Синий треугольник - Крапивин Владислав Петрович - Страница 19
- Предыдущая
- 19/33
- Следующая
Затем Еська быстро и умело выстирала костюм брата. Они его выкрутили, выжали и развесили на веревке, натянутой от будки к шесту у пирса. Я помог (веревка была высоко). Показалось мне – что-то не так. Мигнул, пригляделся. Под белым кругом с зеленым существом читалось: «CICIROMA». Не «кикимора», а «кикирома»!
Что это? Во время стирки буквы перепрыгнули, не выдержав мыльной атаки? «Да всегда так было, просто читал неправильно, – успокоил я себя. – Но что такое „кикирома“? Или „цицирома“?»
Ерошка продрог во время купания, был в пупырышках., как ощипанная птаха. Натянул свою белую безрукавую маечку. Еська хотела дать ему еще свою футболку, но он благородно отказался. Жора принес из будки короткий флотский бушлат, брат и сестра, закутались в него, уселись на ящике.
– Сейчас чайник вскипит, согреетесь… А ты, Танкист, иди налаживай по новой связь…
Савёлов послушно ушел.
Вечерело.
Я подумал, что Ерошкино обмундирование не высохнет до сумерек.
– Как ты в мокром домой пойдешь?
– А куда идти-то? – беспечно сказал он.
– Ну… домой…
– А он ключ потерял, – сообщила Еська. – А тетя Таня, у которой мы сейчас живем, приедет только завтра.
То дядя Альберт, то тетя Таня какая-то. Крутят что-то детки…
– Ключ-то на шее, – напомнил я.
– Так он же от сарая, – сумрачно сказал Ерошка. – От того, где чемодан прятали. А от дома нету…
– Ох, а чемодан-то! Надо же зайти, взять! Как я без бритвы…
– Да он уже тут, сидор твой, – весело сообщил Жора. – Давно доставили.
– Вот это да! Каким путем?
– Ну, брат ты мой… – непонятно сказал Жора. И мне показалось, что он переглянулся с Ерошкой. – Делов-то… Танкист! Вынеси багаж!
Тут же возник Танкист с моим чемоданом. Да, «кикирома»…
– Ну, ладно, братцы, до завтра… Хотя… А где проведут ночь любезные братец и сестрица?
– А мы к дяде Жоре попросимся! – бойко сообщил Ерошка. – Дядя Жора, можно в будке переночевать?
– Ну… я не знаю… – Жора был явно не в восторге. – Здесь же не пионерский лагерь. У меня никаких постелей нету…
– И не надо! Ляжем на брезент, бушлатом укроемся! Спасательный круг под голову…
– Что-то не та романтика, – с сомнением сказал Жора. – Лучше вот что. Ты, «дядя Слава», забери-ка этих юных бомжей до завтра к себе. У сестрицы найдутся, небось, подушки-одеяла. Да и на ужин чего-нибудь…
Я заскреб затылок (мысленно). Вариант, вроде бы, разумный. Но… появлюсь я в «несвоем» доме с двумя «несвоими» ребятишками (из которых один, к тому же, почти голый). Увидят соседи, что подумают. Доказывай потом, что не верблюд… А кто соседи-то, кстати? И… на каком этаже живет сестра? И в каком доме. И…
– Жора, – выговорил я с тихим испугом. – А я ведь не помню, где живет сестра. Ни дома, ни улицы… Даже района не помню…
– У тебя что, крыша поехала?
– Наверно. Абсолютная пустота в голове…
В Малогде сестра после замужества жила отдельно от нас. Конечно, я не раз бывал у нее, но… хоть убей – не помню. Кто-то слизал адрес из памяти, как безжалостным «delete» из компьютера.
Жора посмотрел внимательно: не валяю ли дурака? Поверил:
– Ну ладно. Сейчас дозвонюсь до справочного, найдут адрес по телефонному номеру. И ушел в будку. А я виновато остался на месте. Ерошка и Еська сидели ко мне спиной и, выворачивая шеи, поглядывали с интересом. Из будки сперва слышалась Жорина ругачка с Танкистом, затем все затихло на пять минут. И наконец Жора возник в двери. С недоумением на небритом лице.
– Вот кретины… Утверждают, что такого номера в Малогде нет.
Я не удивился. Ждал чего-то подобного… Ладно, хоть чемодан с собой.
Жора посмотрел на меня, на ребят.
