Что за горизонтом? - Шевцов Иван - Страница 37
- Предыдущая
- 37/56
- Следующая
— Никита был палач. Он расстрелял рабочих в Новочеркасске, — сказал я. — И его примеру последовал такой же палач Ельцин. И такой же коварный, как Ельцин. Вспомни, как он распорядился с Народным Героем маршалом Жуковым.
— Как Ельцин с Лебедем, — сказал Никитин.
— Ну, сравнил: Жуков и Лебедь — слон и моська. Лебедь просто говно, самолюбивый авантюрист.
— К сожалению, порочная, преступная традиция, — печально сказал Никитин. — Она была сверху до низу, от Политбюро до райкома партии. Вы сегодня познакомитесь с моим другом, который на своей судьбе испытал эту традицию. Сергей Сергеевич командовал пограничным сторожевым кораблем здесь, на Черном море. Партийным боссом, или хозяином на Черноморском побережье был личный друг Брежнева, а вернее сатрап или лакей, который считал, что ему все дозволено, он здесь был царь и воинский начальник. Да-да — и воинский, поскольку он был и членом военного совета. Он часто устраивал пьяные оргии с собутыльниками и женщинами легкого поведения в своих особняках как на приморских пляжах, так и в горах. Однажды ему взбрела мысль устроить бардак на море, на подведомственной ему, естественно, государственной вахте. Словом — публичный дом на морских волнах. Собрав известную компанию своих приспешников и, конечно, приспешниц и не предупредив об этом пограничников, — а как же, он плевал на законы и пограничный режим, — и вышел в море. Естественно, коньяки, водки и вина на яхте лились рекой. Не важно, кто — то ли строптивая дамочка, то ли сам босс решил лицезреть турецкие берега и приказал капитану яхты нарушить государственную границу и выйти в нейтральные воды. Пограничники наши держали под наблюдением и контролем этот плывучий бардак, и Сережа, то есть мой друг Сергей Сергеевич, догадывался, кто командует этим летучим голландцем, и вышел ему на перехват, чтоб воспрепятствовать нарушению государственной границы. Как потом рассказывал мне Сергей, и такая мысль его осенила: а вдруг эта банда преступников захватила яхту и решила эмигрировать в Турцию. А что? — мысль вполне резонная. И он решил действовать по закону, как велит инструкция пограничной службы.
— Ну и как же поступили пограничники? — не утерпела Лариса.
— Приказали яхте дать обратный ход. Яхта, вернее ее капитан, не подчинился, потому что его босс так решил: мол, не обращай внимание. Пограничники в ответ дали предупредительный выстрел — все по уставу. Тогда яхта остановилась, и партийный босс потребовал к себе на яхту командира сторожевого корабля. Сергей поднялся на яхту и увидел босса, пьяного вдрызг. Тот обрушился на Сергея с грубой матерщиной, пригрозил ему суровой карой и демонстративно сорвал с него погоны и приказал вместе со своей «посудиной» скрыться с его глаз. «Здесь я хозяин — куда хочу, туда и плыву!» — куражился партийный вельможа. Сергей — офицер-пограничник. А пограничники они имеют характер и достоинство. Он не мог простить такого унижения и оскорбления. Сойдя на свой корабль он дал еще предупредительный выстрел из пулемета по удаляющемуся в сторону Турции взбесившемуся плавучему дому терпимости. Но тот проигнорировал и это предупреждение. Тогда Сережа пошел на крайний шаг: он саданул из пушки по рубке яхты. Это отрезвило обитателей борделя. Они поняли, что с ними не шутят. И повернули восвояси.
Мы добрались до перевала. Никитин остановил машину, предложил нам выйти, размяться.
— До сей точки мы поднимались вверх, в гору, — пояснил он Ларисе. — А теперь пойдем на спуск, к морю. Чувствуете, какой здесь свежий воздух и не жарко?
— Да, заметно, дышится легко, — с удовлетворением согласилась Лариса. — Но что же было дальше? Чем кончился эпизод в море, столкновение закона с произволом?
— Нередко произвол и в советское время оказывался сильнее закона. О нынешнем я не говорю: сейчас господствует сплошной произвол и беззаконие, — ответил Никитин.
В машине когда начался спуск по просьбе Ларисы Александр Петрович продолжал:
— Была созвана комиссия, дело хотели замять, но оно получило огласку. Преступник, то есть партийный босс благодаря поддержке Брежнева, был оправдан, а Сергей Сергеевич осужден на семь лет и лишен воинского звания. Пока он отбывал срок, жена от него ушла, нашла себе замену, а он, выйдя на свободу так и не женился.
— Почему? — поинтересовалась Лариса.
