На острие меча - Азаров Алексей Сергеевич - Страница 10
- Предыдущая
- 10/34
- Следующая
Так как же все-таки быть с друзьями Попова? Иван Владков. Совсем юнец. Пылкий, восторженный. Владков — зять Попова, Эмил ему доверяет. Сейчас Ивана мобилизовали, направив в секретную часть канцелярии пятого запасного батальона в Тырново. Самое удобное время прекратить с ним связь, но у Попова на этот счет, к сожалению, свое мнение, и вот итог: Владков по собственной инициативе прислал Попову сведения о штатном расписании батальона. С военной точки зрения данные стоят мало, с политической — круглый ноль. Пеев пожалел, что дал уговорить себя Эмилу, который, считая, что всякая информация нужна, включил ее в очередную радиограмму. Никифоров, узнав об этом, мрачно покачал головой: «Зачем засорять эфир, Сашо? Кроме того, если, не доведи господь, свалится беда, такая штучка подведет под смертную казнь». Пеев, знаток юриспруденции, и сам понимал это. Данные о дислокации германских войск, политические прогнозы, министерские новости, в первую голову интересовавшие Центр, в случае провала трудно было квалифицировать как шпионаж, наносящий прямой ущерб Болгарии. С обвинением по статье 681 можно будет бороться, и любой сколько-нибудь уважающий себя юрист поколеблется класть их в основу смертного приговора. Испанец не раз и не два обращал на это внимание Пеева, предостерегал: не дайте повода обвинить себя в работе против болгарской армии и, следовательно, Болгарии, как таковой. Радиограммы о политике и немцах в худшем случае позволят приписать вам «работу против третьей державы для третьей державы». Формула гибкая, здесь для грамотного юриста — простор.
Злополучная радиограмма о штатном расписании — несомненная ошибка. Ни в коем случае нельзя было идти на поводу у Попова. Учтем! Это было в первый и последний раз.
Настольная лампа позолотила переплет «Бай Ганю». Пеев потянулся к ручке, но раздумал. Откинулся в кресле и закрыл глаза. «Думай, Сашо, думай! Ты отвечаешь за все!» Кто там еще в группе Попова?
Один из друзей Попова подбил его принять участие в изготовлении бомб для партизан; «Эльфа» и квартира Попова превратились в пиротехническую мастерскую. Пеев поговорил с Эмилом. Самым суровым тоном, каким мог, объяснил, что у них принципиально иные задачи, но по глазам парня видел, что не убедил его. Правда, Попов пообещал перенести бомбосборочную в другое место, но можно ли быть уверенным, что он сделает это? Хуже всего, что там же, в «Эльфе», установили ротатор, печатают антифашистские листовки. Какая уж тут конспирация!
Нет, хватит уговаривать. Придется приказать. Если надо — Попов получит приказ прямо от Центра.
Совсем непросто руководить людьми. Разъяснять, уговаривать. В принципе Пеев прекрасно понимал Эмила, его желание делать бомбы для партизан, печатать листовки. Сбор и передача информации — тихое дело, не похожее на активную борьбу. Сидеть на ключе передатчика, прижимать его, нежными движениями пальцев извлекая точки — тире, цифры, цифры, цифры. Пассивность. А у молодости избыток энергии. Бомбы — вот это стоящая штука! Партизаны остро нуждаются в них: отряды жандармерии Кочо Стоянова ведут бои в горах, преследуя партизан. Мало оружия. «Партия делает упор на вооруженную борьбу» — так было написано в одной из листовок, отпечатанных на ротаторе Эмила. Пеев знал это указание партии и радовался ему, понимая, что оно поднимает массы на борьбу, сплачивает их. О группе Антона Иванова, громящего жандармские карательные экспедиции, ходят легенды. Растет число ятаков \ помогающих подполью хлебом, деньгами, укрытием. Кочо Стоянов объявил: за голову каждого ятака награда 10 тысяч левов. За два года военно-полевые суды вынесли 12 861 смертный приговор. Все так, и тем не менее с Эмилом придется поговорить всерьез. Цифры в телеграммах не бомбы, но они тоже способны взорвать — и не поезд, не полицейский автомобиль — монархию!
