Дочь времени - Тэй Джозефина - Страница 30

• Предыдущая
• 30/35
• Следующая

Доктор Гарднер недвусмысленно признавал за Ричардом великую мудрость, благородство, храбрость, талант, обаяние, популярность и доверие, которое он пробуждал даже в повергнутых противниках, и в то же время с той же интонацией он повторял сказку о том, как Ричард оклеветал мать и убил племянников. Сначала уважаемый доктор Гарднер писал: «Традиционно считается…», а потом пересказывал очередную ужасную историю и подписывался под ней. В характере Ричарда, как признавал автор, не было ничего, заслуживающего презрения или жалости, но тем не менее он был убийцей невинных младенцев. Даже враги верили в его справедливый суд, а он убил собственных племянников. Он был замечательно честен, но ради достижения желанной цели пошел на убийство.

Ну и акробат доктор Гарднер – прямо-таки человек-змея! Гранту больше, чем когда-либо, захотелось узнать, какой частью мозга думают ученые-историки. Определенно не той, что простые смертные. Нигде, ни в художественной литературе, ни в специальных изданиях, ни в жизни Гранту не попадались персонажи, хотя бы отдаленно напоминающие Ричарда, изображенного доктором Гарднером, или Елизавету Вудвилл в описании Олифанта.

Обаятельные, кристально честные люди тоже, бывает, совершают убийства, и Грант знал это лучше, чем кто-либо, но не такое убийство и совсем по другим причинам. Тот человек, которого доктор Гарднер живописал в своей книге, мог совершить убийство только под влиянием неожиданного потрясения или из-за угрозы полного краха. Он мог бы убить жену, обнаружив измену, или партнера, узнав, что его тайные спекуляции довели их общую фирму до банкротства и ему теперь нечем расплачиваться за обучение детей. Убийство, которое он мог бы совершить, непременно было бы результатом сильного душевного потрясения, а не тонкого расчета, и никогда не было бы совершено исподтишка.

Нельзя сказать, что черты характера Ричарда исключали возможность убийства. Но можно утверждать, что человек с подобными чертами характера не способен как раз на такое убийство.

Убивать принцев было глупо, а Ричард не глуп. Подлость этого убийства очевидна, а Ричард кристально честен. Убийство было жестоким, а Ричард известен своим добросердечием.

Если еще раз просмотреть каталог его добродетелей, то станет ясно: любая из них, даже взятая отдельно, делает участие в убийстве племянников совершенно невероятным. А если сложить их все вместе, выстроится и устремится ввысь, словно фантастическая башня, стена неправдоподобия.

– Вы забыли об одном человеке, – весело крикнул Каррадин, вбегая через несколько дней в палату к Гранту. – Его нет в вашем списке.

– Добрый день. Кто же это?

– Стиллингтон.

– Да, конечно! Достопочтенный епископ Батский. Если Генрих так безжалостно обошелся с актом, свидетельством честности Ричарда и незаконного рождения его жены, как же он должен был отнестись к его создателю? Что сталось со стариком Стиллингтоном? Его законно убили?

– Судя по всему, тот не стал играть в его игры.

– Играть?

– Играть в его низкие игры. Стиллингтон вышел из игры. То ли он был стреляным воробьем, то ли наивным младенцем, но его никак не удавалось заманить в силки. Думаю – если мне, простому агенту научного сыска, разрешается думать, – Стиллингтона, по его наивности, не сумел спровоцировать ни один провокатор. В любом случае не нашлось обвинения, которое можно было ему предъявить.

– Вы хотите сказать, что он одолел Генриха?

– Да нет, конечно, нет. Кому под силу одолеть Генриха? Он все-таки арестовал Стиллингтона, а потом забыл освободить, и тот больше не вернулся домой.

– Что-то вы больно сияете сегодня?

– Оставьте ваш подозрительный тон. Везде еще закрыто. Возбуждение, которое вы наблюдаете, исключительно интеллектуального происхождения. Так сказать, праздник души. Мозговые сцинтилляции.

– Ладно. Садитесь и выкладывайте, что у вас там. Что-нибудь хорошее?

– Хорошее? Прекрасное. В высшей степени прекрасное.

– И все-таки, мне кажется, вы немножко выпили.

