Рыцарь прерий - Валентино Донна - Страница 12
- Предыдущая
- 12/81
- Следующая
У Джеффри на лбу выступил пот. Он непонимающе уставился на плоский, покрытый чернильными следами предмет, оказавшийся перед ним. В комнате вдруг стало тесно и душно – возможно, из-за того, что сюда набилось так много народа. Только этим можно было объяснить, почему в отсутствие очага или камина ему казалось, что поблизости пылает жаркий огонь.
Алма постучала длинным ногтем по одной группе значков – не менее неразборчивой, чем все остальные.
– Вот, Джеффри. Прочтите заметку.
Прочесть?! Разве эта плоская, хрупкая с виду поверхность – пергамент, заботливо обработанный церковными писцами? Разве Джеффри какой-нибудь монах, чтобы принять от них такое густо написанное и ничем не украшенное письмо! Разве уважающий себя рыцарь станет тратить свое время на ремесло, подобающее только немощным людям?!
Джеффри зажал край странного предмета большим и указательным пальцами и загнул угол, изумляясь послушности материала. Он никогда не видел ничего подобного, и от этого его охватило острое отчаяние. Сколько еще непонятных предметов возникнет перед ним? Сколько незнакомых людей будут глазеть на него, стараясь убедить в том, что он сошел с ума?
Его руку сотрясла сильная дрожь, от которой принесенный Алмой предмет разорвался с резким шуршащим звуком. Джеффри вскочил на ноги, и тонконогий табурет снова с грохотом упал на пол от его резкого движения. Рыцарь изо всех сил ударил кулаком по столу.
– Хватит! – прорычал он, наслаждаясь тем, как его сильный и вполне разумный голос отдается от стен хижины. – Если вам необходимо, чтобы кто-то вам читал, наймите себе монаха. И не терзайте меня более, чтобы не навлечь на свои невежественные головы всю силу гнева д'Арбанвиля!
С этими словами он гордо удалился, особенно порадовавшись тому, как трусливо сжался этот истязатель детей, Уилкокс. Направляясь в комнату, которую отвела ему Джульетта, Джеффри молил Бога, чтобы Арион хорошо отдохнул и к утру был готов нести его на себе: он не в силах оставаться в этом проклятом месте ни секунды больше, чем необходимо.
– Ну, знаете!.. – громко фыркнула миссис Эббот, нарушив молчание, которое наступило после гневной выходки Джеффри. – Невежественные? Мне это совершенно не нравится, знаете ли. Будь здесь мой сын Герман…
– Я уверена, что офицер Военной службы инженеров-топографов не дал бы никому устроить подобную сцену, – сказала Джульетта, снова поднимая с пола опрокинутый Джеффри табурет. – А теперь я попрошу вас всех разойтись по домам. Прежде чем проводить моего гостя в дорогу, я хочу с ним поговорить.
– Вам нельзя идти к нему одной, мисс Джей! – запротестовал капитан Чейни, поддерживаемый одобрительным ропотом всех собравшихся.
– Он не причинит мне зла, – заступилась за Джеффри Джульетта. Почему-то она была совершенно в этом уверена. У нее не было никаких доказательств в пользу этого убеждения – только нежность, с которой он обращался со своим усталым конем, да отважная, хоть и нелепая попытка заслонить ее от пистолета капитана Чейни. Да еще гнев, который вспыхнул в его глазах при виде того, как грубо обращается Джозайя Уилкокс с юным Робби.
Джульетте хотелось, чтобы все соседи ушли и оставили ее с Джеффри наедине… и от этой мысли ей стало страшно стыдно. Она обещала своему умирающему мужу, что посвятит себя созданию духа добрососедства, добьется, чтобы жители их городка заботились друг о друге. Под его предсмертный хрип она громко поклялась, что остаток своих дней будет трудиться над тем, чтобы Брод Уолберна превратился в город, достойный носить имя Дэниеля.
Тогда ей казалось, что это самое малое, что она обязана сделать: ведь в душе она так и не следовала своему обещанию любить и лелеять Дэниеля, пока он был жив. Благодарность жене скрасила его последние минуты – и только это утишило ее молчаливый вопль ужаса при мысли о том, что теперь она до конца своих дней будет привязана к Броду Уолберна. Тогда Джульетта твердо сказала себе, что это – честная замена. И сейчас она снова напомнила себе об этом.