Борис III, похоже, болен. Физически и душевно. Во время прогулок по Борисову саду его стал сопровождать целый легион охранников. Езда на паровозах отошла в область преданий. Личный врач царя утверждает, что у Бориса развилась мания преследования: он ни с кем, кроме Лулчева, не встречается наедине. Всех подозревает в предательстве, и Кочо Стоянов, верный пес, обещал «раскрыть заговоры»... Какие? Неважно, какие именно! Стоянов припугнул царя: дескать, покушения на царскую особу готовят македонские автономисты, добруджанские террористы, агенты самовластного Павлова и Филова. Никифоров, сообщая об этом, отпустил в адрес царя несколько шпилек, но Пеев не подхватил шутку. Стоянов знает, что делает. Запугивая Бориса, он развязывает себе руки. И Гешеву тоже. Державна сигур-ност и жандармерия получили удобный предлог для внесудебных расправ. По сути, теперь можно убить любого, а в оправдание убийства приклеить покойному ярлык «заговорщика»... Белый террор, сходный с тем, который уже пережила страна после фашистского переворота в 1923-м. Тогда на улицах и в квартирах хватали кого угодно, волокли за город, на стрельбища, в казармы — пытали, отрезали уши, вспарывали животы.
Никифоров пожал плечами.
— Не думаю, чтобы история повторилась.
— Она повторяется, Форе.
— Филов достаточно интеллигентен, чтобы не допустить этого. Он обуздает Стоянова. Да и Павлов не бог. Над ним стоят военные, новый министр Ми-хов не жалует полицию и добивается, чтобы большую часть политических дел передали Костову в контрразведку.
— Филов? Что ты знаешь о нем, Форе?
Сам Пеев слишком хорошо представлял себе образ мыслей господина профессора Филова. Когда-то почти дружили. Общая страсть к археологии. Богдан Филов чрезвычайно ценил монографию Пеева «Беглый взгляд на прошлое Пловдива». Вот она, стоит на полке. Такой же экземпляр пылится в библиотеке Филова. Став премьером, он свел на нет прежнее знакомство, и если, скажем, Говедаров «левел», то глава правительства «правел» столь стремительно, что в деле уничтожения коммунистов мог дать сто очков вперед самому Стоянову. Ему принадлежала фраза оброненная год назад в одной из последних бесед с Пеевым: «Счастье, коллега, что заблуждения ваши рассеялись, словно туман. При мне Болгария избавится от коммунистов до конца. Я не сторонник терапии, я — хирург».
С тех пор Пеев больше не был принят господином премьером. Филов вычеркнул из памяти все: взаимную симпатию ученых, лестные отзывы, данные им о книге, восторженную статью в журнале по поводу открытия надписи в горах близ села Ситово. Говедаров, и раньше относившийся к Филову с брезгливым презрением, назвал его шлюхой, забывшей стыд в немецкой постели. У него был неведомо как и от кого попавший ему в руки документ о платном сотрудничестве Богдана Филова с отделением гестапо в Софии.
— Ты видишься с Филовым, Форе?
— Чрезвычайно редко. Иногда он вызывает меня по делу.
— Упаси тебя господь задавать ему вопросы о политике.
— Ты думаешь?..
— К сожалению, я уверен, Форе.
— Но мне доверяют. Министр войны Михов настоял, чтобы меня ввели в Высший военный совет и сделали советником короны по военно-юридическим вопросам. Без благословения Филова это не было бы возможным.
— Тем более. Берегись Филова и береги его расположение.
Каламбур вышел не бог весть каким, но оба улыбнулись. Дорожки Борисова сада, где они, прогуливаясь, вели разговор, были покрыты легким, быстро тающим снегом. Капризные в Софии зимы. Утром — мороз, к обеду — жаркое солнце, вечером — дождь. Плащ Никифорова с золотыми генеральскими погонами потемнел от влаги, от него под лучами шел парок.
Пеев любил эти прогулки, редкие, как все в нашей жизни, что приносит удовольствие. К сожалению, так уж устроено: судьба красит бытие черными и белыми полосами. Черные — потолще, белые — поуже.
А сейчас какая полоса?
Пожалуй, белая.
Пеев прищурился, поглядел на небо. Почти голубое. Капризы зимы. Расставшись с Никифоровым, пошел не спеша, сворачивая с улицы на улицу, выбрался к собору Александра Невского, остановился, залюбовавшись. Поразительная, какая-то внеземная красота линий чаровала; белое и золотое — стены и купол... Александр Невский разгромил германских завоевателей, шедших на Русь с огнем и мечом. Болгарский народ по стотинке собрал средства на храм, именем Невского нареченный. Символика? Не только. Скорее, одна из зримых черт, говорящих о братских узах, сближающих славянские государства. Вопреки ориентации двора, вопреки политике Филова; всем этим гешевым, стояновым и костовым вопреки.
- Предыдущая
- 10/34
- Следующая
