Испытание (СИ) - Дубинин Антон - Страница 30

Некогда холеный, испанский скакун за последнюю неделю и впрямь изрядно погрустнел. Кретьен был не лучшим лошадником в мире, и почистить коня ему за это время не пришлось ни разу. Жрать Морелю, опять же, хотелось. А лес выдался какой-то противный, вся земля во мху да прелых листьях — только веточки с молодых деревьев и утешали…

Темная мокрая ветка хлестнула всадника по лицу, острым коготком зацепила и сорвала капюшон. Кретьен от неожиданности выругался. А, проклятье, ну и погодка! Отвратительное место — графство Мэйн… Или, может быть, это уже Бретань? Конечно, предупреждали же в Пуатье, что там, на границе двух графств — «обширное безлюдье», но кто бы мог подумать, что безлюдье — настолько поганая штука?.. Правда, еще в Пуатье говорили, что в этой пустыни нашло себе приют немеряное множество отшельников — «Просто новый Египет какой-то, их там столько, сколько по всему остальному северу не наберется… Того и гляди на святого Антония напорешься. Или еще на какого Макария… Но вы, мессир Кретьен, поэт, вам такие места должны нравиться.»

И где же ваши хваленые полчища святых Антониев? Пожалуй, Кретьен пришел бы в восторг от любой самой маленькой и скромной кельи, да хоть от землянки!.. А то непогода совсем замучила, укрыться негде, а главное — Морелю трудно. Сотрет себе шкуру, нельзя же в дождь ехать, в самом деле… С края капюшона сорвались тяжелые холодные капли, упали прямо на руки, державшие поводья. Одна рука была в перчатке, а другая почему-то нет — что-то он делал, волосы, что ли, под капюшон прятал — и перчатку снял…

Хорошо хоть, от «павлиньей» шляпы удалось избавиться. Кретьен такие штуки никогда не любил, но — подарок все же, просто так не откажешься и в канаву не выкинешь… Вот и продал ее перед самым отъездом одному юнцу в Бержераке, последователю моды — который с таким завистливым восхищеньем взирал на гороподобный убор, что Кретьена мгновенно посетила сия прекрасная идея. Вот, сказалась-таки кровь купца Бертрана!.. Надеюсь, эн Альфонс не осудил бы. Конечно, поэт сильно подозревал, что на деле, в мастерской эта шляпа стоила много больше той суммы, которую выложил ему, блестя глазами, юный красавец; но уж ладно, тем более что Кретьену никогда не выпадал досуг разобраться в ценах на подобные сокровища. Кроме того, основным достоинством от сделки было все-таки отсутствие шляпы на голове. Ох, сейчас бы ее сбило веточкой, и никакие ленты-завязки не помогли бы — сорвало бы вместе с головой! Лес, он такие штуки не любит. Особенно ночной лес.

Господи, куда же подевалось то прекрасное лето, когда теплый ночной лес гудел, как полутемный храм, а любая речка звала искупаться?.. Теперь слово «искупаться» могло вызвать у Кретьена только нервный смех. Да этот дождь, он еще и холодный, как ч-черт знает что, прямо палестинский… Тоже мне, середина августа. Такое ощущение, что погода напрямую зависела от жара и безоблачности Кретьенова счастья; когда все было так хорошо, жарило солнце, когда снился кошмар — грохотала гроза, а сейчас, после жуткого и безнадежного расставания — серое небо, вечный плачущий дождь… Ну-ка, взбодрись, ты, рыцарь из Труа! Кто сказал, что расставание было ужасным? Очень по-доброму распрощались, так, как надо, без боли и обид… Но, Этьен, идиот, Господи, как же без тебя невыносимо пусто! Так и кажется — обернусь, а там второй всадник позади, худющая фигура в черной одежде…

Впрочем, нет, Этьен обыкновенно впереди ездил. Это потому, что он отлично ориентировался. Просто врожденный талант у него был к лесной науке!.. Вот и Этьенет во всех их давних детских блужданиях всегда выводил брата на дорогу, нутром, негодяй, чувствовал направленье!.. А старшему из братьев, увы, с даром следопыта не повезло. Другого такого дурака, способного заблудиться меж двух деревьев, стоило поискать по всей Шампани. В городе еще худо-бедно, а в лесу — пиши пропало!.. Деревья все одинаковые, любая дорога может вывести куда угодно, а из сторон света Кретьен отчетливо помнил только две — запад и восток. Где солнышко садится и откуда восходит. Впрочем, в пасмурные дни и те делались для него понятиями абстрактными, чистой теорией; а уж насчет юга и севера он никогда не был уверен. И если учесть, что последние два дня выдались пасмурными на редкость…

