Билл-завоеватель - Вудхаус Пэлем Грэнвил - Страница 52

• Предыдущая
• 52/79
• Следующая

Если верно, что Действие придает нашей жизни особую пряность, то не менее верно и другое – временами ее полезно разбавить капелькой Бездействия. А посему, после бурных – а порою и буйных – сцен, которые автор вынужден был привести, дабы сохранить целостность повествования, приятно будет пересечь Атлантику и немного отдохнуть в жилище ученого анахорета. Через месяц после того, как Фелисия Шеридан отплыла в Америку, мы вновь оказываемся в доме мистера Кули Парадена на Лонг-Айленде, в мансарде, выходящей окнами на залитый солнцем сад. В той самой мансарде, где занимается приемный сын мистера Парадена, Гораций. Мы входим в ту минуту, когда мистер Шерман Бэстейбл преподносит питомцу урок французского.

Да. Несколько недель назад мистер Бэстейбл решительно объявил, что не останется и за миллион; но человек, приклеенный к шляпе, не отвечает за свои слова, и может отказаться от них под влиянием ножниц, теплой воды и доводов разума. Через полчаса после того, как шляпу отделили от его волос, мистер Бэстейбл, поначалу не желавший слушать о миллионе, настолько остыл, что поддался на лишние пятьдесят долларов в месяц. Соответственно, мы вновь видим его на посту.

Однако нынешний Шерман Бэстейбл сильно отличается от себя прежнего. От восторженной приветливости не осталось и следа. Теперь это подозрительный деспот, которому мистер Параден велел не церемониться с подопечным; и вот, как было велено, он ожесточил свое сердце.

В данную минуту он как раз демонстрировал происшедшую в нем перемену. Видя, что Гораций засмотрелся на залитый солнцем сад, педагог грохнул кулаком по столу.

– Будешь слушать? – заорал он. – У тебя в одно ухо…

– Ладно, ладно, – печально отвечал Гораций. Эти вопли раздражали его все больше и больше. Вольное дитя подворотен тяжело воспринимало дисциплинарные меры; порой ему казалось, что мистер Бэстейбл перенял худшие черты покойного Саймона Легри [8] . Он оторвал взгляд от лужайки и широко зевнул.

– Прекрати! – заорал наставник.

– Ладно.

– Никаких «ладно»! – гремел злопамятный учитель, который при виде питомца мгновенно вспоминал клей. – Когда я к тебе обращаюсь, говори «да, сэр», четко и уважительно.

– Да, сэр, – буркнул Гораций.

Ревнитель дисциплины подметил бы недостаточную четкость и уважительность этих слов, но наставник удовольствовался буквой, или сделал вид, что удовольствовался, и снова перешел к уроку.

– Во французском языке, – произнес мистер Бэстейбл, – перед существительными мужского рода ставится неопределенный артикль un, например un homme – мужчина, un oiseau – птица.

– Ща села на дерево, – заметил Гораций, плавно переходя к уроку естествознания.

Мистер Бэстейбл попытался испепелить его взглядом.

– Не отвлекайся! – взревел он. – И не «ща», а сейчас.

– Вот и я про что, – сказал Гораций.

– …и une – перед существительными женского рода, например une dame – дама, une allumette – спичка, une histoire – история, une plume -перо. Ясно?

– Да вроде.

– Что значит «вроде»?

– Ну, – спокойно отвечал Гораций, – вроде киселя. Чего-то тебе ложат, а чего – непонятно.

Педагог вцепился в редеющие волосы и застонал. С пятьюдесятью долларами в неделю набегала внушительная сумма, но он все чаще думал, что дешево оценил свои страдания.

– «Ложат»! – в отчаянии повторил он. – Разве культурные люди так говорят?

– Не знаю, – упорствовал Гораций, – я с такими людями не говорю.

– Сэр, – машинально поправил мистер Бэстейбл.

– Сэр.

– И не «людями», а «людьми». – Он с тоской воззрился на ученика. Припекало, его слабые нервы начали сдавать.

– Ты неисправим. Не знаю, что с тобой делать. Тебя совершенно не интересует занятия. Я думал, ты осознаешь свое положение. Возможности, которые перед тобой открываются.

– Знаю, – устало отвечал Гораций, – надо пользоваться случаем и выправляться, сколько могешь.

– Можешь.

– Ладно.

– Да, сэр! – Глаза мистера Бэстейбла зловеще блеснули.

– Да, сэр.

Педагог с размаху плюхнулся на стул, тот обиженно заскрипел.

– Ты понимаешь, что тысячи мальчиков, глядя на тебя, подыхают с зависти?

– Так культурные люди не говорят, – возразил Гораций. Ненавистные уроки, как ни странно, порой накрепко застревали в его памяти. – Вот вы и попались. Не «подыхают», а «умирают». Не "с" зависти, а «от». Вы меня поправляете, я вас. Что, съели?! – (При этом вопросе наставник не впервые подумал, что Ирод Великий – его любимый исторический персонаж.) – Сами ж мне и талдычили.

Каждый учитель в душе политик. Мистер Бэстейбл, сознавая шаткость своих позиций, перешел в контратаку, избрав мишенью выговор своего питомца.

– Да научишься ты как следует произносить слова?! – заорал он. -Можно ли так коверкать! Вот, – он вытащил толстую книгу. – Что толку учить французский, если ты на своем говорить не умеешь. Читай вслух. По-людски, а не… – он задумался, подбирая сравнение, – не как мальчишка для гольфа.

– А чего такого? – спросил Гораций, который водил дружбу с представителями этой почтенной профессии и сам на досуге не брезговал потаскать клюшки.

Мистер Бэстейбл не дал сбить себя на спор.

– Читай, – сказал он. – С девяносто девятой страницы.

Гораций открыл книгу, озаглавленную «Путеводные огни истории», том второй, «Средние века», с отвращением, которое даже не пытался скрыть.

– В ету епоху, – уныло начал он.

– Эту эпоху.

– В эту эпоху монастыри Эвропы…

– Европы.

– Я и прочел «Эвропы», – обиделся Гораций, – в эту эпоху монастыри Эвропы богатели, их церквы соперничали со сборами…

– Соборами.

– В размере и красоте убранства. Святой Бернард, или Сен Бернар по-французски… – Он перестал читать, впервые ощутив проблеск интереса. -У одного типа есть сенбернар. Лохматый такой, глазищи красные…

– Не отвлекайся, – рявкнул мистер Бэстейбл.

– …по-французски, величайший и самый яркий предт-т-дста-ви-тель средне-веко-вого монашества… Вау! – выдохнул Гораций, нежно поглаживая занывшую челюсть, – родился в 1101 году в Бурбундии.

• Предыдущая
• 52/79
• Следующая