Сельва умеет ждать - Вершинин Лев Рэмович - Страница 21
- Предыдущая
- 21/93
- Следующая
– Ты приказал, великий. Я сделал.
Засуха-на-Сердце помолчал. За краткий миг тишины он еще раз спросил себя: верно ли то, что задумано, и все ли предусмотрено? И ответил: да, все верно; ничто не упущено.
Мохнорылые не хотят уходить? Он поможет им захотеть.
Ничем не обидев. Напротив, оказав помощь.
– Передашь дары индуне Ккугу Юмо, – сказал изицве, глядя сквозь почтительно внимающего Удачника. – Расскажешь ему все, что знаешь сам. А Любимцам Лишайи вели не выходить из шатров. Никому не следует видеть их до срока. Ступай. Я опять доволен тобой.
Чуть кивнув, Кпеплу растаял, не всколыхнув полога.
Все. Камешек покатился; лавину уже не остановить.
Ситту Тиинка внимательно осмотрел ладони и удовлетворенно отметил: они сухи. Не в чем сомневаться и не о чем сожалеть тому, кто миг назад отдал Последний Приказ. Да, из всех детей Творца лишь Подпирающий Высь имеет это право. Но Высь выше Тверди, и вихрь воли Тха-Онгуа сметает в никуда мелкие прихоти земляных червей.
Даже мнящих себя могучими.
Предснежье. Дни созревания двали.
Тень возникла на пути совершенно бесшумно, словно соткалась из воздуха, и листовидный наконечник копья уткнулся в мускулистую грудь Убийцы Леопардов.
– Слово?
– Звезда, – откликнулся сержант.
– Хэйо!
Копье приподнялось, салютуя, а затем тень сгинула, будто и не было ее вовсе.
Н'харо пошарил взглядом по ветвям бумиана.
Одобрительно хмыкнул.
И, мягко ступая, двинулся к большой хижине, украшенной гирляндами, свитыми из белых гриолей. А тень, проводив гиганта взглядом, уложила копье поперек колен, пристроилась поудобнее и слилась с полумраком кроны.
Отсюда, с бумиана, широко распростершегося над неглубоким яром, лагерь был виден как на ладони.
Частокол.
Капище, окруженное идолами.
Землянка дгаанги, укрытая зеленым дерном.
Круглая женская обитель – всего одна.
Зато длинных мужских домов целых три.
Четвертый строится на окраине.
А скоро потребуется и пятый.
Красная стрела войны пущена по сельве, и со всех концов необъятного края спешат на зов воины, поодиночке и группами, вооруженные, уже в боевой раскраске…
А Мтунглу, который тень, приполз сюда змеей, таясь от встречных, обходя сторожевые засеки. И не в людском жилье обосновался, добравшись, а затаился на обрыве, при малейшем шорохе ныряя в заброшенный лисий лаз…
Э! Зачем вспоминать то, что было и кануло?
Он здесь.
Он – тень вождя.
Место его у ног дгаангуаби…
Мтунглу негромко заурчал.
Затем подцепил ногтем одну из роговых бляшек, густо усеивающих локоть, и замер, вслушиваясь в себя.
Тело передернуло радостной болью. Капля сизой сукровицы выступила из-под струпа и скатилась с локтя, оставив после себя узенькую, быстро подсыхающую дорожку.
Еще четверть луны тому она стала бы новой бляшкой…
Мтунглу хихикнул.
Не бывать больше такому!
Еще ползут по бедрам и предплечьям грязно-желтые пятна, похожие на потеки древесной смолы, но с каждым утром все чище становится кожа; еще проступает на сгибах пальцев пушистая зеленоватая плесень, но изо дня в день жарче и жарче пылает костер, выжигающий изнутри заразу…
Мтунглу мечтательно прищурился.
Когда стрела-война вернется в колчан, а вываренные черепа вражеских вождей займут положенные им места на частоколе освобожденного Дгахойемаро, придет время пасть в ноги светлому нгуаби и вымолить отпуск на восемь дней…
Хэй-хо!
Давно оплаканный родом изгнанник явится в поселок светлым полуднем, ни от кого не прячась.
Гордо расправив плечи, пройдет по узкой улочке.
Преклонит колени перед стареньким жрецом.
И большой барабан загрохочет над болотами, извещая жителей дождливого Гуайябахо, и веселого Гуафиатли, и рыбообильного Гуарьяари, и прочих селений, затерянных в глуши зыбучих болот, о том, что Мтунглу, сын Т'туТвы, прозванный Бойцом, вернулся домой очищенным от скверны!