– Нет, да и негде было. Представьте себе, меня переполняет, как бы это назвать… удовлетворение.

– Я так понимаю, что вы нашли…

– Нашел. Только это случилось позже, чем мне казалось. В первые месяцы все шло, как мы предполагали. Генрих захватил власть и, ни словом не обмолвившись о принцах, занялся уборкой своего нового дома, а потом женился на сестре принцев. Он добился аннулирования акта с помощью своих бесчестных прислужников в парламенте, и опять ни слова о мальчиках. Немножко подтасовав даты, провел через парламент акт против Ричарда и его людей, чья верность королю была провозглашена изменой. Таким образом, он одним махом положил себе в карман немало конфискованных владений. Между прочим, монах из Кройлэнда тоже возмущался Генрихом. «Боже милостивый, – пишет он, – на кого же надеяться нашим монархам с этих пор в битве, ежели их верные слуги в случае поражения обречены на смерть, а их дети на нищету и бесправие?»

– Генрих ошибся в своих соотечественниках. – Да. А может, и нет. Может быть, знал, что раньше или позже англичане доберутся до этого дела. Или в нем уже не оставалось ничего английского. Как бы то ни было, все шло как надо. В августе 1485 года он был коронован, в январе женился на Елизавете. Их первенец родился в Винчестере, и там с Елизаветой была ее мать. На крестинах в сентябре 1486 года она тоже была, а потом вернулась в Лондон. Ее мать, вдовствующая королева, вернулась в Лондон осенью. Вы внимательно следите? В феврале она была заключена в монастырь и не вышла оттуда до конца своих дней.

– Елизавета Вудвилл?! – изумился Грант, не ожидавший ничего подобного.

– Да! Елизавета Вудвилл. Мать принцев.

– Откуда вам известно, что она не отправилась туда добровольно? – спросил Грант после недолгого раздумья. – В этом не было бы ничего необычного. Пожилая дама, уставшая от придворной суеты… Жилось им в монастырях неплохо, если они были богаты.

– Генрих все у нее отобрал и сам определил ей монастырь в Бермондси. Кстати, именно это стало тогда сенсацией, вызвавшей всеобщее недоумение.

– Почему только недоумение? Нет, это ужасно. А что Генрих? Как он это объяснил?

– Объяснил.

– Что он сказал? За что он ее?

– За хорошее отношение к Ричарду.

– Вы серьезно?

– Абсолютно.

– Официальное заявление?

– Нет, запись историографа.

– Виргилия?

– Виргилия. В соответствующем указе, изданном Генрихом, было сказано: «Имеются многие причины…»

– Вы цитируете? – недоверчиво спросил Грант.

– Цитирую. Там именно так сказано.

– Да. Он просто не умел прощать, – помолчав, задумчиво проговорил Грант. – На его месте я бы семь раз отмерил.

– Тут одно из двух. Или его совсем не волновало, мнение окружающих. Или он был убежден в их сверхдоверчивости. Обратите внимание, он обеспокоился ее хорошим отношением к Ричарду через восемнадцать месяцев после своего коронования, а до тех пор все было как нельзя лучше. Он делал ей подарки, даже в виде целых поместий.

– Ну а настоящая причина? У вас есть какие-нибудь соображения на сей счет?

– У меня есть еще кое-что. Может, это вам поможет. Мне, по крайней мере, очень помогло.

– Выкладывайте.

– В июне того же года…

– Какого года?

– Первого года первого замужества Елизаветы, 1486-го. В январе она сочеталась браком с Генрихом. В сентябре в Винчестере дала жизнь принцу Артуру, каковое событие произошло в присутствии матери, Елизаветы Вудвилл.

– Так. Хорошо.

– В июле того же года сэр Джеймс Тиррел получил полное прощение от Генриха.

– Ну и что? Что в этом странного? Закончилась одна служба, началась другая. Это значило, что потом человеку не поставят в вину ничего из совершенного прежде.

– Правильно. Я знаю. Поэтому первое прощение меня не удивило.

– Первое? А было и второе?

– Было освобождение от ответственности за содеянное, если я вас правильно понял. Второе полное прощение было даровано ровно через месяц. Шестнадцатого июля 1486 года.

• Предыдущая
• 30/35
• Следующая