Она мягко выпроводила горожан, успокоила капитана Чейни, поставив его в конце коридора и пообещав, что закричит изо всех сил, если Джеффри посмеет бросить хотя бы один угрожающий взгляд в ее сторону. А потом она громко постучала в дверь отведенной Джеффри комнаты и вошла.
Ее охватило возбуждение – возбуждение, конечно же, вызванное страхом: ведь никакая респектабельная женщина не пришла бы в восторг от мысли о том, что снова останется наедине с сумасшедшим!
Казалось, Джеффри ничуть не заинтересовало ее появление. Он стоял у окна, упершись поднятыми руками в раму, и смотрел вдаль. В его широких плечах можно было заметить крошечный намек на печальную сутулость.
– Джеффри? Все ушли. Вы не хотите вернуться на кухню и немного поесть?
Прошла целая минута, прежде чем он со вздохом признал, что заметил ее присутствие. Оттолкнувшись руками от окна, он повернулся к ней лицом, держась настолько уверенно и сурово, что Джульетта решила: его печальная ранимость ей просто померещилась.
– Мне надо было догадаться, что они почувствуют мою слабость и пришлют вас.
– Я не понимаю, – растерянно отозвалась она. От гостя исходила обиженная враждебность, словно Джульетта чем-то его предала, оскорбила его доверие. Ну, вероятно, в некотором смысле это было действительно так. Его выходка доказала, что он вполне оправился от своей раны. Несмотря на все свое желание, чтобы Брод Уолберна процветал и пополнялся новыми поселенцами, Джульетта была твердо намерена отругать Джеффри за невежливость и попросить, чтобы он и его прожорливый на овес конь отбыли с рассветом.
– Мне мои слова кажутся ясными. Неужели я настолько плохо освоил ваш язык, что вы не можете разобрать смысла моих речей?
– Я неплохо понимаю, что вы говорите, но некоторые ваши слова действительно кажутся странными, – призналась она.
– Некоторые слова? – повторил гость, возмущенно хмыкнув. – Хотел бы я, чтобы это было единственной странностью, в которой вы меня вините.
– Ну, в одежде ничего странного нет, мистер, однако посмотрите, что вы сотворили с совершенно нормальными рубашкой и брюками!
На кухне толпилось столько народа, что Джульетта даже не заметила тогда, насколько плохо ему удалось одеться. Рубашку он застегнул хуже четырехлетнего ребенка: ворот широко распахнулся, потому что верхнюю пуговицу Джеффри продел в петлю, расположенную чуть ли не посередине рубашки, отчего левая пола оказалась на пять дюймов короче правой. И вместо того чтобы аккуратно заправить низ рубашки в брюки, он оставил ее снаружи и перетянул крепкой кожаной полоской, которая ничуть не помогла удержать на месте брюки, рассчитанные на более обширную талию. Можно было подумать, что он никогда не продевал ремня в брюки! Шерстяные носки гость натянул поверх брючин, а длинные шнурки его ботинок, перекрещиваясь, шли по носкам до самых колен.
Взгляд Джульетты задержался на его вороте. Неправильно застегнутая рубашка распахнулась, обнажив место, где мощная колонна его шеи соединялась с мускулистой грудью. Диковинный амулет тускло поблескивал – словно олово или плохо отполированное серебро – на фоне золотистой кожи.
– Я не причинил никакого вреда рубашке и брюкам, – сказал Джеффри, заставив Джульетту вздрогнуть: мысли ее далеко ушли от только что начатого ею разговора. Он хмуро посмотрел на нее. – Поскольку вы не прислали оруженосца, чтобы он помог мне одеться, я сделал с этими странными одеяниями все, что смог.
Он скрестил руки на груди и уставился на Джульетту с возмущенным видом человека, которого намеренно оскорбили. Казалось, он ждет, что она станет извиняться за то, что не прислала человека, который помог бы ему застегнуть старую одежду капитана Чейни. Джульетта вспомнила, как ловко пальцы гостя справлялись с ее пуговицами, и почувствовала, что где-то в самой глубине ее существа зародился трепет при мысли о том, как она стояла бы рядом с ним, перестегивая ему рубашку, вдыхая запах его тела… И рубашка бы ровно ложилась на его мускулистую грудь. От этой шальной мысли у нее вдруг сел голос.
- Предыдущая
- 12/81
- Следующая
