Женский день - Метлицкая Мария - Страница 36
- Предыдущая
- 36/60
- Следующая
– Маруська! – кричала в трубку Женя. – В полпятого вечера, слышишь? Ну, пожалуйста, посмотри обязательно! Ну, зайди к соседям, в конце концов. У кого-то же должен быть телевизор. Все-таки твою мать показывают. Не дальнюю родственницу.
Маруся что-то лепетала, обещала зайти к соседям или потом посмотреть в Интернете.
– Посмотрю, мам! Где-нибудь посмотрю, не волнуйся.
– А может, к нам… заедешь? – осторожно спросила Женя, заранее зная ответ.
И она не ошиблась. Потом положила трубку, глубоко вздохнула и вытерла слезинку, ползущую по щеке. Не заедет. Ну, в общем, правильно. Зачем? Чтобы ловить презрительные и осуждающие взгляды Никиты? Чтобы видеть, как он сюсюкает с Дашкой? Чтобы стать свидетелем или участником очередного скандала? Незачем, верно. Ладно, не посмотрит – тоже беда не большая. А ведь хотелось, чтобы все сели в гостиной, накрыли чай и посмотрели эту фигню. Не потому, что важно, а потому, что ВМЕСТЕ!
Давно в их семье не было ВМЕСТЕ. Вот в чем дело.
– Дашка! – позвала она дочь. – Через полчаса начало. Скажи отцу, если можно. А я позвоню пока бабушке.
– Маруська не придет? – удивилась младшая дочь.
– Занята, – крикнула с кухни Женя, – что-то очень важное у нее, не очень поняла.
– Занята, – хмыкнула Дашка, – совсем обнаглела! Мать, можно сказать, на центральном телевидении! А она…
Дашка вздохнула, осуждая сестру, и пошла в кабинет отца. «Позвать на “просмотр”», – хихикнула она и привычно, капризно надула губы – отец обожал ее гримасы. Ее кокетство. Ее ужимки. Да чего уж там, он обожал ее всю.
И что удивительного? Родная же дочь, в самом деле!
С утра болела голова. Свекровь посоветовала крепкий и сладкий кофе. Вероника кофе послушно выпила, и чуть отпустило, правда.
На вечер лежали билеты в театр. Вадим ускакал на работу и пообещал, что эфир будет – пренепременно! – смотреть на работе. В секретарской большой телевизор, и девочки будут счастливы посмотреть на его жену.
Будет же о чем посудачить, правда?
Данька с Шурой отправились на улицу. Свекровь пекла обязательный субботний пирог – неделя капустный, другая – мясной. Сегодня был черед именно капустного. Из кухни доносились дразнящие запахи.
Какое счастье, что праздники! Три выходных – это ли не счастье? Вечером театр. Завтра – семейный и праздничный ужин. А послезавтра – они идут в гости.
И все эти дни не надо торопиться, спешить, думать про автомобильные пробки. Можно поваляться в постели, потом встать, выпить кофе и снова завалиться – просто так, «поваляться дурака», – как говорил маленький Данька.
Можно ходить в халате и теплых тапках, не красить ресницы с раннего утра. Не натягивать колготки, которые обязательно поползут. Словом, та милая и приятная расслабуха, которую так ценят работающие женщины.
Вероника валялась в спальне, полистывая журнал. Свекровь уже кормила Даньку обедом. Хотелось спать, и она глянула на часы – до эфира оставалось почти сорок минут. «Подремлю», – решила она и сладко зевнула.
Уснула тут же. Потом думала – лучше бы не просыпалась. Ей-богу.
Аля принимала педикюршу. Педикюрша стала, как это часто бывает, почти подругой. Аля ценила ее за профессионализм, за абсолютное нелюбопытство и умение держать язык за зубами.
Натали – так все называли ее – была немолода, все еще красива, естественно, ухожена и абсолютно разочарована в людях. Это, как она сама говорила, и держит ее на свете, помогая выживать в наше скотское время. Бывшая учительница литературы, бывшая челночница со стажем, бывшая домработница – все это она успела пройти за двадцать пять лет «нового времени», – она была образована, иронична и… очень несчастлива.
Обожаемый муж, ради которого она и билась как рыба об лед все эти годы, свалил к подружке их общей дочери. Зажил с ней «красиво», разменяв квартиру бывшей жены и родив в новом браке двух очаровательных малышей.
