Восемь минут тревоги (сборник) - Пшеничников Виктор - Страница 95
- Предыдущая
- 95/97
- Следующая
— Во?лок? Что-то тащили?
Он проследил, куда уходили глубокие вмятины — до того места, где только что на возвышении нес службу; расстояние оказывалось порядочным, дойти еще не успел.
— Подсвети-ка фонарем!
След был недавним, края не успели заветриться и оплыть, завалиться вовнутрь. Сбоку шла оторочка — вмятины от косо вдавленных каблуков, как бывает, когда человек, упираясь в землю, пятится спиной, чтобы легче было сволакивать тяжесть.
— Хорошенько осмотри местность, Мустафин, — наказал Калинин младшему наряда. — А я займусь обратной проработкой следа.
Но не успел он сделать и десятка шагов, Мустафин снова позвал его; в голосе напарника сквозила радость первооткрывателя, обнаружившего удачную находку.
Мустафин вложил в широкую ладонь старшего наряда обшарпанный пластиковый пенал, дал свет.
— «Резиновый клей», — прочитал Калинин едва сохранившуюся полузатертую надпись на тубе.
— Там же нашел, у кромки.
Калинин отвинтил колпачок, принюхался: пластиковый контейнер с остатками содержимого струил свежий запах клея, еще недавно бывшего в употреблении.
— Больше ничего не нашел? — на всякий случай спросил Калинин, хотя для начала и тубы было достаточно.
Мустафин покачал головой и предусмотрительно, не дожидаясь команды, выдернул из чехла радиостанцию, брякнул гарнитурой.
— Сообщай по обстановке, — одобрил действия напарника старший наряда.
А ветер уже тянул с напором, и море, ворча, отзывалось на его порывы тугими накатами, громыхало поднятой со дна галькой и пеной завивалось у ног пограничников.
Уходя от береговой кромки, куда доставала вода, Калинин потянулся по наклонной отмели к месту, в направлении которого вели следы волока, и встречный злой северный ветер выбивал слезу, сек его по щекам, выдувал из-под одежды тепло.
Нет, не напрасно Калинин стремился проработать обратный след, не зря так упорно, увязая в песке, тел к гребню плоских дюн, обозначенных в серой предутренней кисее только что начавшегося буса плотной грядой кустарников.
— Иди сюда! — едва достигнув верха, позвал он напарника. — Смотри…
В быстро намокших от дождя лесопосадках, будто доисторическое ископаемое, мрачно высился грузовик. Калинин пощупал решетку мотора: радиатор еще хранил слабое, едва ощутимое тепло.
«Полчаса, максимум час, как здесь были люди», — определил Калинин. Осторожно, дав знак напарнику и взяв оружие на изготовку, он приблизился к двери. Кабина оказалась пуста, и никакие предметы не могли навести пограничников на мысль, что же здесь недавно происходило. Заглянули для очистки совести и в кузов — кроме двух добротных лаг там ничего не оказалось. Больше тут делать было нечего, и наряд, вторично выйдя на связь и сообщив дополнительные результаты осмотра, спустился к побережью, чтобы встретить выехавшую на место происшествия тревожную группу.
Море из оловянного, тусклого делалось жестяным, потом, подсвеченное близким рассветом, стало проблескивать ртутью, на всем видимом протяжении вскипавшей белесыми гребнями волн.
— Наверняка движется шторм, — обронил Калинин, вовремя вспомнивший предупреждение начальника заставы, и оба они посмотрели на беснующийся залив, не сговариваясь, думая и пытаясь представить тех, кого понесло неведомо зачем в дождь и непогоду в открытое море.
Обсудить предположение они не успели — издалека, колебля фарами сумрак, прытко мчался к наряду уазик, уже одним своим появлением вселяя в пограничников облегчение и обещая скорую развязку таинственного ночного приключения.
— Эй, чужак, ты бы лишний раз не высовывался. — Рыжий плавно переложил руль, глянул насмешливо, с превосходством. — Еще смоет ненароком. Видал, идет шторм? А то привязался бы на всякий случай. Мало ли…
Джеймс захлопнул футляр глицеринового компаса, по которому, часто выбираясь из-под купола надувного плота, определял местонахождение. Муторно было вылезать из укрытия к близко клокотавшей воде, но еще муторней оказалось сидеть в неведении и темноте, даже отдаленно не намекавшей на появление долгожданных корабельных огней.
