Полотно темных душ - Бергстром Элейн - Страница 38
- Предыдущая
- 38/70
- Следующая
С этими словами Ивар достал из шкафчика со стеклянной дверцей несколько бокалов и кувшин вина из облачных ягод. Наполнив пять бокалов, он повернулся к Сондре:
– Сходи, позови свою тетку, пусть она присоединится к нам.
Сондра обнаружила Дирку наверху, где та штопала простыни. Сияя от счастья, она рассказала тетке в чем дело.
– Поскольку у меня нет более близких родственников-женщин, я хотела бы, чтобы ты заняла место моей матери и благословила меня, – закончила Сондра.
Ответ Дирки был неожиданно прохладным:
– Этого юношу воспитывали одинокие старики. Что он знает о женщинах? Что он знает о детях и о мужской ответственности? Ты слишком торопишься, девочка, и это не принесет тебе ничего, кроме горя.
Сондра нахмурилась. Ей очень хотелось напомнить Дирке о том, что ее первое замужество тоже нельзя было назвать счастливым, однако Сондра промолчала. Спускаясь вниз по ступенькам, она пыталась придумать причину, по которой ее тетка не сможет поднять бокал и благословить помолвку, но это не понадобилось. Прежде чем она успела что-то сказать, Дирка спустилась в зал и подняла один из бокалов. Рот ее скривился в мрачной гримасе, словно она уступала неизбежному злу, а произнося слова благословения, Дирка смотрела только на Джонатана.
Учеба Джонатана продвигалась с удивительной быстротой. В отличие от Лео, которого способности его ученика только пугали, Ивар был весьма доволен успехами, которые делал Джонатан, хотя и удивлен талантами юноши. В конце концов он признался, что не может ничему больше научить Джонатана, и настоял на том, чтобы юноша продолжал заниматься в пещере самостоятельно.
Спускаясь в пещеру, Жон, как правило, разводил в очаге огонь, но использовал его только для тепла. Источником света служили ему ярко светящиеся, но холодные огненные шары, которые парили в воздухе над его плечами и позволяли прочесть разложенные на столе свитки. Иногда ему чудилось в пещере чье-то присутствие, как будто какое-то сверхъестественное существо пыталось сделать так, чтобы его увидели или услышали, но лишь только Жон пытался сосредоточиться на этом феномене, как ощущение постороннего присутствия пропадало.
Однажды ночью, когда Джонатан укладывал на полку только что прочитанный свиток, какая-то тень упала на старинный пергамент, находившийся в самом низу штабеля рукописей. Жон провел над тенью рукой, но тень не исчезла. Тогда юноша наклонился, дабы повнимательнее рассмотреть странную игру света, и тень на его глазах утекла в еле заметную трещину в стене. Джонатан услышал свистящий шепот, доносившийся из трещины, за которой была только темнота. Шепот был тихим и неразборчивым, как дыхание ночного ветра.
– Кто там? – громко спросил Джонатан, оглядывая пещеру в поисках непрошеного гостя. – Ивар? – снова спросил он, но тут же отбросил эту мысль. Ивар не стал бы пугать его таким детским способом. Нет, эта тень была чем-то иным, возможно – каким-то духом, который пытался выйти с ним на связь. Подумав об этом, Жон пристальнее рассмотрел щель. Опустившись на колени на пол, он направил сквозь трещину в камне один из своих светящихся шаров.
В камнях был спрятан еще один свиток. Джонатан никогда не читал свитков, которые Ивар запретил ему читать, но это не был один из этих пергаментов. Может быть, Ивар спрятал этот документ в расщелину еще до того, как Джонатан появился в поселке, а потом позабыл про него. Вытащив пергамент, юноша обратил внимание на то, что его края пожелтели от старости и были ломкими и хрупкими. Распутав завязки, он с осторожностью развернул манускрипт. Два ярких огненных шара повисли у него над головой, и в их свете Джонатан прочитал первые строки документа, с трудом продираясь сквозь особенности странного диалекта и неровный, скачущий почерк автора.
