Дети капитана Блада - Виноградова Татьяна - Страница 12

• Предыдущая
• 12/36
• Следующая

Стоя в тени мачты, дон Эстебан смотрел на темный силуэт Бесс, проступающий на фоне призрачного света моря. Он невольно представил себе, как ярко вспыхнет вода, если нечто тяжелое упадет в нее через борт и как темное пятно еще будет видно какое-то время в светящейся кильватерной струе там, за кормой. Никто не заинтересуется исчезновением одной из пассажирок… по крайней мере, настолько, чтобы задавать ненужные вопросы. Правда, этот парень – де Сааведра, который все время держится рядом… Но юнец неопасен. Тем более, что берег близко и вряд ли представится еще хоть один подходящий случай поторопить Судьбу. Дон Эстебан сделал шаг вперед – и снова отступил в тень. Послышались возбужденные голоса. На палубу высыпали пассажиры – человек тридцать, всклокоченные после сна и бурно обсуждающие новость о подожженном море.

Дон Эстебан вздохнул. Здесь явно стало слишком людно. Судьба в очередной раз указала ему, что, надумав ей помогать, он взялся не за свое дело. А значит, следовало оставить личные дела и заняться своими обязанностями. Нехорошо, когда ночью на палубе толпятся пассажиры… еще за борт кто упадет. Дон Эстебан вышел из-за мачты.

– Господа, а не соблаговолили бы вы… – начал он. Пассажиры гуртом потянулись к трапу.

…Внизу, в узком гамаке, сладко спал дон Диего де Сааведра. Снилось ему что-то на редкость приятное: то ли в кармане камзола он вдруг нашел золотой, то ли посадил наконец в лужу дорогую сестричку Бесс…

Дон Эстебан д'Эспиноса-и-Вальдес любил бывать в Севилье. Впервые он попал сюда еще мальчишкой, вместе с отцом. Пожалуй, это было его первое отчетливое воспоминание. Но и теперь, как и тогда, Севилья вызывала у него ощущение непрекращающегося праздника. Настроение дона Эстебана не было испорчено даже видом пяти огромных военных галеонов под французским флагом, по-хозяйски расположившихся в порту – еще несколько лет назад подобная картина была бы невероятной. Французов он недолюбливал всегда, а с некоторых пор абсолютно не выносил – именно они, новоявленные союзнички, были в боевом охранении в тот злосчастный день, когда раненый дон Эстебан, чудом покинув свой горящий галеон, выполз на прибрежный песок бухты Виго. Французы, что характерно, прорвались тогда сквозь флот англичан и благополучно ушли. И их адмирал был потом даже обласкан Людовиком – по слухам, за то, что успел кое-что прихватить с обреченных на гибель галеонов… Но сегодня дон Эстебан не хотел думать о французах. Капитан наконец стряхнул с себя пьяное оцепенение и занялся своим кораблем, милостиво предоставив дону Эстебану два часа отдыха на берегу. И дон Эстебан, с наслаждением бросив опостылевшие корабельные дела, ушел в город.

Узкие припортовые улицы кипели, бурлили и переливались яркими красками. Девушки в пышных и мягких юбках, с волосами, прикрытыми кружевными накидками или традиционными полосатыми шарфами; громоздкая уродливая карета, из которой, боком, выбиралась столь же уродливая старуха в каркасном жестком придворном платье середины прошлого века; уличные актеры и музыканты; торговцы, пронзительно предлагавшие прохожим свои разнообразнейшие товары – от жареной рыбы, фруктов и цветов, мармелада, паштета, вина, сладких булочек, сахарных фигурок до книг, освященных четок и крестиков, – все это казалось ярким и неповторимым. Дон Эстебан любил эти великолепные площади и фонтаны, белоснежные галереи роскошных дворцов, а при взгляде на мощную и легкую громаду кафедрального собора с возвышающейся над ним Хиральдой у него каждый раз перехватывало дыхание. Кажется, даже зелень кипарисов, лавров и цитрусов была здесь особенно глубокой и насыщенной. И сейчас, как и много лет назад, много повидавший и много испытавший дон Эстебан испытывал мальчишеское изумление перед этим прекрасным городом.

