Что за горизонтом? - Шевцов Иван - Страница 36
- Предыдущая
- 36/56
- Следующая
— Но есть у нас и такие, которые верят телевидению, своими мозгами шевелить ленятся. Таких не много. У каждого свой кумир: у кого Лебедь, у кого Жириновский, Явлинский. У многих Зюганов.
— Ну а твой кумир? Кто?
В его глазах заиграли лукавые искорки. Он не сразу ответил, как бы не решаясь открыть свой секрет.
— Что же ты молчишь? Или это тайна? Мне-то ты можешь довериться.
— Ты только не удивляйся, дедушка. Мой кумир — Сталин.
Я нисколько не удивился. Я даже порадовался за тебя. Но Сталина сегодня у нас нет среди живых лидеров. Хотя и настоящих лидеров тоже нет.
— Вообще-то я бы предпочел военных, — сказал Артем. — Например, генерала Макашова или Радионова. И, конечно, наш пограничный начальник генерал Николаев Андрей Иванович. Ты не подумай, дедушка, что я субъективен. Он на самом деле очень порядочный, честный и умный генерал.
— Что ж, мне они тоже нравятся. А из штатских? Что ты думаешь о Зюганове?
Артем сморщил пренебрежительно лицо и сощурил глаза. С ответом не спешил. Наконец сказал:
— Он какой-то вялый, осторожный. Там в Думе есть Илюхин. Он, мне кажется, более решительный и прямой.
— Что ж, я с тобой, пожалуй, согласен.
— Тогда объясни мне, дедушка, почему в этой «холодной войне победили демократы-американцы? В горячей мы победили, а в „холодной“ проиграли?
— Потому, Артемка, что при Сталине в стране не было «пятой колонны», то есть внутренних предателей. Сталин разгромил ее еще перед войной. Но корни остались. И корни эти — было еврейство, тесно связанное с мировым капиталом и западными спецслужбами. Они умертвили Сталина и пробрались во все важные артерии власти, — экономику, культуру, в ЦК, в Кремль. Евреи многие столетия мечтали превратить Россию в свою вотчину. И в семнадцатом году уже были у цели. Ленин их сдерживал, они стрельнули в него отравленными пули. Сталин это понял и хотел навсегда выкорчевать их ядовитые корни. Они убили Сталина. — Наступила долгая пауза. Нарушил ее Артем:
— Ты извини, дедушка. Можно тебе задать не совсем корректный, интимный вопрос?
— Пожалуйста. Я готов ответить на все твои вопросы.
— Ты сказал, что любишь Ларису. И я понял, что и она тебя любит. Как это все понимать? Она твоя жена, или…? — Я ждал этот вопрос. Я ответил:
— Лариса — самый родной для меня человек. У нас с ней гражданский брак. — Артем закивал одобрительно головой. Сказал:
— Теперь все понятно. Она хорошая и красивая.
Я спросил о его планах на завтрашний день. Он сказал, что проведет его до отхода поезда у своего московского друга тоже молодого лейтенанта. Потом спросил меня, что я ему пожелаю. Я ответил:
— Прежде всего будь верен России и своему народу. Помни, что Россия сейчас находится в ярме американо-израильских оккупантов. И от тебя и твоих друзей зависит ее судьба. Потом: не верь телевидению и газетам оккупантов, думай своей головой. И еще, когда падет этот преступный воровской режим жестоко накажите Ельцина, Горбачева и всю эту преступную банду. За кровь, расстрелянных в Москве в октябре девяносто третьего, за кровь, пролитую в Чечне, за горе детей, матерей, стариков пусть они заплатят своей черной подлой кровью. Никакой пощады. Ваша месть будет священной. Ну и последнее: не женись с налета. И не спеши. Юношеская любовь пылкая, но не прочная. Она что свеча на ветру. И, вообще, скажу я тебе, исходя из моего опыта, любовь-барышня многолика, изменчива, коварна и прекрасна. Она, как литература, выступает в разных жанрах, наряжается в разные одежды, потому она непредсказуема: она может быть и трогательной лирической песней, от которой душа замирает и тело размягчается, как воск на жаре, то возвышенной поэмой, от которой у тебя вырастают крылья, и ты паришь над грешной землей, то пошлым водевилем и глупой комедией, от которой потом надолго, а то и на всю жизнь в душе остается отвратительный кисло-горький осадок; то серьезным, благостно-поучительным романом, то драмой, оставляющей на душе болезненные царапины, а то и безысходной трагедией. Последняя — самая страшная. Как говорится: не дай Бог.
