Крик петуха - Крапивин Владислав Петрович - Страница 28
- Предыдущая
- 28/40
- Следующая
У костра
1
Красное солнце, едва Витька взглянул на него, скатилось в дымку над размытыми очертаниями холмов. Розовато-желтый закат растянулся по близкому волнистому горизонту. Башня, стоявшая в двух сотнях шагов, казалась черной, Витька смотрел на нее через траву. Головки травы тоже казались черными. Не двигались. Было очень тепло, душно даже. Пахло всякими растительными соками и стоячей водой…
Витька лежал на спине. Цезарь – поперек его груди, лицом вниз. Не шевелился. Но Витька ощущал сквозь рубашку редкие толчки его сердца. «Живой все-таки…» – как-то отрешенно подумал он. В ушах тонко звенело, в голове – словно мокрая вата.
Слабо дергая ногами, Витька выбрался из-под Цезаря, перевернул его на спину. Лицо у Чека белое, мокрые ресницы слиплись, на щеках размазалась влага. Рот приоткрыт, и нижняя губа оттопырена, как у обиженного во сне малыша.
Тяжелая вата в голове исчезла. Вместо нее – горькая озабоченность и страх: «Опять я втянул его в скверное дело…» Витька резко встал, поискал глазами в траве бурые головки клопомора. Сорвать, разломить стебель, сунуть Чеку под нос – едкий запах продирает мозги не хуже аммиака… Черт, как назло, ни одного кустика…
Цезарь слабо шевельнулся, Витька с тревогой глянул на него. Цезарь лежал, неловко согнув руки и раскинув ноги. И… Витька охнул и сморщился. С досадой и жалостью. На комбинезоне Цезаренка внизу живота и между штанин темнело широкое сырое пятно… Ну что тут поделаешь, бывает такое. Пусть смеется или дразнится тот, кто не испытывал прямого перехода. А Витька-то знает. Стыдно вспоминать, но и с ним однажды это было, только не в первом случае, а, кажется, в третьем. Сколько трудов стоило потом скрыть это от других, в таверне…
А Цезарю как? Он же не простит ни себе, ни Витьке, когда очнется… Вот еще забота!
Цезарь двинул ногами, шевельнул головой. Витька беспомощно оглянулся. Потом подхватил Цезаря (обвисшего, странно тяжелого) и понес, заплетаясь в траве. Шагах в двадцати было озерко. Крошечное, метров десять в ширину. Витька продрался сквозь осоку, увяз в илистом дне, застонал сквозь зубы (вода была ледяная от ключей) и плюхнул Цезаря.
Тот дернулся. Забарахтался. Ошалело сел в воде. Витька рывком поднял его на ноги. Цезарь содрогнулся, растопырил ресницы, затряс плечами, раскидывая брызги. Сказал, шатнувшись:
– Ты что? Зачем?
– Я хотел тебя головой макнуть, чтобы ты очухался. И не удержал… Ну, ты как?
– Спасибо, я очухался, – вздрагивая, сообщил Цезарь. – Хотя и не совсем… Ты не мог придумать другого способа?
– Не мог. Я перепугался… – Витька потянул его из воды.
Цезарь сначала засопротивлялся почему-то, потом быстро вышел. Опять помотал головой. Сказал жалобно:
– Извини, но ты псих…
Витька радостно засмеялся. Это был уже настоящий Цезарь.
– Сними все, высушись у костра.
– Какой костер! Спички размокли.
– Твои размокли, а у Башни все равно кто-нибудь костер разведет.
– Значит, мы у Башни?
– Ты что, не видишь?
– Ох, правильно… Значит… это был прямой переход?
– А что же еще… – сказал Витька виновато.
Цезарь помолчал, постоял. Сбросил набухший комбинезон, мокрую майку. Задрожал крупно и беспомощно. Витька накинул на него свою рубашку.
– Плавки выжми… – И отвернулся. Помимо всего Чек был ужасно стеснительным.
Потом они выкрутили комбинезон и майку. Рубашку Цезарь вернул.
– Спасибо, я уже согрелся. Здесь тепло… – И вдруг сел в траву. Скорчился. Маленький, костлявый. Сказал шепотом: – Я и не предполагал, что это так… ну, совершенно ужасно.
– Все ведь позади, Чек…
– Да… но все равно…
– Зато ушли от улан.
Цезарь снизу вверх печально смотрел на Витьку.
– Благодаря тебе. Один бы я ни за что не решился, если бы даже умел. Сдался бы им…
– Человек никогда не знает заранее, на что может решиться, – насупленно сказал Витька.