Мозолистые пальцы ухватили полуотодранную бляшку, помедлили – и рванули.
О-о, как сладка мука избавления…
Уголки обметанного подсыхающими болячками рта дрогнули и растянулись в улыбке.
Пусть не гневается светлоликий Тха-Онгуа, но когда-нибудь, в неизбежный день Ухода, Мтунглу свернет ненадолго с Сияющего Пути на Тропу Безвременья. Искусный в чтении следов, он пройдет до Крайнего Предела, разыщет Безликую, в каких бы закоулках ни тщилась спрятаться она, а найдя – посмеется над нею.
Великий нгуаби услышал мольбу несчастного – и снизошел.
Вложил персты в гниющие раны его, прикоснулся устами к изъязвленному челу, и вот – где, Ваарг-Таанга, сила твоя?…где твои несмываемые печати?
Шелушась, опадают пылью!
Прочее зависит от самого Мтунглу.
Навсегда уйдут с кожи мерзкие клейма, если, сразив в поединке семижды семь врагов, съесть их еще живые сердца.
Хой!
Где они, эти семижды семь?
Пусть идут!
Лишь гибель светлого нгуаби вернет силу проклятию Безликой, но вождь не умрет, пока жива тень…
Йе!
Звонко пропел рожок. Чуть качнулась ветка.
Дгаангуаби, сопровождаемый Н'харо, вышел из хижины, и Мтунглу перестал думать.
Откликаясь рожку, взвизгнули свирели.
Воины выбегали из мьюнд'донгов и выстраивались в неровные шеренги, издалека похожие на колючих многоножек.
Ударил барабан.
Светловолосый бородач в плаще из перьев горной г'ог'ии неторопливо спускался по склону.
Вот он уже совсем близко.
– Р-равняйсь! – гаркнул Убийца Леопардов.
Шеренги подравнялись: даже пришедшие в лагерь минувшим вечером успели за ночь прознать, сколь крут нрав сержанта.
– Смир-рно!
Воины замерли.
Лишь глаза еще не умели подчиняться приказу. Круглые от любопытства, они белели на темных лицах, словно светлячки-ирри в смолистой мгле межлунья.
Хэйо!
Дгаангуаби, вождь всех воинов народа дгаа!
Густая борода его и впрямь цвета солнца…
Он, Пришедший-cо-Звезд, не простой человек, нет. Он – тхаонги, посланник предков. Белый огонь покорен Ему, и два сердца в груди у Него, как у всесветлого Тха-Онгуа.
Сама Гдламини, потомица Красного Ветра, отвергшая десятки наилучших женихов, признала Пришедшего-со-Звездой, и нарекла Его своим супругом, и возлегла с Ним на ложе при семи почтенных свидетелях, как велено обычаем народа дгаа…
Хой, хой!
Дмитрий поморщился.
Уже который день в такие минуты он ощущал себя слоном, водимым по улице напоказ, и простодушный восторг прибывающих новобранцев понемногу начинал бесить. Хотя это всего лишь двали, салажата, две-три луны назад срезавшие детские косицы.
Какой с них спрос…
Слава богу, хворых вроде бы не имеется.
– Приступайте, сержант.
Густые брови Н'харо изогнулись дугами.
– Есть, сэр! Ефр-рейтор!
Несколько двали шарахнулись. Ничего удивительного: от этого рыка, случалось, приседали оолы.
Печатая шаг, с правого фланга приблизился Мгамба.
– Разрешите обратиться, сэр?
Быть может, будь здесь посторонний, он рассмеялся бы. Но и ефрейтор, и Н'харо были предельно серьезны. Впрочем, Дмитрий давно уже понял: порядки, заведенные им поначалу едва ли не в шутку, для подчиненных вовсе не были игрой.
– Разрешаю.
– Первый сводный полк имени Президента Коршанского к исполнению приказов командования готов. За прошедшую ночь прибыло пополнение в составе двух полных рук и еще трех бойцов. Докладывал старший наставник ефрейтор Мгамба!
– Вольно, ефрейтор, – позволил Убийца Леопардов.
И обернулся к группке, стоящей чуть осторонь.
– Откуда?
Ответили вразнобой.
– Ярамаури…
– Кором…Ме…
– Окити-Пупа…
Отвращение выразилось на лице сержанта. Рука его скользнула к поясу, и три бича, тихо шурша, раскатились по зеленой траве.
Для глупых двали вполне достаточно…
- Предыдущая
- 21/93
- Следующая
