Секс в искусстве и в фантастике - Бейлькин Михаил Меерович - Страница 32
- Предыдущая
- 32/71
- Следующая
«Мой роман содержит немало ссылок на физиологические позывы извращённого человека – это отрицать не могу», – сознаётся писатель, но, оправдываясь, он утверждает далее, что, сочиняя его, руководствовался лишь такими весьма отвлечёнными целями «как Взаимодействие между Вдохновением и Комбинационным Искусством»; сама же по себе девиация, мол, его нисколько не занимала. Выбор темы, по Набокову, тоже оказался чистой случайностью: его вдохновила случайно попавшая ему на глаза газетная заметка об обезьянке, изобразившей кусочком мела, попавшим к ней, прутья решётки собственной клетки. Тут-то Набоков и приступил к рассказу о педофиле, женившемся на матери «нимфетки» – хорошенькой неполовозрелой девочки, сексуально привлекательной для взрослых мужчин (термин, изобретённый самим писателем и попавший с его лёгкой руки в словари). В номере гостиницы его герой пытается осуществить близость с падчерицей и после неудачи бросается под колёса грузовика. Впоследствии эта тема была радикально переработана, а рассказ вырос до размеров романа. Причём, будучи уже написанной, «Лолита» стала писателю настолько безразличной, что тот решил уничтожить рукопись. Лишь жена спасла роман от гибели. Вот и всё.
– Нет не всё! – замечает писатель Виктор Ерофеев, уличая Набокова в забывчивости и даже в том, что он намеренно путает карты. Сюжет «Лолиты» был изложен в книге, изданной задолго до появления газетной заметки об обезьяне. Мало того, образ «нимфетки» кочевал из одного романа Набокова в другой и до, и после публикации «Лолиты» («Дар», «Приглашение на казнь», «Камера обскура» и т. д.). Словом, тема «нимфеток» всегда была близка сердцу писателя, как бы он от неё не отрекался и какими бы нейтральными и отвлечёнными творческими мотивами он не прикрывался.
Если дело обстоит именно так, то каковы подлинные мотивы творчества Набокова, с какой целью написана его книга?
Эта загадка кажется, на первый взгляд, неразрешимой, тем более что сам автор, похоже, «темнит» и «водит читателя за нос» (выражаясь словами Виктора Ерофеева). Джон Рей, пародийный двойник Набокова, в своём предисловии к роману подчёркивает его моральную значимость: «„Лолита“ должна бы заставить нас всех – родителей, социальных работников, педагогов – с вящей бдительностью и проницательностью предаться делу воспитания более здорового поколения в более надёжном мире». Набоков, как истинный эстет, последователь великого Оскара Уайльда, с презрением отметает эту педагогическую версию. «Я не читаю и не произвожу дидактической литературы – пишет он– и чего бы ни плёл милый Джон Рей, «Лолита» вовсе не буксир, тащащий за собой барку морали. Для меня рассказ или роман существует, только поскольку он доставляет мне то, что попросту назову эстетическим наслаждением…».
Виктор Ерофеев приводит свою бесспорную и, казалась бы, исчерпывающую трактовку романа: «Страсть к нимфеткам – пожизненный удел Гумберта Гумберта, но если в детстве его любовь к пра-Лолите, Аннабелле, была, пусть запретной, но не криминальной любовью подростка, то теперь великовозрастный мужчина оказывается силою вещей обыкновенным преступником.
Вся любовно-эротическая связь Г. Г. с Лолитой получает значение развёрнутой метафоры, тем самым, на мой взгляд, получая художественное оправдание. Самая же метафора возводится до символа, означающего не только этическую, но и эстетическую, а также экзистенциальную катастрофу, ибо у Лолиты и Г. Г. нет другого будущего, кроме будущей катастрофы. <…> С другой стороны, порочный Гумберт лишён взаимности, как лишён и творческого дара, оставаясь эрудитом и компилятором. Его любовь к Лолите способна породить только великолепный роман отчаяния, не имеющий иного продолжения, кроме тюремной камеры. (Заметим ложность этого «только» в высказывании Ерофеева: Г. Г. не просто порочный герой любовного романа с Лолитой, он, по условиям книги Набокова, – автор самого романа «Лолита»! А чудесные стихи, которые он пишет? Его ли упрекать в отсутствии творческого дара?! – М. Б.).
