Ганнибал. Бог войны - Кейн Бен - Страница 43

• Предыдущая
• 43/97
• Следующая

Вместо выздоровления, на которое надеялась Аврелия, состояние Публия резко ухудшилось. В последующие часы лихорадка все усиливалась, пока тело ребенка не стало обжигающе горячим. Последовали приступы – ребенок корчился в ужасающих судорогах, до смерти напугав обеих женщин. Еще хорошо, что врач предупредил их о возможности такого развития болезни, иначе мать решила бы, что в сына вселился демон. А так она попыталась снизить ему температуру. У нее не было льда, поэтому им приходилось снова и снова окунать Публия в прохладную воду. Когда приступы прекратились, Аврелия надеялась, что теперь станет лучше. Но вместо этого мальчик впал в полное забытье. Потом на коленке, которой он ударился о пол во время приступа, стал проступать синяк. Вскоре стало очевидно, что это подкожное кровоизлияние. Тут женщина отбросила всякую осторожность и обратилась к стражнику, стоявшему за дверью. Она была готова к тому, что ничего сделать нельзя, и ей принесло облегчение, что стражник согласился послать за врачом, узнав, что ребенок серьезно заболел. Аврелия не сомневалась, что причиной такой благосклонности послужила веселая натура Публия и его восхищение перед стражниками. Он очаровал многих из них. Не раз они тайком приносили ему что-нибудь поесть, а иногда передавали деревянные игрушки.

Хорошее настроение врача мгновенно улетучилось, как только он увидел Публия.

– Почему вы не позвали меня раньше? – спросил он и вздохнул. – Можете не отвечать. Расскажите, что он делал.

Попросив больше света, эскулап опустился на колени у постели и выслушал объяснения Аврелии. Он тщательно осмотрел мальчика, приложил ухо к его груди, прислушиваясь к дыханию, проверил пульс и цвет десен, потом приподнял ему веки, чтобы осмотреть слизистую оболочку. Этот процесс так разволновал Аврелию, что ей пришлось схватить Элиру за руку.

Наконец, осмотр закончился.

– Когда ребенок последний раз мочился?

Женщина, не понимая, уставилась на врача.

– Мочился? Не знаю… Давно. Часов шесть?.. Восемь?..

Снова вздохнув, врач еще раз пощупал малышу пульс. Когда он взглянул на Аврелию, его взгляд был печален.

– Извините. Больше я ничего сделать не могу.

У Аврелии было чувство, будто ее ударили в солнечное сплетение. У женщины захватило дыхание, и она упала на колени.

– Что вы хотите сказать? – услышала Аврелия слова Элиры.

– У мальчика классическая тяжелая малярия. Сильная лихорадка с последующими судорогами и нервными признаками. Подозреваю, что он впал в кому. Это пятно на коленке говорит, что его кровь не сворачивается. Из того, что вы сказали, я подозреваю, что его почки тоже не работают.

Аврелия лишилась речи. Она смотрела на Публия, на врача, снова на сына. Когда же опять взглянула на врача, его лицо совсем упало.

– Боюсь, он умирает. Сделать ничего нельзя.

– Умирает? – повторила Аврелия.

– Да. Я никогда не видел, чтобы после тяжелой стадии выздоравливал даже взрослый, не говоря о ребенке. Мне очень жаль.

– Как скоро?

Врач покачал головой.

Аврелия была ошеломлена горем. Она едва заметила его легкое прикосновение к плечу, когда он выходил.

Осев на постель, женщина обняла Публия. На память пришла непрошеная колыбельная, какую она напевала ему в младенчестве. И Аврелия стала тихо ее напевать. Снова и снова она повторяла ее, пока голос ее не замолк. Горе оглушило ее, и вскоре простыни пропитались слезами. Если не считать случайных глубоких вздохов, Публий не двигался. Аврелия была благодарна, что он больше не выглядит страдающим. Ей было легко обмануть себя фантазией, что он просто заснул после расстройства желудка и она утешает его. Женщина все еще была погружена в свою приятную сказку, когда ее одолел сон.

Как только мать проснулась, интуиция мгновенно подсказала ей, что Публий умер. С бесконечной нежностью она положила его головку на подушку. Глазки сына были полуоткрыты, но цвет изменился с прежнего зловеще-красного на серый, как у недавно умерших. Аврелия коснулась пальцем жилки на шее малыша. Досчитав до двадцати, она так и не ощутила пульса. Было уже поздно, но Аврелия приложила свой рот к его ротику, чтобы позволить душе сына перейти в нее.

