Волшебная лампа Аладдина - Ягдфельд Григорий Борисович - Страница 6
- Предыдущая
- 6/15
- Следующая
– Сейчас бы палочку шашлыка…
Не успел он договорить, как в его руках появилась палочка дымящегося шашлыка.
Зубейда и Абд аль-Кадир поглядели на шашлык, потом друг на друга, потом опять на шашлык.
– Я не знала, что ты такой шутник, – сказала мать.
– Это ты шутница, – сказал сторож и начал зубами стаскивать шашлык с палочки.
Зубейда хотела что-то сказать и замерла.
– Кто разжег печь? – спросила она.
В обмазанном глиной таннуре виднелись красные отсветы огня. Подбежав, она заглянула внутрь печи и увидела прилепленные изнутри пирожки: они подрумянились и были совсем готовы.
– Я не знала, что ты умеешь делать пирожки, – весело сказала Зубейда.
Абд аль-Кадир перестал жевать и заметил обидчиво:
– Я прожил восемьдесят пять лет и ни разу в жизни не делал пирожков.
Схватив поднос, Зубейда поставила его перед таннуром. Отвернулась – взять щипцы, чтобы вытащить пирожки; и когда опять повернулась к печи – обомлела.
Пирожков не было. Зубейда заглянула внутрь таннура. Пирожков там на самом деле не было. И что еще удивительней, подноса у ее ног тоже не было.
Она подозрительно посмотрела на козу. Из дома раздался тихий смех. Растерянно она пошла в дом.
И на пороге остановилась как вкопанная.
Ее поднос каким-то образом попал на низенький столик, на подносе была гора пирожков. А за столиком мирно сидели Аладдин и джин с рогом на лбу, который пригнул голову, так как едва умещался под потолком.
Зубейда ошеломленно пискнула. Абд аль-Кадир, не переставая жевать, поднялся и подошел. Из-за спины Зубейды он заглянул в комнату – и окаменел.
Аладдин говорил джину:
– Возьми пирожок.
– Благодарю, – сказал джин. – Джины не едят пирожки.
– А что едят джины?
– Ничего не едят, – сказал джин.
Аладдин сделал вид, что сейчас только заметил мать и Абд аль-Кадира.
– Познакомьтесь! Это мой друг джин!
Джин приложил руку ко лбу и к сердцу. Абд аль-Кадир попятился. А Зубейда, стараясь не замечать джина, долго смотрела на Аладдина, открывала рот, желая что-то сказать, и закрывала рот. И наконец нашлась.
– Где дядя? – спросила она строго.
– Он не дядя! Он обманщик! – безмятежно сказал Аладдин, запихивая в рот пирожок.
– Ты начитался книг и сам не знаешь, что болтаешь! – сказала мать. – Что только с тобой будет! Пробегал целую ночь, удрал от дяди, подобрал какую-то пакость в куче мусора… – И пнула ногой валявшуюся лампу.
Аладдин улыбнулся, вспомнив кучу мусора, в которой он подобрал эту лампу.
– А теперь тебе смешно! – сказала Зубейда.
Они помолчали. Джин понял, что он лишний.
– Ну, я побуду в лампе, – сказал он и исчез.
Вытянув шею, Абд аль-Кадир со страхом проводил джина взглядом и шмыгнул в калитку.
Но мать Аладдина не потеряла присутствия духа.
– Я всегда говорила, – сказала она дрожащим голосом, – что сказки не доведут тебя до добра!
Повернулась и гордо пошла вон со двора. Однако, очутившись на улице, она в изнеможении села на землю и прислонилась к забору.
Крадучись, к ней подошел Абд аль-Кадир.
– Запомни, – прошептал он, косясь на калитку, – я ничего не видел. И я скажу тебе больше – ты тоже ничего не видела. Мы оба ничего не видели…
Он многозначительно поднял палец:
– Знаешь, почему я дожил до восьмидесяти пяти лет? Потому что всю жизнь говорил: «В Багдаде все спокойно…»
Оставшись один в комнате, Аладдин сейчас же вызвал джина из лампы.
– Видишь ли, почтенный джин, – сказал Аладдин. – Вчера я держал за руку царевну Будур, и она не выходит из моей головы.
Джин почесал свой рог и сказал:
– Хочешь, ее сейчас принесу?
И сделал движение лететь.
– Что ты, что ты! Зачем?.. – испугался Аладдин. – Я даже не знаю, хочет ли она видеть меня!