— И ты, дедушка, все это испытал?
— Далеко не все: но комедию пережил. И роман тоже.
— Роман с Альбиной?
— А ты проницательный.
— А что теперь?
— А как ты думаешь, проницатель?
— Поэма?
— Да, угадал: поэма и соловьиная песня.
— А помнишь ты рассказывал, что с соловьем случается разрыв сердца, когда он заливается от любовного восторга? Не случилось бы с тобой? — предупредил Артем.
— Что ж, тогда и будет трагедия.
Утром мы простились с Артемом: он поехал к своему другу, мы с Ларисой на дачу, где нас уже поджидал Ююкин. Перед этим я позвонил в Алушту Никитину и назвал ему дату, когда мы приедем в Крым. До отъезда еще оставалось дней двадцать, но я хотел лучше заранее предупредить Александра Петровича.
… В Крым мы с Ларисой прибыли в разгар курортного сезона — в жаркий июль. Никитин приготовил нам отличную комнату с видом на гору Кастель. Я не плохо знал Крым, побывал почти во всех его городах в том числе и в Алуште. Лариса же не знала Крыма. В студенчестве она предпочитала Кавказ, особенно уютную Гагру. Алушта с ее кипарисами, а особенно «Рабочий уголок» с его хорошо обустроенными пляжами, произвела на нее приятное впечатление. Александр Петрович, мой давнишний друг, жил вдвоем с пожилой супругой. У них я останавливался уже не первый раз, в том числе и с Альбиной. Единственный сын Никитиных, врач по профессии, со своей семьей жил в Киеве и отпуск свой проводил обычно в конце августа и начале сентября естественно в Алуште в родительских пенатах.
Ларису Никитины встретили с любопытством, но вполне гостеприимно и доброжелательно. Я уже заранее и в письме и по телефону предупредил Александра Петровича, что с Альбиной мы разошлись, и что у меня есть теперь новый друг получше старых двух, и что это не просто флирт, а настоящая любовь, последний роман. Александр Петрович всю свою сознательную жизнь провел на флоте и, как профессиональный военный моряк, служил и на Северном и на Тихоокеанском флотах, кстати, где мы и познакомились, когда я выступал с концертом у военных моряков, — и закончил свой служебный путь на Черноморском, так и остался в Крыму, обменяв свою севастопольскую квартиру на Алушту. Он был моложе меня на семь лет, еще полный физических сил, среднего роста, с густой седой шевелюрой и при седых пышных усах. На вид он был строг и суров, но по характеру добрейший и покладистый человек. Как водится, хозяева накрыли стол, да и мы с собой прихватили кое-каких столичных продуктов. Пока мы обменивались новостями и тостами, зашел приятель Никитина, тоже отставной моряк-пограничник капитан третьего ранга. Его здесь ждали и до его появления Никитин еще в машине по пути в Алушту — а он нас встречал на своей машине на вокзале в Симферополе, — рассказал необыкновенную историю этого человека трагической судьбы. А разговор начался с Хрущева, подарившего Украине Крым, который никогда не принадлежал Украине. Фактически самодур Хрущев, хитрый, коварный и дурковатый сатрап совершил государственное преступление, единолично решив судьбу целой области, даже не спросив не то что мнения жителей Крыма, но и верховной власти союза. Я рассказал Никитиным, как это «дарение» происходило. Дело в том, что я был в дружеских отношениях с тогдашним министром иностранных дел, членом Политбюро Дмитрием Шипиловым, ныне уже покойным, который так изложил мне саму процедуру «дарения».
«Было заседание Политбюро. Обсуждали разные текущие государственные дела, — рассказывал Шипилов. — Закончилось заседание, мы уже начали расходиться, как вдруг Никита, задержавшись у двери, сказал: минуточку, товарищи, есть еще один небольшой вопрос: — есть предложение к юбилею Украины сделать нашим братьям-украинцам подарок: присоединить Крым к УССР. Я думаю, возражений не будет? И никто не возразил». «„Почему?“ — спросил я Шипилова. „Бессмысленно было возражать. Так решил диктатор, так и должно быть. Такова была традиция в высшей власти“.
- Предыдущая
- 36/56
- Следующая
