Колыбельная для брата - Крапивин Владислав Петрович - Страница 30

• Предыдущая
• 30/36
• Следующая

– Вот видишь! Она не понимает, а мы должны, да?!

– Дорогой мой Кирилл, – медленно сказал отец, и Кириллу вдруг вспомнилась Зоя Алексеевна. – Человеческие отношения – это ведь не рынок, где торговля и обмен товарами: ты мне дал столько, я тебе за это столько… Нельзя так мерить – ты проявил столько понимания, и я тебе отмерю равную дозу. И с добротой так нельзя. И тем более с обидами. Чем лучше человек, тем добрее он к другим и тем больше понимает других людей. Потому что он такой, а не потому, что ждёт платы за доброту… Кир, ты сейчас не спорь, ты просто подумай.

– Ладно, – вздохнул Кирилл.

Отец обнял его за плечи.

– Ты пока дерёшься со злом по-мушкетёрски. А нельзя ведь всё в жизни решать как в бою на шпагах. Человеческое понимание – то, если хочешь, тоже оружие в борьбе за справедливость… Если ты постараешься поглубже взглянуть на Еву Петровну, может быть, и она станет добрее.

– Ага… Папа… – сказал Кирилл. – Дело-то не во мне. Дело в Чирке. Поймет ли Ева Петровна его?

– Ну… не всё решается сразу и просто , – проговорил Пётр Евгеньевич. – Утро всегда мудренее. Засиделись мы…

– Ага… Папа! Но ведь не с каждым можно так, "с пониманием". У меня ещё серьёзный вопрос.

– Ну, давай.

– Ты, когда служил на границе, изучал всякие приемы? Самбо там, каратэ и всякое такое?

– Ну… да. Нас учили.

– А почему ты мне никогда не показывал?

– Да потому, что это не игрушки… Тебе зачем?

– А если привяжется вот такой Дыба…

Отец грустно и внимательно посмотрел на Кирилла.

– От того, что ты выучишь самбо, Дыбы не исчезнут. Они тоже выучат приемы и приспособятся.

– Я понимаю, – согласился Кирилл. – Но я же не вообще, а если… вдруг он полезет.

– Ладно, кое-что покажу, – сказал отец. – Не все, конечно. Есть приемы, которые показывать я просто не имею права… Да и позабыл, по правде говоря.

– Сейчас покажешь?

– Надеюсь, тебе не грозит немедленное нападение?

– Немедленное не грозит…

– Ну и прекрасно. Тем более что ты, по-моему, еще не брался за уроки. Ты об этом думаешь?

– Не-а, – честно сказал Кирилл. И отправился спать.

Он тоже устал ужасно. Он словно тащил на плечах весь прошедший день – громадный, тяжелый, печальный и радостный.

Но все-таки у Кирилла хватило сил зайти посмотреть на Антошку.

– Тише, – сказала мама. – Он только уснул.

Она уложила Антошку, впервые не спеленав ему руки. Антошка спал, закинув к голове крошечные сжатые кулачки. Его реденькие светлые брови были сурово сведены. Что ему снилось, что его, кроху, тревожило?

Каждое утро Кирилл просыпался с тревогой: не кончилось ли ночью лето? Он понимал, что осень вот-вот возьмет свое, но все-таки думал: "Пусть еще немножко будет тепло. Хотя бы денек…"

Лето продолжалось. Субботний день начинался с ясным небом и теплым солнцем. Больших забот он не обещал. Уроков труда нет, значит, в школу надо идти лишь к половине одиннадцатого. Потом немецкий и биология. После школы одно только дело – слетать в молочную кухню. Потом – на велосипед и к Деду: договариваться о завтрашнем плавании.

– Мама, отпустишь? А то мы давно всей командой не собирались.

Он знал, что мама отпустит. Тем более что у отца выходной, есть кому повозиться с Антошкой.

Мама сказала:

– Ты бы почистил ботинки, мореплаватель. И форму заодно. Взрослый парень, а следить за собой не научишься. Выглядишь как разбойник.

Кирилл возразил:

– Нет, я симпатично выгляжу. Мне вчера сказали, что я на Тиля Уленшпигеля похож. Тебе не кажется?

Мама сказала, что Кирилл похож на косматое пугало, и спросила, куда он отправляется так рано, если нет первых двух уроков.

– Я к одному мальчику зайду, к Петьке Чиркову…

Короткий путь на улицу Грибоедова лежал мимо гаражей. И там, на бетонных плитах, опять в окружении свиты возлежал Дыба.

