Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 2 - Кургинян Сергей Ервандович - Страница 93

Возникает несколько нетривиальных проблем.

Прежде всего — проблема греха. Если братан ищет утешения в классической религиозности, то никакие трансформации оной не могут полностью стереть проблему греха и платы за грех. То бишь вечных мук, ада и всего прочего. Ада, созданного в социальном смысле (подчеркиваю — в социальном, не желая задевать чувства верующих) для того, чтобы не все становились братанами. Потому что когда все станут братанами, то жизнь кончится. И братаны кончатся вместе с нею.

Итак, братан, который с точки зрения церкви им. Ф.Ницше вел себя образцово, с точки зрения другой церкви вел себя совсем иначе. А по делам и воздастся…

Есть проблема, не правда ли? Но предположим, что ее как-то обошли… Мол, великий грешник был близок к богу, раскаялся и… Словом, всё у братана «в шоколаде», и он попал в рай.

Возникает новая проблема — что он там делает? Я не шучу! Это серьезнейшая проблема. Раскаявшийся при жизни братан, герой Шукшина Егор Прокудин, хотел березки трогать, на воду смотреть, «Калину красную» распевать… Опять же — свет… «Ты одна мне несказанный свет» — и так далее. А нераскаявшийся братан хочет, чтобы «та жизнь» была наполнена самым лучшим из того, что он вкусил в этой жизни. То есть в той жизни должны быть грабежи, перестрелки, стрелки, разборки, телки, кайф и прочее. Есть тут что-то новое? Нет!

Викинги, представьте себе, ровно таким же образом представляли себе Вальгаллу. Они в ней рубятся насмерть, пьют, гуляют. Зарубленных попрыскали живой водой… они воскресли — и за свое.

А что, неужели кто-то считает, что очень крутой и не лишенный способности домысливать подобные сюжеты братан захочет петь в небесном хоре и купаться в океане Света? Что его не стошнит от подобной церковной идиллии? Что он не побежит сразу в другую церковь? И бабки свои… Фьють! Удобному конфессиональному конкуренту…

Но и с Вальгаллой тоже есть проблемы… Там ведь не только гуляют и дерутся! Там бьются насмерть (и воскресают), так сказать, в порядке тренировки. Ведь предстоит последняя битва сил добра и зла, света и тьмы. А это в идеал метафизической криминальной оргии никак не может быть включено. И вообще — это слишком «исторично», и даже «хилиастично», не так ли?

Но и приспособление классического христианского представления о благе вечной жизни к метафизической криминальной идиллии проблематично. Как ни переформатируй христианство в угоду новым временам — это искомого результата не даст… Обратиться за помощью к грекам?

Аид — просто царство теней… Мрачное и бесперспективное место… Другое дело — какие-то там счастливые острова… а также греческий Олимп. Олимп абсолютно устроил бы криминального «триумфатора-пригибателя». Живут роскошно. Пируют… Пригибают смертных… Трахаются — и в своем круге, и с использованием телок, добываемых в стане «опущенных» (то бишь смертных).

Олимп даже лучше Вальгаллы, где все подчинено последней схватке сил добра с силами зла. Но ход туда метафизически перекрыт. Да, какие-то отдельные супермены чего-то удостаиваются. Но это еще надо просоответствовать. Вот Геракл. Крутой мужик, все у него чин-чином. Но еще и сын этого самого Зевса. Для сынков местечко сладкое припасено… А если ты не сын… Да и вообще — нет нужной метафизической нормы, а на исключениях далеко не уедешь. «Пошто расселись, гады, на Олимпе и не пускаете! свой суперпритон, в свою, такую клевенькую, малину?»