Да, признался себе Кретьен, брезгливо стряхивая капли с голой руки, — кажется, я заблудился. Раньше была дорога, но я, как самый умный человек на свете, с нее сошел. Нарочно, чтобы ехать вдоль тропы под сенью ветвей и не очень намокнуть, когда морось превратилась в настоящий дождь. А теперь где она, твоя дорога?.. Поди поищи ее в темноте!.. Всего через час после заката — уже хоть глаз выколи. Кстати, не обернулось бы это выраженье пророчеством по типу Мерлиновских, подумал всадник тревожно, потирая щеку. Ветка хлестнула и впрямь довольно сильно, хорошо, что не по глазам… Но кто порукой, что следующая поведет себя столь же милосердно? И кто порукой, что он успеет разглядеть мокрые длани дерев раньше, чем получит от них следующую оплеуху?.. Он и на свету-то — не самый остроглазый человек в мире…

А на Мореля надежды нет, он вон сам спотыкается, и идет как-то неуверенно, не чувствуя направленья — чует, зверюга, что его хозяин тоже весь в сомненьях.

Что же делать? Вариантов, собственно говоря, всего два. Остановиться тут на ночлег или ехать дальше. Эх, Этьен, с беспросветной тоской подумал Кретьен, от боли сердечной пригибаясь к мокрой передней луке. Был бы ты здесь!.. Ты бы меня вывел. Вдвоем мы бы выбрались откуда угодно… Но Бог с ним, с Этьеном, он, небось, спит себе сейчас на каком-нибудь постоялом дворе вроде того, кагорского, а кабатчик ходит мимо дверей на цыпочках, чтобы неровен час не разбудить Доброго Человека. И снится ему, наверное, Оливье. А может быть… и белые стены.

Вдали визгливо закричала сова. Кретьен вздрогнул. Не любил он их, всех этих лупоглазых — еще с детства не любил, начитавшись всяких бестиариев… И что хорошего может быть в птице, которая предпочитает тьму — свету? Недаром она — один из символов диавола…

Еще один «символ диавола» ответил товарке с другой стороны, и крик его закончился чем-то вроде противного хохота. Вот ведь, пакость, и дождь им нипочем! Ну уж нет, я здесь не останусь. Надо ехать дальше, может, попадется какое-то укрытие, например, пещерка или охотничий домик, — а здесь спать совершенно невозможно. Даже огонь не разведешь — все мокрое кругом… Хотя бы на полянку надо выехать, кто знает, что в этом буреломе водится.

— Ну, что встал? Поехали!

Морель дернул мокрой шкурой на спине. Конечно, неприятно, а кому легко-то?.. Но конь идти никуда явно не собирался, напротив же, увлеченно объедал невысокий мокрый куст справа от себя. Кретьен легко сжал коленями его бока — но верный скакун на этот раз полностью презрел требованья хозяина, который, по его мнению, и так издевался над ним последние дня два. Куда это годится — конь весь зарос грязью, ест всякую дрянь вместо вкусненького овса или хотя бы сочной травы, — а тому и нуждочки мало! Нет, ни один уважающий себя конь не позволит так с собой обращаться. А Морель себя, признаться, уважал.

Кретьен вообще-то никогда не пользовался хлыстом. Они с Морелем достаточно хорошо понимали друг друга и без того; но плетка у Кретьена все же была — ременная, с черной блестящей рукояткой, она висела на поясе на всякий случай. Например, если придется отгонять бродячих псов. Такие псы, одичавшие твари вблизи некоторых деревень, могли представлять настоящую опасность — особенно когда собирались в стаи. Собак Кретьен любил и относился к ним с пониманием, но пару раз ему пришлось ставить на место зазнавшихся кобелей — однажды в Ломбере, и еще — по дороге во Фландрии.

Вот и сейчас рука его потянулась, нащупала рукоять плети. Да что же это такое, уже собственный конь не слушается!.. Огреть его хорошенько, чтобы вспомнил, кто тут главный… Но пальцы человека в последний миг разжались, ему вдруг стало ужасно стыдно. Господи, что же это я!.. Да я, кажется, жесток… Прости, меня, Господи, и ты, Морель, извини — просто, не буду больше скрывать — мне ужасно плохо, потому что я потерял друга.