"Когда он учится? – подумал Кирилл. – Он же всем рассказывал, что в техникум поступил…"

Дыба тоже увидел Кирилла и неторопливо встал. Кирилл не замедлил и не ускорил шагов, хотя, по правде говоря, стало слегка неуютно. Дыба пошел навстречу. Он двигался небрежной походкой мексиканского танцора, упираясь растопыренными пальцами в бедра. На его пятиугольной физиономии была добродушная, даже дружелюбная ухмылка.

– Привет, Кирюха. Не бойся.

– Похоже, что я боюсь? – спросил Кирилл, и проснувшаяся злость пригасила страх.

– Ты человек смелый, – великодушно согласился Дыба и оглянулся на компанию. Димка Обух, Козочка и двое незнакомых парней лет четырнадцати выжидательно смотрели на предводителя и с нехорошими улыбками – на Кирилла.

– Как насчет маечки? Не надумал?

– Не надумал, – ответил Кирилл, ощущая холодок в груди. – Лучше отдай эти деньги Чирку. Сколько рублей ты с него натряс?

У Дыбы на секунду приоткрылся рот. Улыбка сошла. Но он тут же сделал вид, что ничуть не удивлен. Укоризненно покачал головой. Спросил:

– Ты дурак? Это выступление как понимать? Случайность или на принцип пошел?

– Не случайность, – сказал Кирилл.

– Ясно, – с пониманием проговорил Дыба, и в голосе его даже проскользнуло уважение. – Кодлу заимел?

Кирилл коротко засмеялся:

– А говоришь, что я дурак! Сам ты дурак. Ты думал, что тебя всю жизнь будут бояться?

Дыба зевнул, наклонил голову, осмотрел Кирилла от ботинок до макушки. Изобразил на лице жалость и сочувствие.

– Хороший ты пацан, – медленно сказал он. – Никогда тебя не трогали, обрати внимание. Но будешь выступать, смотри – маме с папой жаловаться бесполезно. Не помогут.

– Если надо, то помогут, – сказал Кирилл. – Но и без них есть кому с тобой поговорить.

Дыба вдруг резко вскинул руку и затем с улыбочкой пригладил волосы. Это был старый-старый трюк: взять противника на испуг.

Кирилл не дрогнул. По правде говоря, он просто не успел среагировать, но это оказалось к лучшему. Он спокойно стоял и смотрел, как Дыба с глупым видом гладит голову.

– А если бы я был нервный? Мог бы ведь испугаться и врезать, – сказал Кирилл, удивляясь собственному нахальству. – У меня, конечно, весовая категория в два раза меньше, ты вон какой. Но с испугу-то я мог…

Дыба опять заулыбался и… вдруг протянул руку. Это был истинно королевский жест – сдержанный, но исполненный великодушия.

– Кирилл, ты мне нравишься, я таких уважаю. Между нами ничего не было. Давай жить, чтобы друг другу не мешать.

Кирилл посмотрел на его широкую пятерню, украшенную дешевым перстнем. Потом на его лицо.

– Не забудь насчет Чирка, – сказал он. – Будь здоров.

Он обошел Дыбу и двинулся к проходу в переулок.

– Стой, – негромко произнес Дыба.

Кирилл оглянулся. Лицо Дыбы сейчас было совсем не такое, как несколько секунд назад. Ухмылочка стала кривой и болезненной, будто Дыба неосторожно коснулся языком больного зуба. А глаза смотрели стеклянно, как у куклы. "Наверно, нарочно тренирует такой взгляд", – подумал Кирилл.

– Ну, чего? – спросил он.

Дыба, вильнув поясницей, сделал к нему шаг.

– Я два раза в любви не объясняюсь, – сказал он и сплюнул. – Поимей в виду, крошка: не всегда на улице светло и не везде кругом окна.

Кирилл кивнул:

– Поимею. А ты насчет Чирка все же подумай.

Дыба хмыкнул, повернулся и зашагал прочь, не взглянув больше на Кирилла. Через несколько шагов обернулся и крикнул своей компании:

– В час двадцать у "Экрана". Вовку прихватите, пускай привыкает головастик.

Кирилл пошел своей дорогой. Он понимал, что оглядываться нельзя, хотя могли догнать, ударить сзади. Могли бросить кирпичом. Все могли. И Кирилл шел, ощущая мелкое противное дрожание в мускулах. Но не оглянулся. Оглянуться – значит проиграть. А пока была ничья…

Минут через двадцать он был в доме у Чирка. Постучал в обитую клеенкой дверь. Долго не открывали. В сенях пахло квашеной капустой – видимо, от кадушки в углу. Гудела большая зеленая муха. Это гудение вызывало непонятную досаду и беспокойство. И когда за дверью послышались шаги, Кирилл уже почти знал, что случилось что-то нехорошее.

• Предыдущая
• 30/36
• Следующая