— Ты ведь не за мою жизнь беспокоишься, верно? Тебя больше интересует мой карман. — Пассажир натужно расхохотался и достал из внутреннего кармана пиджака пачку банкнот достоинством по десятке. — Ты получишь содержимое моих карманов, когда сделаешь дело, или же все это уйдет на дно. — Держа пачку за уголок, Джеймс опасно покачал двумя пальцами деньги над самой водой.
Рыжий облизнул губы, но удержался, чтобы не встать.
— Дернуло меня связаться с тобой, ненормальным, — только и сказал он.
Мысль поскорее избавиться от пассажира глубоко тлела в его душе, постепенно, исподволь дозревая на расчете и корысти, чтобы в какую-то подходящую минуту выплеснуться наружу жарким огнем действия.
— Еще минут сорок ходу — и мы у цели, а? Как думаешь? — Джеймс бодрился, прогоняя таким образом собственный страх и нехорошие предчувствия.
— Посмотрим, — нехотя отозвался рулевой, не оборачиваясь больше в его сторону. — Однако с берега прожектором нас уже не взять: далеко.
Снизу по днищу хлопнуло, проскрежетало, будто напоролись на скальный выступ, и плот с маху сначала вздыбило, потом швырнуло вниз. Мотор даже не чихнул — смолк, как оборвался.
Оглушенные, не до конца поняв, что случилось, пассажиры с минуту сидели, не двигаясь.
— Кажется, хана. — Рыжий включил маленький карманный фонарик, пощупал мотор. — Закидало. Теперь сносить будет ветром.
— Куда сносить? Зачем сносить? — Джеймс подскочил к нему вплотную.
Рыжий легко стряхнул его со своего плеча.
— Обыкновенно куда. В море. Будем мотаться, как это самое в проруби… Не трепыхайся! Сядь и сиди, пока нас не опрокинуло. А то храбрый больно, размахался деньгами…
Белесым рассветом мазнуло но линии горизонта, когда пограничный сторожевой корабль, получив задачу, снялся с линии дозора и взял курс на указанный квадрат, где предполагалось в данный момент нахождение неопознанного плавсредства.
Одновременно с этим в небо поднялся со стоянки поисковый вертолет, ушел для осмотра акватории бухты, отчаянно меся лопастями тяжелый сырой воздух, который чем выше, тем плотнее обжимал со всех сторон пляшущую в одиночестве машину.
— Борт, что наблюдаете? — запрашивали с земли.
«Синее море и белый пароход», — буркнул себе под нос командир вертолета и не ответил так лишь потому, что знал, какая сейчас внизу, на земле, идет работа, какой повсюду стоит телефонный трезвон и как ширится, вовлекая в себя все новых и новых людей, начавшийся пограничный поиск.
— Штурман, сколько идем?
— Тридцать, — едва бросив взгляд на часы, отрапортовал на запрос штурман.
По блистеру, по всему остеклению кабины, лишая видимости, ползла влага; тенями промахивали и уносились назад клоки облаков. А надо было вырваться из этой проклятой каши, в которой увязли по самые уши, и надо было, черт побери, прозреть, чтобы нз жечь напрасно горючку и не морочить пустым облетом так много ждущих от тебя людей земли.
— Потолок, командир. — Борттехник с треском расстегнул и застегнул «молнию» на куртке. — Выше «сотки» не поднимемся, обложило.
— Не психуйте, ребятки. Прорвемся. Ведь что главное в машине? — Это была старая шутка, которую прекрасно знали и на которую всегда реагировали одинаково, и тем не менее командир закончил: — А главное в машине — не портить воздух, а то задохнемся, не долетим…
Он отдал книзу ручку циклического шага, и вертолет, охнув, как бы присев, выдрался из пены, враз очистился, и тотчас, едва немного развиднелось, машина легла на галс, выпевая винтами мелодию надежно работающей небесной «бетономешалки», дающей сейчас людям в этой сатанинской круговерти приют и тепло.
А день тем временем попер, как на свежих дрожжах, выправился, замешав из света и влаги — взамен канувшей тьмы — высокий плотный туман.
— Уходим под облачность, — объявил экипажу командир.
- Предыдущая
- 95/97
- Следующая