Убежден, что прорабатывавший подобные политметафизические сюжеты читатель упрекнёт меня в блуждании по окольным тропам. При том, что прямой и кратчайший метафизический путь понятен. И связан не с проработкой других моделей Рая, а с соблазнами Ада. В Аду как раз все и должно быть поделено на мучителей (чертей) и тех, кого мучители истязают. То есть на садистов и мазохистов. Пока жертвы, раскаиваясь, вопиют о спасении — они не погибли окончательно. А вот когда они возлюбили Ад, как заложники — террориста… Тогда все кончено. Нащупывавший подходы к подобной теме читатель укажет мне и на то, что фашисты очень активно прорабатывали тему Ада, создавали в виде лагерей смерти его «земные аналоги». Мне это все известно. Но у Ада, его хозяина и всей его метафизики есть один существенный недостаток. Хозяин Ада лишен высшей сакральной легитимации. Он павший, наказанный, слабак. Его изгнал начальник. Он может бунтовать, но не более того. В конечном счете — его накажут, пригнут. Неоптимистично… «Не греет»…

А вот если хозяин Ада — старый бог, свергнутый узурпатором, тогда другое дело… Старый бог легитимнее узурпатора. Узурпатор привнес в мир Новую Идеальность, он по определению, хотя бы по факту своей новизны, и историчен, и (что, по сути, почти тождественно) хилиастичен. Перейти на сторону Старого бога, присягнуть его метафизике, дабы… Разместиться в итоге вместе с ним в каком-то правильно организованном суперпритоне… «Олимпе для себя»… «Острове блаженных»…

Идея свергнутого Бога была глубоко созвучна древнему Средиземноморью. Кронос, поедатель детей, — это свергнутый Зевсом старый бог греческой античности. Римский Сатурн — культурное заимствование, тот же Кронос. Сатурн — отец римских сатурналий, предшественниц всех карнавальных западных действ и незападных вывороченных наизнанку празднеств, включая масленицу с ее карнавальными ряжеными. Греческий эллинизм, осваивая миры ойкумены и сравнивая ее богов, считал Кроноса, Сатурна, Баала, Сета одним и тем же «старым богом». Богом, которого свергли, отменив архитектуру трансцендентного мира, его принципы соотнесения трансцендентного с имманентным, а также все остальное…

Все это, как верят сторонники Старого, может быть восстановлено. Время от времени праздники возвращают Старое. Но это лишь «разминки». Сквозь праздники и их дух веет воля к возвращению Старого и законного, к преодолению Нового и беззаконного.

Метафизика, адресующая к Старому — и этим легитимированному — богу, есть неизбежное следствие отказа от новоидеального и исторической страсти. Когда именно до этого додумаются новые триумфаторы, кто им окажет в этом интеллектуальную помощь, как переплетется большой глобальный сюжет с тем, что творится на нашей территории? Операция «Карнавал» легла в основу войны с Идеальным, войны не ЗА другие смыслы, а ПРОТИВ смыслов как таковых.

Принципы этой войны не новы. Война с Церковью, которая велась на рубежах Нового времени, была не только войной одних смыслов против других. Велась и война на уничтожение смыслов вообще. Разница между Эразмом Роттердамским и Рабле, между субъектом, желающим все подчинить новым высокоморальным смыслам, и субъектом, чуждым смыслам вообще, заменяющим смысл — смехом, космос — хаосом, дух — телом… Эта разница слишком уж очевидна. Слишком прозрачна аналогия между теми карнавализациями и убийством смыслов здесь, в России, в конце XX века.

Тогда от триумфа метафизики Тела, предложенной Рабле, и ее социально-политических производных Запад спасли новые великие смыслы — и религиозные (Реформация), и светские (гуманистические, модернистские). В конце 80-х годов перестройка добилась того, что не удалось партии Рабле за много веков до этого.

Территория, очищаемая от смыслов вообще, от Идеального как такового — это плацдарм. Свято место пусто не бывает, пусто место свято не бывает… в пустое — должно что-то войти.

Антикоммунистическая революция не была революцией в строгом смысле этого слова. Она не выплеснула магмы Идеального Нового. Работать с тем, что она «излила», по тем законам, по которым работают с Новым Идеальным, нельзя. Нет того, что можно оформлять — по-августиански, по-сталински…. Излилась магма безыдеального, магма карнавала. Соответственно, оформить можно только нечто, имеющее ядром ничто, безыдеальность, антиидеальность этого самого карнавала, его затаенную волю к Старому, спрятанную под маской агрессивной антиидеальности, антисмыслия.

Хилиасты хотели глубочайших преобразований реальности — во имя Нового Идеального. Этим они могли задеть механизмы внутрисистемной регуляции, подорвать культуру и жизнь.