел… Она лежала на подоконнике. Я думал сперва, что это мама мне ее оставила. Ну, в подарок, чтобы не скучал…
– Может быть, так и есть?
Володька с беспокойством посмотрел на меня и сказал:
– Ты ее послушай. Приложи к уху.
Я поднял раковину – тяжелую, колючую – и поднес к щеке. И сразу накатил ритмичный гул. Океанские валы ровно шли на пологий песчаный берег. Еще немного – и брызги, прилетевшие с гребней волн, осядут у меня на лице. Я прикрыл глаза. Ощущение близкого моря стало полным… И вдруг мне показалось, что Володька сказал какие-то слова. Я взглянул на него, не опуская раковину. Нет, Володька молчал, только смотрел на меня неотрывно и тревожно. А слова прозвучали опять. Они проступили сквозь шум океанского наката. И еще, еще… Сначала я просто почувствовал, что это человеческие слова. Потом понял, о чем они. И сразу же узнал голос.
Он звучал, как магнитофонная лента, склеенная в кольцо.
“Приходи, как раньше… Приходи, как раньше… Приходи, как раньше…” – звал из чужого мира мой далекий друг – трубач, командир и рыцарь Валерка…
Видимо, я очень долго слушал, и в тревожных Володькиных глазах появилось нетерпение. Тогда я опустил раковину.
– Володька, ты слышал в ней слова?
Он растерянно мигнул.
– Я думал, что показалось… Разве так бывает?
– Бывает, – сказал я.
У меня появилось странное ощущение. Была уверенность, что скоро случится что-то необычное, но не чувствовалось волнения. Наоборот, пришло спокойствие, и даже какая-то сонливость. Я сел на стул перед Володькой, улыбнулся ему и сказал:
– Это не для тебя раковина… Просто они не знали, что мы поменялись комнатами.
– Кто? – спросил Володька и придвинулся вплотную.
– Помнишь, я рассказывал? Про Город, про барабанщиков, про Канцлера? Про Валерку и Братика… Ты, Володька, решил, что это совсем сказка?
Он взял раковину, прижал к уху. Потом прошептал:
– Зовет…
Я кивнул.
Володька требовательно смотрел на меня.
– А как туда попасть?
Я пожал плечами.
– Понимаешь, Володька, раньше он сам приходил за мной…
– Разве ты не знаешь дорогу?
“Дорогу… – подумал я. – Это не дорога. Это способ перехода в непонятный мир: то ли в сказку, то ли в другую галактику. Наверно, есть какие-то хитрые законы, только я их не изучал. До того ли мне там было?”
– Не знаю, – сказал я. – Сейчас не знаю…
– Но ты должен знать!
– Каждый раз – новый способ. Наверно, должно быть какое-то место. Особое.
– Место? – переспросил Володька.
– Да. Откуда можно уйти к ним…
– Место… – повторил Володька. Сел опять ко мне на колени, глянул снизу вверх. – Только ты не смейся и не спорь… У меня уже было, как сегодня с этой раковиной. Ну, не так, а похоже. У дедушки на даче…
Я слегка удивился. Дача Володькиного деда находилась далеко за городом. К тому же она стояла заколоченная, а дед отдыхал в Сочи.
– Было, – повторил Володька. – Когда мы там в июне жили… Знаешь, там такая улица есть, и мне иногда казалось, что в конце ее море… На самом деле ничего нет. Ну, кусты да трава. А идешь, и все кажется, что вот-вот море будет. Даже запах как от водорослей. А если глаза закроешь, то совсем будто на берегу. И шум…
– А ты доходил до конца улицы?
Володька сердито мотнул головой:
– Не доходил.
– А почему? Боялся, да?
– Да нет… Ну да, боялся. Что обманусь…
– Ну что ж… Может быть, это то, что нужно, Володька.
Он вскочил:
– Так едем!
– Прямо сейчас?
Володька очень удивился:
– А разве можно ждать?
Я встряхнулся. В самом деле, что со мной? Что за сонная одурь? Или правда старею и глупею понемногу. Может быть, там дорога каждая секунда, а мы рассуждаем!