– Вот что, люди. Я вас все-таки спасу. Используя родственные связи… Пойдете по берегу до кирпичной водокачки. Там отрезок рельсового пути, на нем купейный вагон. Это что-то вроде пристанища для командировочных мелкого ранга и отставших от пароходов разгильдяев… Вообще-то туда пускают лишь с направлением из пристанской конторы, но вы скажете хозяйке: «От Жоры». Хозяйка эта, тетя Кнопа, моя… ну, вроде как двоюродная тетушка. Меня уважает…
– Знаешь, Жора, ты проводи ребят, а я лучше в гостиницу…
– В гостинице тебя обдерут как липку. К тому же, в вагоне детей одних не поселят. А мне с ними некогда, скоро два вечерних катера подойдут. Не Танкиста же посылать с ребятишками…
Ерошкина одежда была еще сырая, он скатал ее в муфту. Обулся, надел ремешок аппарата на голое плечо. Взял меня за рукав и шепотом сказал:
– Ну вот. Никуда ты от нас не денешься…
Как-то затеплело у меня внутри. «Чудо ты костлявое, бесприютное…» Я взлохматил ему непросохшие, приглаженные волосы. Еська, так же как брат, взяла меня за рукав. За другой. «Еще одно чудо беспризорное…»
Был уже вечер, около восьми часов. Правда, солнце не спешило к горизонту – лето же – только еще больше пожелтело. И сильнее, прохладнее, запахло речным песком.
12
Мы попрощались с Жорой и пошли вдоль воды, мимо вынесенных паводком бревен. И минут через пятнадцать добрались до красной будки-водокачки (явно заброшенной). Здесь и правда был кусок рельсовой дороги, с двух концов ограниченный полосатыми брусьями на подпорках. На брусьях торчали разбитые фонари.
И вагон был – обшарпанный, с облезлым советским гербом на зеленой стенке.
И тетя Кнопа (вот имечко!) оказалась на месте. Грузная, весьма пожилая, с двумя похожими на черные бобовые зерна бородавками у нижней губы. Услыхав про Жору, отнеслась к нам ласково, лишних вопросов не задавала. Отвела в купе.
– Вот электричества только нету… А постель стоит по червонцу за комплект.
Я взял три комплекта. И потом оказалось, что зря: брат и сестра заявили, что лягут на одной полке, чтобы разговаривать ночью (столько времени не виделись!). Я попробовал внушить им, что это неловко.
– Да чего неловко-то? – хихикнул Ерошка. – Мы с рожденья в одной коляске спали.
– Мы ведь близняшки, хотя и не похожие, – добавила Еська.
– Я не про то. Свалитесь же, узкая полка-то.
– Мы тоже узкие, – рассудил Ерошка, развешивая мокрый костюм на поручнях под багажными сетками.
Они решили устроиться на нижней койке. Я развернул свою на верхней, наискосок от их «лежбища». Но ложиться было, конечно, рано. Солнце из-за реки косо светило в широкое окно без шторок.
Судя по тишине в вагоне, жильцов здесь, кроме нас, нынче не было.
Я пошел к тете Кнопе в служебное купе. Спросил, нет ли в вагоне или поблизости продуктовой лавочки.
– Нету, голубчик, – завздыхала тетя Кнопа. – Наверху, на берегу, есть хлебный киоск, только он до семи. А у нас вон только будочка в кустах, это если надо по своим делам. Потому как вагонный санузел в стоячем режиме не работает…
Узел-то узел, а как быть с ужином? Ладно, я потерплю, а ребятишки? Связался с младенцами, значит, должен заботиться…
– Голодные, что ли, путешественники твои? – понимающе сказала тетя Кнопа. – Сын и дочка, небось?
– Близнецы, – уклончиво сказал я.
– Ладно, ступай к себе…
Я послушался, а тетя Кнопа скоро принесла ржаной каравай, литровую банку с молоком и три стакана.
– Вот, заморите червячка. С этим дотерпите до утра…
– Вот спасибо-то!.. – возликовал я. – Сколько мы вам должны?
– Да чего там «должны». Ешьте-пейте на здоровье… – И она тихо прикрыла дверь.
Мы стали есть и пить. С отменным аппетитом и удовольствием. И ко мне вдруг пришло то ощущение ласковости, какое впервые я испытал в полусказочном детстве, в мастерской Гольдштейнов. И потом испытывал в снах, из которых притащил к себе в дом Синего Треугольника. Это была не просто ласковость, а ощущение покоя и уверенность, что в ближайшее время не случится ничего плохого. По крайней мере, в этот вечер…
Солнце наконец ушло за дальний берег. Мы по очереди прогулялись до будочки и стали укладываться.
- Предыдущая
- 19/33
- Следующая
