Яд вожделения - Арсеньева Елена - Страница 44

• Предыдущая
• 44/77
• Следующая

– Что стряслось-то? – спросила Алена, с неудовольствием вглядываясь в посыльного.

Рот у него был какой-то кривой… ну что ж, всякое бывает: может, не крестился во время зевоты или хотя бы не прикрывался ладонью от нечистика.

– Неведомо, – снова качнул «пивной кадью» посыльный. – Однако же наказывали: быть незамедлительно!

В этом была вся Катюшка. Ну хоть бы возок свой заморский прислала, ежели так уж незамедлительно! Нет, небось побоялась тревожить Митрия, не то столько будет недовольного бурчания – не оберешься! Давай, Алена, топай пешочком в Китай-город! Свет не ближний… с другой стороны, не столь уж и дальний, чтобы кручиниться. Ночь тепла, хороша – отчего не прогуляться?

– Скажи, Ленечка, сторожу: пускай за нами запрут. Мы едва ли нынче воротимся, надо думать, заночуем у Катерины Ивановны. Я сейчас.

Она вышла в свою опочивальню, надела простой, но красивый роброн темно-синего, ее любимого цвета. Юбка и лиф были тускло-белые, чуть тронутые вышивкой, тоже простые, но Алене нравились безмерно. Наряд этот был Катюшкин презент, подруге будет приятно, если Алена придет в нем.

Волосы укладывать не стала: так и пошла с косой, то и дело привычно заплетая распускающиеся шелковистые пряди.

Посланный косолапил впереди, Ленечка посвистывал сзади. Они шли проулками, сокращая путь. Москва уже спала, только откуда-то издали доносился развязный женский хохот.

Алена вопросительно оглянулась на Леньку. Тот сверкнул зубами в ухмылке:

– Это близ казарм драгунских непотребные бабы собрались. Слышал я, жалуют они, ох, жалуют конно-пешую[104] братию!

– Жалует царь, да не жалует псарь, – вдруг ни с того ни с сего гулким своим голосом бухнул Катюшкин посланный, разворачиваясь и становясь Алене поперек дороги.

– Ты чего это на нас начал натыкаться? – недоуменно спросил Ленька – и тотчас получил ответ, однако не на этот свой вопрос, а на прежний, так и не высказанный: «пивная кадь» резко качнулась к нему, и Леньке почудилось, что его голова раскололась, как упавший на мостовую арбуз. Он со стоном рухнул наземь – и остался недвижим.

– Господи! – выдохнула Алена, не веря глазам. – Ленечка, миленький, ты что? Вставай!

– Не встанет, – успокоительно прогудел посланец, протягивая ручищу, и Алене почудилось, будто толстая змея обвилась вокруг ее тела, приковав руки к бокам. – Ничего, он нам и не надобен!

– Ты что… зачем? Tы кто? – бестолково бормотала Алена. – А как же Катерина Ивановна? Я все ей скажу!

– Ежели ты мне сперва скажешь, кто такова Катерина Ивановна, я, так и быть, испужаюсь! – ухмыльнулся посланец.

– Так ты не от нее? – Алена с ужасом вглядывалась в скособоченные черты. – Что тебе от меня?.. Не тронь, скот!

Крепко-накрепко держа ее одной рукой, «скот» проворно сунул другую под юбку.

– Ого, – выдохнул он. – Печурка жаркая! Пустишь погреться? – И кривой рот угрожающе надвинулся.

Алена не стала ждать нового омерзительного прикосновения: резко дернулась вперед и впилась зубами в его щеку. Челюсти свело от потного, соленого, кислого, но цель была достигнута: разбойник испустил короткий болезненный стон, и ручища его упала.

Алена ринулась бежать, но не сделала и двух шагов, как ее с силой дернули сзади за юбку, так что она завалилась, упала навзничь, – и в то же мгновение чудовищная лапища сдавила ей горло.

– Только пикни – шею сверну! – прошипел разбойник так, что Алена вмиг ослабела от страха, поняв: да, свернет. – А будешь молчать, может, и уйдешь живая. Ну как?

Она опустила веки в знак согласия, и тиски, сковавшие горло, медленно разжались.

Конечно, она не собиралась торговаться с этим негодяем, однако обнаружила, что кричать не может: горло онемело от этой хватки, из него вырвался лишь слабый хрип.

– Обманщица! – хмыкнул злодей. – А за обман наказывают больно. Вот так!

И, схватив Алену за щиколотки, он с силой рванул ее ноги вверх и в стороны, так что ворох юбок упал ей на лицо, а тело пронзила невыносимая боль.

