Сказки - Толстой Алексей Николаевич - Страница 15

• Предыдущая
• 15/62
• Следующая

– Опять ругаетесь, нет на вас Угомону; мотаешься, мотаешься целый день, а ночью поспать не дадут. – Кто меня звал? – шибыршнул Угомон под печкой.

– Это не я, а кочерга, это она сегодня по спине стряпуху съездила, – сказала скалка. Кочерга метнулась: – И не я, а ухват, сам хозяин ухватом съездил стряпуху.

Ухват, расставив рога, дремал в углу, ухмылялся. Горшок надул щеки и сказал:

– Объявляю вам, что варить щей больше не желаю, у меня в боку трещина. – Ах, батюшки! – разохалась кочерга. – Не больно надо, – ответила скалка. Противень выскочил из печурки и заюлил: – Трещина, замазочкой бы, тестом тоже помогает. – Помажь тестом, – сказала квашня. Грызеная ложка соскочила с полки, зачерпнула тесто и помазала горшок. – Все равно, – сказал горшок, – надоело, лопну я и замазанный. Квашня стала пучиться и пузырями щелкать – смеялась.

– Так вот, – говорил горшок, – хочу я, честной народ, шлепнуться на пол и расколоться. – Поживите, дяденька, – вопил противень, – не во мне же щи варить.

– Хам! – гаркнула скалка и кинулась. Едва отскочил противень, только носок отшибла ему скалка. – Батюшки, драка! – заметалась кочерга. Из печурки выкатилась солоница и запикала: – Не нужно ли кого посолить?

– Успеешь, успеешь насолить, – грустно ответил горшок: он был стар и мудр. Стряпуха стала причитать во сне: – Родненькие мои горшочки! Горшок заторопился, снял крышку. – Прощай, честной народ, сейчас разобьюсь.

И совсем уже с шестка сигануть хотел, как вдруг, спросонок, ухватил его рогами дурень ухват и махнул в печь.

Противень прыгнул за горшком, заслонка закрылась сама собой, а скалка скатилась с шестка и ударила по голове стряпуху.

– Чур меня, чур… – залопотала стряпуха. Кинулась к печке – все на месте, как было. В окошке брезжил, словно молоко снятое, утренник.

– Затоплять пора, – сказала стряпуха и зевнула, вся даже выворотилась.

А когда открыла заслонку – в печи лежал горшок, расколотый на две половинки, щи пролились, и шел по избе дух крепкий и кислый. Стряпуха только руками всплеснула. И попало же ей за завтраком!

Мужик пахал и сошником выворотил круглый камень, посреди камня дыра. – Эге, – сказал мужик, – да это куриный бог. Принес его домой и говорит хозяйке: – Я куриного бога нашел, повесь его в курятнике, куры целее будут. Баба послушалась и повесила за мочалку камень в курятнике, около насеста.

Пришли куры ночевать, камень увидели, поклонились все сразу и закудахтали:

– Батюшка Перун, охрани нас молотом твоим, камнем грозовым от ночи, от немочи, от росы, от лисиной слезы. Покудахтали, белой перепонкой глаза закрыли и заснули. Ночью в курятник вошла куриная слепота, хочет измором кур взять. Камень раскачался и стукнул куриную слепоту, – на месте осталась.

За куриной слепотой следом вползла лиса, сама, от притворства, слезы точит, приловчилась петуха за шейку схватить, – ударил камень лису по носу, покатилась лиса кверху лапками.

К утру налетела черная гроза, трещит гром, полыхают молнии – вот-вот ударят в курятник.

А камень на мочалке как хватит по насесту, попадали куры, разбежались спросонок кто куда. Молния пала в курятник, да никого не ушибла – никого там и не было. Утром мужик да баба заглянули в курятник и подивились: – Вот так куриный бог – куры-то целехоньки.

– Спи, Маша, – говорит нянюшка, – глаза во сне не открывай, а то на глаза кот прыгнет. – Какой кот? – Черный, с когтями.

Маша сейчас же глаза и зажмурила. А нянька залезла на сундук, покряхтела, повозилась и носом сонные песни завела. Маша думала, что нянька из носа в лампадку масла наливает.

Подумала и заснула. Тогда за окном высыпали частые, частые звезды, вылез из-за крыши месяц и сел на трубу… – Здравствуйте, звезды, – сказала Маша.

Звезды закружились, закружились, закружились. Смотрит Маша – хвосты у них и лапки. – Не звезды это, а белые мыши бегают кругом месяца.

Вдруг под месяцем задымилась труба, ухо вылезло, потом вся голова – черная, усатая.

Мыши метнулись и спрятались все сразу. Голова уползла, и в окно мягко прыгнул черный кот; волоча хвост, заходил большими шагами, все ближе, ближе к кровати, из шерсти сыпались искры. «Глаза бы только не открыть», – думает Маша. А кот прыгнул ей на грудь, сел, лапами уперся, шею вытянул, глядит. У Маши глаза сами разлепляются. – Нянюшка, – шепчет она, – нянюшка. – Я няньку съел, – говорит кот, – я и сундук съел. Вот-вот откроет Маша глаза, кот и уши прижал… Да как чихнет. Крикнула Маша, и все звезды-мыши появились откуда ни возьмись, окружили кота; хочет кот прыгнуть на Машины глаза – мышь во рту, жрет кот мышей, давится, и сам месяц с трубы сполз, поплыл к кровати, на месяце нянькин платок и нос толстый… – Нянюшка, – плачет Маша, – тебя кот съел… – И села. Нет ни кота, ни мышей, а месяц далеко за тучками плывет. На сундуке толстая нянька выводит носом сонные песни. «Кот няньку выплюнул и сундук выплюнул», – подумала Маша и сказала: – Спасибо тебе, месяц, и вам, ясные звезды.

Мужик рубит сосну, ложатся на летошнюю хвою белые щепки, дрожит сосна, а на самой ее верхушке сидит желтая рысь.

Плохо рысье дело, некуда ей перепрыгнуть и говорит она деревянным голосом, будто сосна: – Не руби меня, мужичок, я тебе пригожусь. Удивился мужик, вытер пот и спрашивает: – А чем же ты мне, сосна, пригодишься? – А вот прибежит медведь, ты и залезешь на меня. Мужик подумал: – А если, скажем, нет сейчас медведя-то? – Как нет, а погляди-ка назад…

Обернулся мужик, сзади него медведь, и рот разинул. Ахнул мужик и полез на сосну, а за ним медведь, а навстречу ему рысь. У мужика со страху живот заболел.

– Нечего делать, ешьте меня, – говорит мужик, – позвольте только трубочку покурить. – Ну, покури, – рявкнул медведь, слез на землю и сел на задние лапы.

Прицепился на сучке мужичок, из шапки выдрал паклю, чиркнул кремнем и вспыхнул, забегал быстрый огонь. И мужик заорал: – Ай, ай, упустил огонь-то!

Испугались рысь да медведь и убежали. А мужичок пошел домой, все посмеивался.

У ручья под кустом маленький стоял городок. В маленьких домах жили человечки. И все было у них маленькое – и небо, и солнце с китайское яблочко, и звезды. Только ручей назывался – окиян-море и куст – дремучий лес.

• Предыдущая
• 15/62
• Следующая