В царствование императора Николая Павловича (СИ) - Михайловский Александр Борисович - Страница 51
- Предыдущая
- 51/71
- Следующая
Виктор решил взять инициативу в свои руки, и первым обратился к царю.
— Ваше величество, считайте, что я ваш гость, а как говорят на Востоке: "Гость – ишак хозяина". Я приму любые формы взаимоотношения и поведения, которые вы мне предложите…
— Ну что ж, — после недолго раздумья ответил Николай, — пусть будет именно так, как вы сказали. Обращайтесь ко мне "ваше величество" – этого будет вполне достаточно. Все промахи в соблюдении этикета вам не будут поставлены в вину. Я понимаю, что в будущем взаимоотношения между людьми гораздо проще, чем в наше время.
— Господин майор, — продолжил разговор Николай, — по дороге сюда князь Одоевский успел мне немного рассказать о том, что ему удалось увидеть во время его кратковременного пребывания в XXI веке. И о том, что произошло в нашей истории. Упомянул он и о войне, которая начнется через тринадцать лет, во время которой мы потеряем половину Севастополя и вынуждены будем заключить невыгодный для нас мир. Так ли это было на самом деле? И почему мы потерпели в той войне поражение?
Сергеев, который в свое время тщательно проштудировал историю Крымской войны, задумался. Ему не хотелось рассказывать о вещах, которые были бы лично весьма неприятны царю, и в то же время ему не хотелось лгать. Поколебавшись немного, он сказал. — Ваше величество, я бы не стал говорить, что Россия потерпела поражение в войне, позднее названной Крымской. Россия не сумела одержать в ней победу. Союзные англо-франко-турецко-сардинские войска понесли в этой войне потери бoльшие, чем русские войска. Им удалось захватить в Крыму Южную часть Севастополя, а на Балтике недостроенную крепость Бомарзунд, над проектом которой, вы, ваше величество, лично трудились.
Николай насупился и кивнул, а Сергеев, сделав паузу, продолжил, — на Севере и на Тихом океане войска и флот противника не добились успеха, а на Кавказе русские войска под командованием генерала Муравьева взяли турецкую крепость Карс. В общем, победа ваших противников была весьма сомнительной. И лишь под нажимом ваших нынешних союзников – Австрии и Пруссии, сменивший вас на троне Александр Николаевич был вынужден пойти на заключение в Париже мирного договора.
— Вот как… — задумчиво сказал царь, — значит, мой сын будет отдуваться за все то, что началось при мне?
В ответ Сергеев лишь пожал плечами. Николай задумался, а потом тихо спросил. — Виктор Иванович, — а как я умер?
— На этот счет существует достаточно распространенная легенда, согласно которой вы, якобы, в глубоком отчаянии велели вашему лейб-медику Мандту дать вам яд… — сказал Сергеев.
Николай, услышав эти слова, в возмущении замахал руками. Сергеев понимающе кивнул, и продолжил свой рассказ, — я знаю, что вы, как человек верующий в Господа Нашего Иисуса Христа, — тут Виктор перекрестился, и царь последовал его примеру, — никогда не совершили бы такой смертный грех. Наши медики, изучавшие историю вашей болезни, пришли к выводу, что вы скончались от пневмонии. В наше время такую болезнь довольно успешно лечат. Умерли вы, как настоящий христианин, причастившись и исповедовавшись.
Николай и Виктор минут пять молчали. Экипаж катил по Каменоостровскому проспекту, и был уже на подходе к Петропавловской крепости.
— Виктор Иванович, не составите ли вы мне компанию, — неожиданно спросил Николай, — я хотел бы зайти помолиться в Собор во имя первоверховных апостолов Петра и Павла.
— Я не возражаю, — ответил Сергеев, — в этом соборе похоронены все русские цари, ваши предки. И в наше время там проводятся богослужения.
Получив указание от царя, кучер свернул на деревянный мост через Кронверкскую протоку и подъехал к воротам Иоанновского равелина. Часовой, увидев сидящего в экипаже царя, вызвал дежурного офицера. Тот примчался встречать самодержца вместе с комендантом Петропавловской крепости генералом Иваном Никитичем Скобелевым. Сергеев с любопытством смотрел на деда знаменитого русского полководца Михаила Дмитриевича Скобелева. "Однорукий генерал", как прозвали Скобелева за увечье, полученное во время подавления Польского мятежа, с пустым левым рукавом генеральского мундира, и помятым морщинистым лицом, выглядел настоящим старым рубакой, "не знающим слов любви". Но впечатление было обманчивым. Иван Никитич был не чужд литературному творчеству, и публиковал свои воспоминания о сражениях, в которых ему довелось участвовать, в "Русской старине".