Джин сказал:
– Тысячу раз я был в разных руках, и никто никогда не спрашивал, хочет она видеть или не хочет.
– Ты был в руках у плохих людей, – сказал Аладдин и задумался.
Джин вежливо ждал приказаний. Аладдин спросил:
– Скажи, думает ли она сейчас обо мне?
– Я могу устроить землетрясение, могу перенести город на дно моря и перевернуть базар вверх ногами, – сказал джин. – Но узнать, кто что думает, не в моих силах.
– Тогда вот что…
Аладдин поманил джина пальцем. Тот подставил свое огромное ухо. Аладдин что-то ему шепнул. Подобие улыбки пронеслось по лицу джина. И он исчез.
Это было во дворце, в покоях царевны Будур, где узкие окна были прорезаны так высоко, что солнечный свет никогда не достигал пола, где солнце лежало на стене решеткой лучей и теней, а внизу, на коврах и атласных подушках, всегда дарил полумрак.
Дворцовый Наимудрейший в огромной чалме сидел на коврике и бубнил сидящей перед ним царевне:
– Чтобы дожить до ста лет, изучай добродетель. Ибо основа всякого блага – в обуздании души, и смирении, и набожности, и невинности, и стыдливости…
Царевна таращила глаза, с трудом раздирая их пальцами. Наимудрейший продолжал бубнить:
– …Каждому следует знать, когда нужна стыдливость, а когда бесстыдство, ибо сказано: предпосылка блага – стыд, и предпосылка зла – тоже стыд.
Засыпая, царевна увидела в тумане двух Наимудрейших вместо одного и слышала только: «Бу-бу-бу-бу…»
– Ты слушаешь? – спросил Наимудрейший.
– Да, – сказала царевна и исчезла.
Наимудрейший разинул рот, потом прикрыл глаза ладонью, открыл опять.
Царевны не было. Тогда Наимудрейший не своим голосом заорал:
– Стража!..
В это самое время Зубейда у себя во дворике доила козу. Она повернулась, чтобы отставить сосуд, и чуть не упала от неожиданности.
Перед ней стояла царевна Будур, не понимая, где она.
Некоторое время женщины молчали.
– Ты кто? – спросила Зубейда.
– Как кто? Царевна Будур.
– Этого еще не хватало! – сказала Зубейда.
Аладдин веселился в комнатке, выглядывая во дворик и предвкушая, что сейчас будет.
– Кто там смеется? – рассердилась царевна. – И откуда вы все взялись?!
– Это один бездельник начитался глупых книг. Ему нечего делать… – сказала Зубейда. – Иди сюда, бездельник!
Аладдин вышел из домика. Царевна удивилась:
– Это ты?
– Я, – сказал Аладдин.
Царевна недоверчиво сказала:
– Ну-ка, возьми меня за руку…
Аладдин улыбнулся.
– Царевну нельзя брать за руку.
– Да, теперь я вижу, что это ты, – засмеялась царевна.
И задумалась:
– Как странно… Я сидела во дворце и слушала слова Наимудрейшего. И мне так хотелось убежать, что я, наверно, сама не заметила, как убежала… Что это? – вдруг спросила она, увидев кожаное ведро.
– Ведро, – сказала Зубейда.
– А это?
– Печь.
– Печь? – с недоумением повторила царевна.
– Ну знаешь, где жарят и пекут… Поняла?
– Нет, – чистосердечно сказала царевна. – А это что за невиданное чудовище?!
– Это не чудовище, это коза, – обиделась Зубейда.
– Та самая, из которой сыр?
– Сколько тебе лет? – спросила Зубейда царевну.
– Шестнадцать.
– Когда мне было три года, я уже знала, что такое коза, – проворчала Зубейда и увела козу за сарайчик.
А в Багдаде уже искали царевну Будур.
Абд аль-Кадир и крошечный старичок сидели в базарной кофейне, перед ними дымились две чашечки кофе. Вдруг все кругом забегали, раздались крики. Сторож выглянул.
Стражники срывали копьями с лавок циновки и занавески. Летели, разворачиваясь, шелка. Опрокидывались и падали кувшины. Торговцы вопили, хватая стражников за полы.
– Кого-то ищут… – сказал Абд аль-Кадир крошечному старичку.
– Наверно, в наш город вернулся Багдадский вор, – догадался тот.
- Предыдущая
- 6/15
- Следующая