Даже общий деловой упадок чувствовался здесь не столь сильно, как в других городах Испании. Сюда привозили зерно и пряности, шоколад, индиго, прозрачный фарфор, душистый сандал, кампешевое и эбеновое дерево, тончайший китайский шелк и полосатый индийский хлопок, фламандские кружева, золотые и серебряные слитки, попугаев и обезьянок, крокодиловую кожу и слоновую кость, жемчуг и драгоценные камни, краски и благовония. Не было во всей Испании – а, значит, и во всем мире – порта более прекрасного, чем Севилья, ибо только Севилье было даровано право торговли с колониями.

К тому же в этом городе жила одна очаровательная вдовушка. Разумеется, дон Эстебан был далек от мысли, что прекрасная донья Фелисия пребывала одинокой и беззащитной во время его более чем полугодового отсутствия. Дон Эстебан слегка улыбнулся и коснулся рукой эфеса шпаги. Возможная стычка с соперником лишь придавала этим отношениям известную остроту; к тому же, право, после утомительного плавания подобная разрядка была просто необходимой.

Впрочем, сейчас у дона Эстебана не было времени для сцен ревности, да и вообще для вдовы. Он хотел посмотреть, не даст ли все-таки ему Судьба в последнюю минуту знак, что готова отвернуться наконец от некоей дерзкой девчонки, дочери своего отца. Прогуливаясь по набережной, дон Эстебан следил, как покидают корабли пассажиры, пока не углядел среди других Бесс – и с ней щенка де Сааведра. Он видел, как щенок помог девушке выбраться из шлюпки, бодро перекинул через плечо ее узелки, подхватил свой саквояж – и они двинулись прочь, часто застывая на месте с раскрытыми ртами и глазами, как и положено провинциалам. А ведь они шли всего лишь по Речному кварталу, далекому от богатых дворцов, принадлежащих древнейшим и знатнейшим фамилиям Испании. Не упуская их из виду, дон Эстебан неторопливо продвигался следом.

Проследив парочку до одной из многочисленных портовых гостиниц (чертов защитничек ни на шаг не отставал от девчонки), он повернул назад. Два часа истекали, и следовало спешить.

Дон Эстебан, хоть и идя торопливо, успевал глядеть по сторонам с жадностью давно не отдыхавшего человека. Речной квартал жил своей обычной, бурной и многообразной, жизнью. В воздухе смешивались запахи кузничного дыма, свежевыпеченного теста и жареной рыбы. Прогрохотала тележка водовоза. Спешила куда-то служанка в холщовом переднике, с засученными рукавами, обнажавшими красные от стирки руки. Дама, явно претендующая на знатность, с закрытым лицом, в зимних башмаках на напоминающей котурны подметке, спасающей от уличной грязи, следовала в сопровождении дуэньи. Степенно прошествовали два монаха. На продуваемой бодрящим ветерком набережной небольшая группа зевак наблюдала развязку шумного скандала. Альгвасил, в ярко-желтой куртке, алых чулках и алом же берете с небольшим белым пером, держал за шиворот какого-то бедолагу, время от времени награждая его тычками – не по необходимости, а так, для порядка – и внимал темпераментным объяснениям другого, весьма ярко одетого, господина. Суть объяснений сводилась к тому, что ярко одетый, будучи помещиком и землевладельцем, не потерпит оскорблений действием от какого-то безродного и настаивает на своем освященном веками праве взыскать с последнего штраф в пятьсот суэльдо[13].

– Это уже второй за сегодня, – сказала молоденькая горничная с живыми блестящими и черными глазами своей соседке, женщине постарше, плотной и степенной.

– Ну что же ты хочешь, Пбула, ведь осенний караван пришел. У дона Алехандро самая горячая пора. А хорошо, наверное, заработать за день тысчонку суэльдо!

– Нет, тетушка, по мне, так ни за что не согласилась бы. Хлопотный это заработок – весь день огребать по морде!

– Ну что за слова, Паула! Ты же служишь в почтенном доме! Вот стоит прилично одетый господин – что он о тебе подумает!

– Только то, что и впрямь не дело – с таким хорошеньким личиком избирать подобный способ заработка, – вмешался дон Эстебан, улыбаясь глазами и галантно касаясь рукой шляпы (бойкая горничная присела, демонстрируя полагавшееся по неписанному уличному этикету смущение). – А, кстати, не посвятят ли меня почтенные дамы в подробности этого способа?

• Предыдущая
• 12/36
• Следующая