– Одевайся, – велел я Володьке, а сам спустился к себе. Надел сапоги, взял брезентовый плащ. Положил в карман тяжелый охотничий нож – подарок приятелей, с которыми был в походе по Кавказу. Может быть, и не пригодится, а может быть… При этой мысли у меня слегка заболел шрам на левом боку и кольнула тревога за Володьку. Но было ясно, что уговаривать его остаться бесполезно. К тому же, я не знал дороги…
Володька ждал меня. Вместо раскисших на дожде сандалий он натянул старенькие, но надежные кеды, а на майку надел оранжевую курточку-штормовку с капюшоном. Он стал в ней похож на яркого тонконогого гномика, который из таинственной пещеры несет кому-то в подарок волшебную раковину.
Штормовочка была так себе, из легкой материи. “Продрогнешь, глупый”, – хотел сказать я. Но Володька глянул с такой суровой нетерпеливостью, что я промолчал.
3
Как добрались до вокзала, я совершенно не помню. Мы словно сразу оказались в вагоне электрички. Он был пуст. Ярко горели лампы. У Володьки на щеках блестели дождинки, а штормовка была усыпана темными звездочками – следами капель.
Мы сели друг против друга на желтые лаковые скамейки. Поезд будто нас одних и ждал: мягко толкнулся и набрал скорость. Сразу прижалась к стеклам густая, как смола, чернота.
Володька сидел прямой, и даже строгий какой-то. Положил раковину на блестящие от дождя коленки, смотрел перед собой и шевелил губами – словно повторял тихонько важный урок.
– Володька, – окликнул я. – Долго ехать?
Он вздрогнул.
– Что?.. Нет, не очень. – Приложил раковину к уху и улыбнулся: – Говорит. Будто даже громче.
Я тоже послушал. Может быть, не громче, но неутомимо и настойчиво звучал Валеркин голос…
Мы, и правда, ехали недолго. Даже темные звездочки на Володькиной куртке не успели исчезнуть. Не знаю, что Володька сумел различить в темноте за окнами, но вдруг вскочил и потянул меня за рукав. Едва мы вышли в тамбур, как зашипели тормоза и разошлись двери. Мы прыгнули на мокрые доски платформы. В них отсвечивал станционный фонарь. Поезд опять зашипел и умчался, а мы по скользким ступенькам спустились на размокшую траву.
– Здесь тропинка, – шепотом сказал Володька и повел меня мимо темных плетней и сараев. По-прежнему сеял дождик.
– Вот здесь дедушкина дача. Видишь?
Ничего я не видел. Кругом ни огонька, даже станционный фонарик затерялся во мгле. Я уже хотел сообщить своему спутнику, что глаза у меня не кошачьи, но он вдруг виновато попросил:
– Слушай, возьми меня на руки, пожалуйста. Тут шиповник.
Я сразу подхватил его, но для порядка проворчал:
– Нежности какие. Давно ты стал бояться колючек?
– Но ведь это железный шиповник… Ты осторожнее, он и сапоги может изорвать.
Я никогда о железном шиповнике не слышал, поэтому только хмыкнул. Потом попросил:
– Если он такой вредный, почему вы с дедом его не выкорчевали?
– Как его выкорчуешь? – удивленно сказал Володька. – Я же говорю: железный шиповник. У него корни до центра Земли.
– Вечно ты выдумываешь…
– Ничего не выдумываю, – рассеянно откликнулся Володька. – Это правда… Ты иди теперь прямо, здесь короткая дорога.
Я продрался сквозь кусты и вынес Володьку на широкую улицу дачного поселка.
Тишина стояла невероятная. Даже дождик закончился и не шуршал в траве. Ни одно окошко не светилось. Однако полной темноты уже не было: в небе стали видны облака, словно отразившие далекий рассеянный свет.
Володька нетерпеливо шевельнулся, и я опустил его на дорогу. Он ойкнул. Оказалось, уронил на ногу раковину. Я поднял ее и больше не дал Володьке: разобьет еще или сам поранится.
- Предыдущая
- 21/35
- Следующая