Приложив к головному убору трехпалую правую ладонь – два пальца были оторваны шведской пулей во время сражения при Кирке Куортане в войне со Швецией в 1808 году, старый вояка браво доложил царю о том, что в крепости все в порядке, и никаких происшествий не случилось.
Узнав, что государь желал бы посетить место упокоения своих предков, Скобелев предложил Николаю лично проводить царя и его гостя в собор. При этом Иван Никитич все время косился на Сергеева. Наметанный глаз ветерана узнал в нем своего "коллегу", такого же, как и он ветерана, вдоволь понюхавшего пороха. Но, он не стал задавать ненужных вопросов, и он почтительно шагал рядом с Николаем, хозяйским взглядом обозревая подведомственную ему территорию.
В соборе царь отстранил спешно подошедшего к нему настоятеля, и вместе с Сергеевым подошел к алтарю. Прочитав "Отче наш" и "Верую", Николай перекрестился, посмотрел на Виктора, который вслед за царем читал молитвы, и предложил ему жестом пройти к могилам русских царей. Они постояли рядом с надгробиями Петра Великого и Екатерины II, потом, опять же жестом остановив Сергеева, Николай подошел к могиле своего отца, императора Павла I, и преклонил колени. Помолившись, он встал, внимательно посмотрел на Виктора, и кивнул ему головой в направлении выхода.
Выйдя из собора, все перекрестились в последний раз, и в сопровождении генерала Скобелева направились в сторону Иоанновского равелина. Там царь и его гость сели в экипаж, и через Воскресенский наплавной мост перебрались на другую сторону Невы. У Летнего сада они распрощались.
— Виктор Иванович, — сказал царь, — я готов отправиться в ваше будущее. Когда у вас будет снова открыто окно в ваш век?
— Завтра, около семи часов вечера, — ответил Виктор. — Алексею пора возвращаться. Его ждут работа и больные. Вместе с ним вы можете отправиться в будущее. Когда и где мы завтра с вами встретимся?
— В половине седьмого я буду ждать вас в экипаже на Каменном острове у церкви Иоанна Предтечи. Вы знаете, где это? — Сергеев кивнул, — и Николай продолжил, — я постараюсь, чтобы никто не знал о нашей встрече, хотя…
— Ваше величество, — сказал Виктор, — я прекрасно все понимаю, и рассчитываю на то, что Леонтий Васильевич Дубельт не будет излишне любопытным…
— Вот-вот, — усмехнулся Николай, — и после соответствующего моего внушения, как мне кажется, он не станет совать свой нос в наши дела. Ну а если что, то ваш сын и его кузен сумеют отбить охоту к излишнему любопытству…
Сергеев кивнул, и на лице его появилась кривая усмешка. Виктор на мгновение представил, как в руках Николая и Дениса бьется человек в "гороховом пальто", с ужасом глядя на их размалеванные черно-зелеными узорами лица.
— Все будет в порядке, ваше величество, — сказал отставной майор, — ровно в половине седьмого я буду с Алексеем Юрьевичем ждать вас в условленном месте. Всего вам доброго…
— Всего доброго и вам, Виктор Иванович, — сказал царь. И приложил в знак прощания ладонь к своей треуголке…
Вернувшись в квартиру Одоевских на Фонтанке, Сергеев огорошил всех известием, что Николай I решился на путешествие в будущее. Хотя он и высказал желание заглянуть в Россию XXI века, но никто не ожидал, что это произойдет так скоро.
Главная забота легла на хрупкие плечи Ольги Румянцевой. Ведь царя надо будет сразу же переодеть в то, что носят люди в Петербурге начала третьего тысячелетия. А габариты Николая Павловича были такие, что не всякий костюм мог подойти ему по размерам. Напомним, что ростом император был высокого – 189 см, и телосложения атлетического. Врач Конногвардейского полка Карелль, в 1849 году осматривавшего 53-летнего Николая I потом вспоминал: "Видев его до тех пор, как и все, только в мундире и сюртуке, я всегда воображал себе, что эта высоко выдававшаяся грудь – дело ваты. Ничего не бывало… Я убедился, что все это самородное; нельзя себе представить форм изящнее и конструкции более Аполлоново-Геркулесовой".
- Предыдущая
- 51/71
- Следующая