«Мы приехали сюда вместе; бежав одного зла, но столкнувшись со злом другим, мы очутились в конце концов в южных краях, где обитали только мертвые. Здесь мы выстроили храм, и каждый выполнил свою часть работы. Когда постройка была закончена, мы укрепили стены старинным заклятьем, а двери держали закрытыми и запертыми, за исключением ритуальных ночей. Благодаря нашей неусыпной бдительности и настойчивым молитвам, сокровище, которое мы хранили внутри, очистило поселок от зла, освободив нас от окружавшего мрака. Нам следовало бы предвидеть, что наш покой не может быть долговечен; настоящий мир был нам доселе неведом.
Зло явилось к нам в невинном обличий юноши с белыми волосами, который однажды утром пришел в наш поселок. Обычно путники появлялись в наших краях под вечер, оставаясь среди нас в часы ночи, и уходили от нас на рассвете. Мы не спросили светловолосого пришельца, каким образом ему удалось пройти через наши места ночью; обитающие в нашей земле души мертвых убили бы каждого, кто отважился бы выйти на дороги в ночное время. Вместо этого мы накормили его, позволив разделить с нами нашу скромную вечернюю трапезу, мы напоили его чистой водой из колодца, стараясь понять, что за существо явилось к нам.
Он сумел оценить красоту наших холмов и нашего поселка, он заметил нашу беспечную жизнь, когда никто не запирал дверей на ночь, а дети бегали где хотели. Но больше всего ему понравилась наша прекрасная часовня. Его слова были так же красивы, как и он сам, но мы поняли, что он лжет.
Мы узнали, что он был новым управляющим, которого недавно взял к себе местный лорд. Говорили, что его родители продали его за огромную сумму; говорили также, что родители его были убиты, а ребенок увезен насильно. В одном все слухи были верны: юноша обладал сверхъестественными возможностями и могуществом, и не только колдовской силой, которую дал ему его учитель. У него была врожденная способность проникать в человеческие сердца и извращать человеческие желания.
И хотя незнакомец никак не проявлял этих своих волшебных способностей, по деревне продолжали ползти слухи. Он пришел, чтобы выведать наши секреты. Он пришел ранним утром, накануне полнолуния. Но, несмотря на всю опасность, церемония обязательно должна была состояться, и тогда мы сказали юноше, что на ближайшую ночь у нас нет для него убежища и настояли на том, чтобы он ушел.
Я видел, как глаза его вспыхнули гневом. Он почуял предательство, несмотря на то что до сих пор мы вели себя с ним предупредительно и по-доброму. Я совсем не одобряю то, как поступили остальные; не одобряю даже сильнее, чем я не одобрил бы пролитую кровь, откажись он уехать. Но он ушел от нас этим же вечером, обронив только несколько слов упрека. Наши сердца были смущены тем, что мы наделали: если он все же обычный путешественник, значит, мы обрекли его на ужасный конец. Все долго смотрели ему вслед, пока он не растворился в вечерних туманах, а затем стали готовиться к церемонии.
Но в самой середине ритуала наш незнакомец вернулся и вошел в часовню сквозь открытые двери. Я не знаю, как долго он стоял перед входом, наблюдая за нами и слушая наши заклинания, но только он вдруг запел, запел голосом более громким и чистым, чем звучал хор наших голосов. Слова его песни оскверняли нашу священную часовню и высмеивали наших богов. А когда мы взглянули на него, мы увидели, как он изменяет свою форму, и черты его лица преображались, напоминая лики наших богов.
Ярость вспыхнула во мне, и я набросился на него – частица толпы, готовой растерзать чужака. Но лишь только мы коснулись его, самый воздух в нашей часовне вспыхнул, превратившись в сияющее облако, и обжигающие искры закружились вокруг нас роем взбесившихся насекомых. Мы застыли на месте. Я подумал, что это может быть какой-то колдовской трюк, ибо я мог видеть и дышать, несмотря на то что искры пребольно жалили меня и сводили с ума. Обездвиженный, парализованный, я в ужасе смотрел, как он прошел сквозь сияющее в часовне облако прямо к алтарю, где висело Полотно.
Несмотря на мучения, которые я испытывал, я расслышал, как он рассмеялся звонким мелодичным смехом и сорвал Полотно. Я не мог даже крикнуть. «И вы обрекли незнакомца на гибель, лишь бы защитить это? Это?!» – проговорил он, хватая Полотно так, словно собираясь разорвать его надвое.
- Предыдущая
- 38/70
- Следующая