Но самое страшное было не это. Не предательство стареющего болвана, подумаешь, новость! Самое страшное было то, что Олечка, единственная, любимая, холеная и лелеяная дочка, перешла в стан врага – ни с папашей, ни с лучшей подругой отношений не разорвала ни на минуту. На вопрос матери: «Как же ты можешь?» – ответила спокойно:
– А, собственно, что? Что случилось такого? С Милкой мы с первого класса, ты знаешь. А папу… А папу я просто люблю.
– А меня? – тихо спросила Наташа.
– А ты никуда не денешься! – спокойно, с улыбкой, ответила дочь. – Ты ж моя мать. Куда же ты без меня?
Просчиталась дочурка. Натали вычеркнула ее из своей жизни одним росчерком пера. Отправила вместе с дружной компанией.
Только вот что было на сердце…
Но никто не узнал. Умные догадались. И молчали. Потому что умные. Что непонятного? Когда предают мужики – ну, это все знают. Это можно пережить, можно. Страшно, тяжко, гнусно, но… можно. А вот когда предает ребенок… Тогда кончается жизнь.
Квартира, размененная коварным сластолюбцем, когда-то принадлежала родителям Натали. Прекрасная квартира в высотном доме с видом на Москву-реку.
Поделили честно – однушка ему, однушка Олечке и однушка Натали. Правда, почему-то как раз ее квартира оказалась в совсем дурном, далеком и густонаселенном районе аккурат напротив огромных, работающих труб ТЭЦ.
– Почему, – спрашивали у нее, – почему ты согласилась на это?
– А мне было по барабану, – пожимала плечами она, – по барабану, где жить, и все. Потому что лучше тогда было просто не жить.
Травилась снотворным – выжила. Пыталась сброситься с моста – ухватили за полу пальто. Открыла на кухне газ – подумала о соседях и тут же духовку закрыла. Решила – ну ладно. Раз так – поживу. Только вот больше… никому не поверю. Ни одному человеку на свете!
И правда – «людишек» она стала презирать. Откровенно презирать. И еще не верить им. Вот никому не верить, и все. Раз уж предали самые близкие… Что говорить про других?
Выучилась на педикюршу. Появились клиенты. Зарабатывала прилично. В душу никому не лезла – знала, как это бывает.
С Алей они подружились – могли выпить кофе на кухне или в кафе, прошвырнуться по магазинам.
Обе скрытные, замкнутые. Обе не очень счастливые. Впрочем, Аля несчастной себя не считала – но до поры. А Наташку очень жалела. Несчастная баба, такое досталось! Ладно этот козел. Но чтобы дочь! Хотя… чья бы корова… Уж ее отношения с Лидочкой… Что говорить.
Натали ловко делала свое дело, они попивали кофеек, лениво перебрасывались фразами, и Аля поглядывала на часы – через пятнадцать минут передача.
– Останешься? – спросила она приятельницу. – Посмотришь на звездищу, небесную красоту?
Натали кивнула.
– А как же? Как не посмотреть на тебя, милая? На причепуренную и звездную? А то, – она хрипло рассмеялась, – мне звезда является в неглиже – крем на морде, маска на волосьях, старый халат и любимые тапки!
Посмеялись, и Аля щелкнула пультом. Шла реклама, и она приглушила навязчивый звук.
Марина Тобольчина сидела дома и тоже поглядывала на часы. Нет, не очередной телевизионный шедевр с ее участием ее волновал. Хотя, разумеется, все свои эфиры она тщательно и внимательно, по нескольку раз отсматривала. Скрупулезно разбирала, опытным глазом выдергивала ошибки и косяки, придирчиво разглядывала тщательно упакованные гримером морщины. Ей никогда не нравилась ее внешность. Хотя считалось, что она интересная. Но! Интересная – это не хорошенькая, не симпатичная, не миленькая и уж тем более не красавица. Интересная – это такая, какая может заинтересовать. Сделать себя, приукрасить, обратить на себя внимание. А это она умела! Наблатыкалась, говорила она. Стиль, то-се. В общем, работа над собой с годами стала очень заметна. Понимала, что фигура приличная, рост хороший, ноги и грудь вполне. А вот лицо… Лицо заурядное! Но при определенных усилиях, как говорится. При наличии денег к тому же…
Но в данный момент ее волновал не скорый эфир. В данный момент ее волновал телефонный звонок. От любимого, очень любимого когда-то человека. Он всегда звонил перед эфиром – просто так, поболтать. Так было заведено долгие годы, и она, Марина, даже сейчас, в иных обстоятельствах, ждала его звонка.
- Предыдущая
- 36/60
- Следующая