– Вякнешь – разорву, как лягушонка. – И он еще шире развел ей ноги.

Алена едва не лишилась сознания. Юбки душили ее, страх оледенил, боль достигала сердца. Ей казалось, что она уже разорвана, истекает кровью.

– Ох, каково богачество! – прерывистым голосом бормотал разбойник. – Ох, глубины каковы! А ну-ка я промерю их своим шестом – дна достигну?

Алена почувствовала, что у нее останавливается сердце… и в тот же миг ее ноги были отпущены, а сама она с силой вздернута с земли.

«Ленечка!» – промелькнула было мысль, но тут же, поведя помутившимся взором, Алена увидела, что верный друг по-прежнему лежит в пыли без движения, а держит ее все тот же разбойник – держит, глядит в помертвевшее лицо, щерится в кривой ухмылке:

– Tак и быть, не трону. Не ко времени! Но ты не горюй: тебе и без меня толокна натолкут, стыдобищу намнут. Повеселишься, попляшешь… однако, чтоб веселие впрок пошло, надобно выпить.

И, снова зажав Алену своей клешней так, что она не только шевельнуться – пикнуть не могла, сунул руку за пазуху и вынул малую баклажечку. Зубами вырвал пробку – и аж закашлялся от ядреного винного духа, шибанувшего в нос.

– Вот, прими, молодка! Да ты не бойся! – уговаривал он, подсовывая баклажку к крепко стиснутым губам Алены.

Она попыталась замотать головой, но длиннорукий обвил ее шею – чудилось, захрустели косточки – и еще крепче прижал баклажку ко рту:

– Пей, не дергайся!

Помутилось в голове уже от одного запаха прокисшей браги.

– Ты… хочешь меня отравить? – выдохнула Алена, отворачиваясь из последних сил.

– Не бойсь, – успокоил разбойник. – Останешься жива. Это так, для храбрости. Ну, давай, ведь сверну шейку-то, вот те крест!

Его хватка стала нестерпимой, и Алена с дрожью разомкнула-таки губы.

«Ничего, – попыталась она себя успокоить. – Чуть эта сволочь отвернется, я два пальца в рот – все наружу и извергнется».

«Эта сволочь» широко распялила кривую щель, которая у добрых людей зовется ртом:

– Эх, молодец девка! Вот это по-нашему. Хвалю! Пей, пей! Чару пить – здраву быть, повторить – ум возвеселить, утроить – ум устроить, много пить – нестройну быть! – бормотал он, сопровождая одобрительным похлопыванием каждый Аленин глоток. – Ну, вот, всего-то и делов!

Баклажка, по счастью, была невелика, и скоро пытка окончилась. Алену так и перекосило от железистого винного вкуса, накрепко осевшего во рту, но тотчас в глазах у нее помутилось, и, чтобы не упасть, она принуждена была схватиться за того, от кого только что отбивалась изо всех сил.

– Э-э, теперь тебе разохотилось? – словно издали долетела до нее гнусная усмешка. – Но не проси, не уговаривай – больше лапать тебя не стану. Ничего, другие сыщутся, я же говорил. А пока – пошли, да порезвее!

И он зарысил по дороге, волоча за собою Алену, которая еле передвигала ноги.

С ней творилось что-то ужасное. Конечно, в жизни она пила мало, но не могло же так развезти от четырех глотков браги! Туда, конечно, было что-то подмешано, но кем? И зачем?

Впрочем, с каждым шагом это все меньше занимало Алену. Гораздо сильнее заботило, как удержаться на ногах, – нет, на том, что у нее сделалось вместо ног: какое-то месиво, каша какая-то. И в голове была теперь вязкая каша, в которой тонули обрывки мыслей.

«Кто… куда… Ленька… зачем?»

Еe мутило, все сливалось в глазах, она все тяжелее обвисала на руках незнакомца.

– Стой. Пришли! – пробился сквозь звон в ушах его голос, и Алена принялась хвататься руками за воздух, потому что провожатый ее отпустил, а стоять сама она была не в силах.

– Эй, держись, не падай. Еще успеешь належаться. Слышишь?

Кто-то затряс Алену, и она с трудом пошевелила губами в ответ:

– Слы… шу.

– Гляди туда! Ну!

Посланный развернул качающуюся Алену и ткнул пальцем в ночной сумрак, рассеянный впереди ярким факелом. В рваном круге света толклись женские фигуры – точно бабочки, слетевшиеся на огонь.

• Предыдущая
• 44/77
• Следующая