– Прости меня, мой маленький, – прошептала она. – Боги спокойно пропустят тебя на другую сторону. Пусть они оставят свои наказания для меня.

– Он умер?

Аврелия взглянула на Элиру, по щекам которой текли слезы, и глухо подтвердила:

– Да.

– Пусть благословят его боги и позаботятся о нем… Он был чудесный малыш, – прошептала Элира, и ее голос сорвался.

– Нужно подготовить похороны. Они ведь не откажут? – Аврелия почувствовала, что вот-вот зальется слезами.

– Не знаю, госпожа. Если позволят, появится шанс сбежать.

Пленница не сразу осознала, о чем говорит Элира.

– Ты хочешь сказать, если позволят выйти из дворца?

– Да, госпожа. – У рабыни заблестели глаза. – Ты можешь написать ответ Ганнону? Солдат сказал, что сегодня снова будет в пекарне. Я могу уговорить стражника выпустить меня утром. Если Ганнон узнает о похоронах, он сможет что-нибудь предпринять.

– Но неизвестно, когда нам разрешат их устроить…

– Это понятно, госпожа, но хоть какие-то сведения будут полезнее твоему другу, чем отсутствие таковых, верно?

В тот момент женщине было не до побега и не до Ганнона. Ее мысли занимал Публий и то, как отчаянно ей будет его не хватать. Но пленница понимала, что это может оказаться их первой и последней возможностью выбраться отсюда. Что бы она ни чувствовала, несправедливо обрекать Элиру на пожизненную вынужденную проституцию. Аврелия глубоко вздохнула и заставила себя подумать о будущем.

– Ладно. Я напишу.

После обсуждения с Клитом Ганнон решил сам пойти утром в пекарню вместо солдата.

– Будет разумно, если туда станет ходить не один и тот же человек, – сказал он. – Люди могли запомнить твоего солдата со вчерашнего дня.

И вот теперь он стоял в нескольких шагах от пекарни с теплой буханкой в руке. «Боги, как приятно съесть ее свежей, прямо из печи, – подумал молодой человек. – Не многое на свете бывает вкуснее».

Но удовольствие не прогнало волнения. Несмотря на свою браваду перед Клитом, Ганнону было трудно вести себя как ни в чем не бывало и еще труднее постоянно посматривать по сторонам на улицу, следя, нет ли какой-либо опасности. К счастью, ничто не вызывало подозрений. Собравшиеся у дверей пекарни домохозяйки болтали между собой, и рабы, посланные хозяевами, пользуясь случаем, проскальзывали мимо без очереди. Появился хорошо одетый юноша с полным мешком буханок. Два бродячих пса принюхались в надежде, что кто-нибудь, поедая купленное, обронит корку. Прошло какое-то время, и утренняя спешка купить свежий хлеб прошла. Карфагенянин снова почувствовал себя неловко и обрадовался, что на небольшой площади напротив стояла выходящая на улицу таверна. Никто из посетителей не обратил на него внимания, когда он занял место на улице и заказал чашу вина. Закончился час – и вторая чаша, потом еще час – и третья чаша, а Элира все не появлялась. Ганнон начал беспокоиться. Может быть, что-то случилось? Может быть, Аврелия тоже заболела, и Элира ухаживает за нею? Чтобы отвлечься, юноша пошел в нужник при таверне облегчить мочевой пузырь. Нужник представлял собой загородку вдоль стены в проходе между домами. Как обычно, вся видимая поверхность стены была изрисована и исписана посетителями. Ганнон усмехнулся, читая обычные в таких местах надписи: «Я здесь хорошо посрал», «Эвмен любит Агапе», «У шлюх в этой таверне оспа». Вернувшись на свое место, он продолжил рассматривать входящих и выходящих из пекарни и вздрогнул, увидев выходящую с пухлым мешком Элиру. Она похудела с тех пор, как он ее видел; от крыльев ее носа к углам рта протянулись горестные морщинки. Допив остатки вина, Ганнон поспешил за нею и, когда между ними оставалось не более трех шагов, позвал:

– Элира…

• Предыдущая
• 43/97
• Следующая