Ужас реального - Горичева Татьяна - Страница 17

73

Terra terrorum

оказались пожарные и спасатели, — в противовес американской разведке, компьютерам и службам безопасности, которые не смогли вычислить террористов. Фукуяма стал писать о том, что главные герои — это пожарные, жертвовавшие своими жизнями, в них сохранилась человечность, сострадание, служение. Может быть, сейчас заканчивается эпоха планетарного господства техники и начинается другая эпоха. Пока об этом трудно судить, однако ресурсы планеты действительно заканчиваются. Мы видим, как сильные мира сего собираются на конгрессах и обсуждают пути и способы спасения планеты, но на самом-то деле они и виноваты в нынешнем положении дел. Ничего из этих конгрессов не получается. Мир изменяется быстрее, чем успевают возникать реакции на изменения.

А. С.. На самой поверхности бытия, там, где проходит кромка социального или даже, точнее сказать, кромка новейшей облагороженной социальности, унавоженной идеалами Просвещения, террор предстает как шум и ярость. Так он и объясняется обывателями — неожиданный слом устоявшегося порядка, невесть откуда налетевший вихрь, напасть вроде семи казней египетских. Но это именно поверхностное впечатление, вернее, поверхностное ощущение. Можно сказать, дрожь земли, источник которой находится в глубинах, там, где располагаются основания самих социальных порядков Террор, какими бы целями он ни руководствовался в каждом отдельном случае, лишен собственной сущности, он всегда есть результат некоего попустительства, сущностного небрежения со стороны тех, кто однажды утвердил себя в ранге субъекта Если субъект полноправно пребывает в своем статусе, возобновляя основы своего бытия, никакой террор ему не страшен, — тогда вирусы террора вытеснены на задворки, погружены в анабиоз Но стоит расслабиться, пройти курс смягчения нра-

Беседа /

74

вов , подвергнуться кастрационно-косметической операции, политкорректности, и на фоне прогрессирующего малодушия тут же проступают очаги терроризма. Тут полная аналогия с возбудителями ОРЗ. известно, что они пребывают в организме всегда. Но заболевает человек лишь в случае ослабления иммунитета. Ослабление социального иммунитета — духа воинственности, длинной воли, решимости не пускать чужих в Родной Дом, потускнение света трансцендентных ценностей, в том числе и угасание утопического начала, о котором говорил Даниэль, — таков диагноз. А наступивший (подступивший) террор — всего лишь симптом. Симптоматика последних десятилетий, увенчавшаяся наконец первым обмороком 11 сентября, очень характерна. Рассматривая картину заболевания, опытный специалист мог бы поставить достаточно точный диагноз: Приобретенный Иммунно-Защитный Дефицит Европейской Цивилизации. Или, сокращенно, ПИЗДЕЦ.

Недопонимание природы терроризма, как мне каже ся, обусловлено одной навязчивой иллюзией. Кстати, навязчивой иллюзии избавиться ничуть не легче, чем навязчивой идеи. Речь идет об устойчивом представлена будто порядок, в частности социальный порядок, подде живается сам собой, просто по инерции, если его никто нарушает. На деле же инерция существования не гарантрует субъекту воспроизводства его собственной мернсти, — дрожь земли усиливается, как только ослабевает железная хватка господина А когда господин (вернее, его изнеженный наследник-бастард) начинает трястись от страха, дрожь переходит в землетрясение, очаги терроризма сливаются в тотальный террор и кромка социальности рушится. Как уже было замечено, сначала под фундаментом образуются пустоты, а затем ажурные постройки (формы социального комфорта, обживаемые методом страуса), лишенные опоры на фундаментальные ценности, провали-

75

Terra terrorum

"ваются. Полагаю, что подробная расшифровка была бы здесь излишней, достаточно сокращенного варианта.

Н. И. Возможно, дело тут не столько в скорости из-менений, о которой говорила Татьяна, сколько в том, что реактивен их масштаб: чем мгновенней реакция, тем она беспомощней, и чем беспомощней, тем реакционней.; А вообще, едва ли можно спорить, что утопия и терроризм плоть от плоти друг друга Места — топоса — террору, его предметам и его субъектам просто нет на этом свете. Террор не имеет своего аутентичного пристанища Но парадоксальным образом он обладает своей территорией. Есть некоторая земля террора — terra terrorum, — и когда начинаешь ее обозревать, она предстает практически безграничной. Чем сильнее тенденции глобализма, тоталитаризма или фундаментализма, тем явственней становится и эта безграничность. На любом макро- или микроуровне террорист способен заявить о себе, о собственном всем миром отрицаемом достоинстве, и взять на себя то, что не решается взять никто. В частности, ответственность за ту самую утопию, плоть от плоти которой он собою представляет. Источник всей сложности размышления о терроре кроется в том, что мы не слишком понимаем, как можно сорваться с теплого, насиженного жизнью места без шанса на то, чтобы на него вернуться. Не то чтобы всякий террорист — смертник, но ценность возвращения, ценность самосохранения настолько явным образом устремляется к нулю, что обыкновенно оказывается вовсе не востребованной Такое впечатление, что если бы террорист не взорвался в самолете, в автобусе или в магазине, то он сделал бы это сегодня же ночью у себя в спальне. Обидно и страшно-размышлять о мире, в котором продемонстрировать собственный покой по отношению к личной жизни и смерти мы оставляем в качестве удела террористу Но поскольку

76

Беседа 4

террор всюду найдет себе место — и в большой, и в ма- ленькой политике, и в макро-, и в микроэкономике, популярной, и в сколь угодно элитарной культуре, и в част- ной, и в общественной жизни, — то менее всего мы его сможем уловить, если попробуем обозреть поля его фактического распространения. И вовсе не только в силу того, что они необозримы, но прежде всего потому, что странным образом это априори бессмысленное обозрение идеальным образом впишется в ту перформативную картину, которая душит сегодня не только террориста, но и любого нормального человека. Ту картину, которая вызывает террориста на историческую авансцену и раскрывает в нас не так, как когда-то — то ли божественное, то ли земное начало, а начало вовсе безотносительное к полям реального и символического, — начало специфически виртуальное, выглядывающее на тебя не из зеркала, а из компьютерного монитора и экрана телевизора. Совсем не случайно, я полагаю, террорист сегодня предстал у нас в качестве того, кто разбивает бесчисленные зеркала, в которые мы привыкли смотреться по утрам в полном покое в поисках, как принц Гэндзи, «новой утонченности» на своем лице. Да, культура для современного самосознания находится если и не в состоянии самоуспокоенности, то в состоянии странного поиска самозабвения, — поиска встречи в некий знойный, ясный солнечный день с богом Паном на лесной лужайке. Не с тем, чтобы он вселил в тебя древний, собственно панический ужас, а с тем, чтобы забыться сном, который хоть сколько-нибудь напоминал бы реальность, — хоть сколько-нибудь отличался бы от того, что мы видим собственными глазами. Во времени мы легче можем обнаружить искомую территорию ужаса, нежели в пространстве. Для меня подлинный ужас — это единственно ужас древний, тот, который живописуют Бакст и Вячеслав Иванов, тот, с которым мы лично сталкиваемся едва

77

Terra terrorum