– Я, к сожалению, знаю. Когда очень страшно, я съеживаюсь.
– Это ты опять про машину, что ли?
– В том числе…
– Вовсе ты там не съеживался! – обрадованно разозлился Витька. – Ерунду мелешь! Ты орал: «Пустите меня к Корнелию!» – и сдуру на всем ходу пытался выпрыгнуть на шоссе. А отец с матерью тебя тащили назад за ноги!
– Кто тебе сказал такую чушь?
– Рибалтер! Давно еще!
– Он не мог видеть, он сидел за рулем, ко мне спиной.
– Ему рассказали твои мама и папа… Если бы ты не высовывался, как бы тебя зацепило по плечу?
– Странно… Мне такого не говорили. И почему я сам не помню?
– Потому что ты вбил себе в голову: «Трус, трус…» Все бы такие трусы были… Пошли.
И Чек повеселел. Пошел, размахивая скрученным в жгут комбинезоном. Но иногда все же хмурился и вздыхал.
У Башни их радостно встретил Филипп. А Петька-Кригер, стоя на камне под колоколом, покивал и одобрительно сказал «ко-о».
Филипп, оказывается, уже набрал веток и сухого репейника.
– Только спички я забыл. – Он сокрушенно похлопал себя по бокам. Был Филипп, как и раньше, в своем «монетном» костюме (уже изрядно потрепанном), но босой, и штаны подвернуты выше коленей – так оно все-таки привычнее. И конечно, неумытый. Глядя на него и улыбаясь, Цезарь сказал:
– А наши спички размокли.
– Чепуха! Давайте сюда!
Он присел, положил коробок и горку мокрых спичек на лопух, сдвинул над ними ладошки. От коробки пошел пар, спички высыхали на глазах.
– Вот это излученьице, – сказал Витька Цезарю. – Это тебе не индексы слизывать…
Втроем они запалили костерок.
– Хорошо… – солидно произнес Филипп. – А то мы с Петькой тут все без огня да без огня. А возвращаться домой неохота, сразу поймают: «Иди грядки полоть…»
– Значит, ты тут давно?
– Вторые сутки. Здешние… Скоро все наши придут. И будут меня ругать, что сбежал. Они на плоту вниз по речке, а я так, сразу…
Витька с завистью глядел на чумазого пацаненка, для которого прямой переход – «так».
– Значит, Кригер не зря орал? Все Пограничники собираются?
– Да… Юкки просил собрать. Что-то важное сказать хочет…
– Извини, но говорили, что Юкки опять ушел на Дорогу…
– А что такое Дорога? – серьезно возразил Филипп. – Сегодня человек там, завтра опять здесь… Ой, вон наши идут!
Из-за Башни появились Рэм, Лис, Матвей, по прозвищу Ежики, и незнакомый мальчишка – с прической щетинистой, как у Цезаря, только потемнее и покороче.
– Привет! Это Ярик, – сообщил Ежики. – Видите, он тоже сумел через барьеры пробраться… Найдется для него медный петушок?
– Ярик, привет, – небрежно сказал Филипп, делая вид, что ничуть не боится Лис.
– Иди сюда, обормот, – потребовала Лис. – Здравствуйте, мальчики… Иди сюда, чудовище! Мы его там ждем, ждем, чтобы вместе ехать, а он…
– Пора бы привыкнуть, – скандальным от испуга голосом заявил Филипп.
– Ребята, можно я ему всыплю? – жалобно спросила Лис.
– Можно, – сказал Рэм.
– Нельзя, – сказал Ежики. – Что вы все цепляетесь к маленькому.
– Маленький!.. Чучело немытое. И опять штаны разодрал! Не крутись, все равно вижу. Иди сюда…
– Шиш тебе.
– Иди, дурень, зашью.
– Дай честное слово, что больше ничего не сделаешь.
– Иди, говорю… Ну, даю, даю… Иди, а то хуже будет!
И Филипп, который в секунду мог умчаться в дальние миры (или, по крайней мере, к себе в Луговой), вздохнул и пошел. Лис присела на плоский камень, поддернула джинсы, уложила «чудовище» животом к себе на колени. Из-под воротника блузки достала иглу с намотанной ниткой. Пока она работала иглой, ребята сошлись у огня и толковали, что вдруг вздумалось Юкки собирать народ раньше назначенного срока.
– Юкки зря не скажет, он человек серьезный, – подал голос Филипп.
– В отличие от тебя… Лежи спокойно!
– А мне твердо лежать на твоих суставах…
– Господи, что за создание!
– Никакого Господи не бывает… А-а!!
- Предыдущая
- 28/40
- Следующая