«<…> Другой вопрос, осудил ли Набоков своего Гумберта Гумберта в достаточной мере? Я полагаю, что да, поскольку он покарал этого эстета-извращенца всеобъемлющим отчаянием».
Сказано отлично, но, на взгляд сексолога, Ерофеев не полностью разрешил главную загадку «Лолиты»; многое осталось за рамками его трактовки романа.
Между тем, неугомонный Набоков приготовил для читателя ещё одну головоломку. Если он и впрямь полагает, что «физиологические позывы» его героя – ничто иное, как «извращение» , то почему бы Г. Г. не обратиться за врачебной помощью? Джон Рей нисколько не сомневается в том, что «пойди наш безумный мемуарист в то роковое лето к компетентному психопатологу, никакой беды бы не случилось». «Всё это так, – но ведь тогда не было бы и книги» , – со вздохом добавляет он.
Г. Г. свой человек у психиатров и психоаналитиков: время от времени в связи с его невротическими срывами он лечится в психиатрических отделениях и санаториях для душевнобольных. Вот только делиться с врачами тайной своей гибельной страсти он не собирается. Мало того, по мере выхода из депрессии («меланхолии и невыносимого томления», по его определению), пациент начинает самым немилосердным образом разыгрывать врачей. «Я открыл неисчерпаемый источник здоровой потехи в том, чтобы разыгрывать психиатров, хитро поддакивая им, никогда не давая им заметить, что знаешь все их профессиональные штуки, придумывая им в угоду вещие сны в чистоклассическом стиле, дразня их подложными воспоминаниями о будто бы подсмотренных исконных сценах родительского сожительства и не позволяя им даже отдалённо догадываться о действительной беде их пациента».
Нетрудно догадаться о настроениях самого Набокова, проглядывающего из-под личины Г. Г. и поражающего нас своей прозорливостью: он приписал некоему эскулапу «способность заставить больного поверить, что тот был свидетелем собственного зачатия». Писатель как в воду глядел. И вправду, нашёлся мошенник по имени Рон Хаббард, «изобретатель» дианетики или саентологии. В рамках этой фальшивой «науки» пациенту предлагается «вспомнить» ощущения, испытанные им в качестве зародыша, когда, при совокуплении родителей, он получал в утробе матери толчки отцовским членом!
Чтобы не быть голословным, приведу протокол «лечения» некоей фантастической больной. Она, по словам Хаббарда, обладала «настолько разболтанной эндокринной системой», что «превратилась в старуху в свои 22 года». Больная долго и безрезультатно лечилась, пока, наконец, не обратилась к одиторам дианетики. Одитор (пародия на психоаналитика) заставлял её вспомнить и осознать травму, полученную ею в периоде пренатального (внутриутробного) развития. Больная сопротивлялась на протяжении, ни много, ни мало, 75 часов одитинга, уверяя, что причиной её болезни была травма, полученная гораздо позже пренатального периода.
– Брат изнасиловал меня, когда мне было пять лет. Я уверена, что это было в моём детстве, гораздо позже. Моя мама меня очень ревновала.
Но «целитель», не слушая ложные признания, был неумолим. И его упорство увенчалось успехом, когда его внимание привлекли подозрительные слова больной «гораздо позже». Заставив больную беспрестанно повторять эти слова и «отослав» её память в пренатальный период, он сломил сопротивление «пре-клира».
В переводе этот термин означает «больной» («пре» – «до», «клир» – «чистый, ясный»). «Клиром» фантаст Хаббард означает человека, «очистившегося от инграмм» с помощью дианетики и ставшего умным, весёлым, свободным от «соматики» (болей и болезней), то есть в мгновение ока превратившегося в супермена.
Итак, стенограмма одитинга (лечения) этой «преждевременной старухи», которая после «стирания инграмм» тут же «сбалансировалась», как утверждает Хаббард, обретя молодость и здоровье:
- Предыдущая
- 32/71
- Следующая
