Содержательное единство 2007-2011 - Кургинян Сергей Ервандович - Страница 50

Капиталы перетекают туда, где можно взять дешевую рабочую силу. А значит – получить наиболее высокую прибыль. Уже сейчас эти капиталы бегут из Западной Европы в Восточную. Но генеральная тенденция, конечно, в том, что они будут убегать в те страны, которые предлагают хороших рабочих за низкую цену. И тут Китай пока вне конкуренции.

Такова ситуация с капиталом. А с трудом? (рис. 3).

С трудом ситуация обратная. Мобильные люди из стран, в которых нельзя вырваться из абсолютной или относительной нищеты, бегут в те страны, где труд стоит дорого, и начинают выступать там в роли демпингового фактора. В роли многочисленных иноземных штрейкбрехеров.

Но если бы только их! Осуществляя такое перемещение, антропопоток "волочет" за собой культурные ценности, религиозные предпочтения, нормы социального уклада. Оказываясь оторванными от своей коренной среды, эти слагаемые начинают трансформироваться. И далеко не всегда в сторону просвещенной толерантности и социальной пластичности. Процесс намного более неоднозначен.

А поскольку мощность процесса колоссальна (уже сегодня речь идет о перемещении не менее полумиллиарда людей) и темп его беспрецедентен, то и издержки соответствующие. Оскудевающие по численности и размякшие от преуспевания страны "первого мира" не успевают "переваривать" обрушившиеся на них (и в чем-то необходимо-желанные) трудовые ресурсы. Угроза потери национальной и культурной идентичности носит отнюдь не вымышленный характер.

Что значит в этих условиях принять глобализацию как объективность? Согласиться на то, что возобладавшее со временем исламское население Европы выберет исламского президента или проведет референдум по законам шариата? Загнать это исламское большинство в новые гетто и установить полицейскую диктатуру – осознавая, что гетто рано или поздно взорвутся? Радикально изменить структуру производительных сил и производственных отношений?

Я не понимаю таких рассуждений об объективности там, где речь идет о человеческом будущем. Я особо не понимаю этих рассуждений тогда, когда рассуждающий поносит Маркса, и при этом с важным видом изрекает именно насчет "объективных законов" именно то, что так ненавидел главный антипод Маркса – Карл Поппер.

Человеческая история не носит абсолютно объективного (то есть детерминированного) характера. Она существенно рефлексивна и проективна. Эти ее черты существовали всегда, но в XXI веке могут обрести решающее значение. Финансовые рынки плюют на любые объективные закономерности или, точнее, начинают нарушать их в ту же секунду, когда они оказались выявлены. Вслед за финансовыми рынками идут и все остальные. В целом же эту рефлексивность воспроизводят и процессы, носящие существенно не рыночный характер.

Приведу один важный пример.

Предположим, что есть некий уклад "А" и есть субъект "а", который хорошо размещен в этом укладе (рис. 4).

Предположим далее, что некие объективные предпосылки требуют перевода данного уклада "А" в уклад "Б" (рис. 5).

Предположим также, что "а" уяснил эту коллизию. Что он понимает – в укладе "Б" его заменит некий актор "б". А сам он, "а", потеряет всё, что имел. Позиции, ресурсы, смыслы.

Что тогда сделает "а"? Он спросит себя: "Нельзя ли "грохнуть" (или, научно выражаясь, снять) эти самые объективные предпосылки?" (рис. 6).

Мне скажут, что объективные предпосылки потому и объективные, что их нельзя снять. Но субъект "а" поставит вопрос не так. Он переведет этот вопрос в технологический ракурс. И спросит себя: "Есть ли технологии подобного снятия? И какие для этого потребуются ресурсы?"

Встав в рефлексивную позицию, этот субъект займет одновременно и позицию проектную. Одно без другого не бывает (рис. 7).

В конечном итоге окажется, что осуществимость или неосуществимость проекта определяется возможностью задействования неких технологий и ресурсов. Если можно мобилизовать достаточные ресурсы и применить эффективные технологии, то проект возможен. И при определенных условиях – необходим. Если же технологии с достаточной эффективностью нет, а нужные ресурсы слишком велики, то процесс пойдет в русле так называемой объективности.

Чем определяется эффективность технологий? Что такое вообще технология в нашем случае?

Технология – это воздействие на систему. Есть система S. Мы осуществили по отношению к ней воздействие Т. И получили систему S1 (рис. 8).

Предположим, что S – это народ в том виде, в каком он существует на определенный момент времени. Назовем этот народ обществом.

Это общество является недостаточно податливым. И потому имеющиеся технологии Т не позволяют погасить в нем определенную процессуальность P (рис. 9).

Например, S – это рабочий класс начала ХХ века. Обладая определенными культурными и социальными установками, этот класс вдохновляем определенными целями. Совокупность этих целей и установок делает класс достаточно непластичным по отношению к политическим технологиям t (разгону демонстраций, запрету на забастовки), препятствующим реализации этим классом своих целей. Например, целей социальной революции и перехода от капитализма к социализму. То есть, нет политических технологий t, способных эффективно воспрепятствовать процессуальности Р.

Но оказывается, что есть другие технологии. Не политического, а социального характера. Рабочий класс можно омещанить, подкупить, социально преобразовать до некоей податливой субстанции, обладающей другой процессуальностью – Р1. А уже в рамках такой новой процессуальности можно эффективно использовать и определенные политические технологии – t1 (рис. 10).

В качестве объекта подобных трансформаций не обязательно должен выступать определенный класс. Можно говорить и об обществе в целом. Ведь стоит нам заменить "нетехнологизируемое" слово "народ" словом "общество", как многое станет ясно (рис. 11).

Итак, технологии могут быть подразделены на два основных типа (рис. 12).

Как только центр тяжести в системе технологий сместился от технологий управления как такового к технологиям преобразования самой субстанции управляемого, сместился и полюс власти. Власть стала носить все более социокультурный характер.

Когда же произошли такие смещения "центра тяжести технологий"? Конечно, тут решающую роль сыграло телевидение. Вообще, сфера массовых коммуникаций. К этому добавилось очень многое. Возможно, что нам еще придется разбираться с этим "многим" поэлементно. Тут и технологии управления сознанием, и технологии отчуждения сущностных ресурсов человека, и технологии смены идентичности.

Пока что нам важно установить следующее. Начиная примерно с эпохи телевидения, давшего возможность навязывать сознанию свои клипы, превращая само сознание в клиповое, – мир стал иным. Даже ядерное оружие не так сильно изменило мир, как оружие информационное.

Следующая генерация этого оружия – Интернет. Затем возникнут более серьезные технологии, маячащие за разного рода "виртуальными путешествиями". В любом случае, форматизация сознания стала технологически доступна постольку, поскольку само сознание оказалось введено в определенные рамки. И эти рамки подорвали несомненность той истории, которая казалась Марксу ареной развертывания объективных социальных закономерностей.