— Кто знает, — ответил неопределенно Никитин. — Причины могут быть разные, целый букет. Но одну знаю: он разуверился в женщинах. Говорит, только в книгах, да в песнях они ангелы. А в жизни, как верно заметил Маяковский, все бабы — трясогузки. Верить им нельзя. А вечной преданности и любви в природе не существует. Ее выдумали поэты.
Я пытался догадаться, что думает об этом Лариса, мне хотелось проникнуть в ее мысли. И почему-то я невольно подумал: а искренна ли Лариса передо мной, и насколько крепки ее чувства ко мне? Я вспомнил Эру, вспомнил других женщин, с которыми у меня были флирты, мимолетные связи. Ни они мне, ни я им не клялись в вечности и верности. Я сравнивал их с Ларисой и с женой того пограничника. Осуждает ли ее Лариса, я ждал ее осуждения, но она молчала. Я думал о ее характере: сдержанная на эмоции, искренняя, в чем у меня не было сомнения, открыта и самозабвенна, нежна и ласкова. А разве этого мало? Тем более я говорил ей: она свободна. И тем не менее не одобрял и не поощрял эту свободу. Я ревновал, тайно, скрытно. Я знаю: она мечтает о ребенке, которого я не могу ей дать. Я виноват перед ней. Но в чем моя вина? Что я люблю ее и буду любить всегда, даже тогда, когда она выйдет замуж — если выйдет, что еще проблематично. Однажды она сказала: даже если выйду замуж, я тебя не брошу. Понимай как хочешь, как красивые слова? Для меня она последняя любовь, тот огонек, который согревает душу, ради которого стоит жить. Без нее жизнь моя бессмысленна. Она обладает удивительной способностью предстать передо мной всегда новой, необычной. Она не стандартна, и каждый проведенный с ней день или ночь — это новая, совершенно неожиданная страница. Меня это радует. Иногда я смотрю на ее шалости и вспоминаю давнишнюю песенку о Чилите: «Над нами она хохочет и делает все, что хочет». Но до определенной черты, переступить которую она не решается, хотя я ей и не запрещаю. Мои мысли оборвал восторженный голос Ларисы:
— Смотрите, там море?!
— Да, это море, — подтвердил Никитин.
…И вот мы сидим в просторной горнице гостеприимных моих друзей Никитиных, говорим то о политике, то о том, как нам с Ларисой провести здесь двадцатидневный отдых. Мы планировали побывать в Ялте и Севастополе, осмотреть дворцы, Никитский сад. И конечно же позагорать на пляже, купаться. За разговорами, сопровождающимися отличным вином, время летело быстро и не заметно, как вдруг Александр Петрович, глядя в окно объявил:
— А вон и наш Сергей идет. Собственной персоной Сергей Сергеевич, о котором я вам уже рассказал.
Историю моряка-пограничника я уже слышал здесь раньше и даже однажды накоротке нас познакомил Никитин. Я вспомнил худощавого, седоволосого, подтянутого в фигуре смуглолицего человека еще далеко не пенсионного возраста. Но с тех пор минуло около десяти лет. И теперь перед нами предстал совсем другой Сергей Сергеевич: белобородый пышно усатый с непричесанной седой шевелюрой. Пожалуй, от прежнего Сергея оставались только затуманенные печалью карие глаза, да черные, контрастирующие с бородой и усами брови. Он очень изменился, слегка располнел и ссутулился. Лариса потом мне сказала, что по рассказам Никитина представляла его другим. Он был сдержан на слова, отделывался краткими незначительными фразами. Задал лишь один вопрос:
— Когда же вы избавитесь от своего полоумного президента? Или на Бога надеетесь, а сами оплошали?
— Так ведь и наш Кучма не далеко ушел от Ельцина, — ответил за нас Никитин.
Погода стояла отменная, солнечная. Температура в тени около тридцати градусов, вода в море двадцать два. Пляж в Рабочем уголке, которым мы пользовались, приятная, не очень крупная галька. Первые дни мы с Ларисой наслаждались морем. Чтоб не сгореть на солнцепеке, мы пользовались защитным кремом, втирая друг другу его в наши бледные, еще не тронутые солнцем тела. Мы действовали, чувствовали себя, как в раю. По вечерам по набережным ходили в центр Алушты к беломраморному памятнику великому русскому писателю, жившему в Алуште Сергееву-Ценскому. Побывали с Александром Петровичем в Никитском саду, в Ялте, в доме-музее Чехова. Кстати, хотели побывать и в алуштинском доме-музее Сергеева-Ценского. Но он был закрыт.
- Предыдущая
- 37/56
- Следующая
