Бессонница (др.перевод) - Кинг Стивен - Страница 34
- Предыдущая
- 34/168
- Следующая
Конечно, они и должны так выглядеть. Эти веревочки – индикаторы здоровья… или болезни. Как ауры Кирлиана, о которых так много говорили в шестидесятых – семидесятых.
Ральф, вступил другой голос, на самом деле ты ничего не видишь, да? Я не хочу быть занудой, но…
Но разве не существует хотя бы возможности, что все это происходит на самом деле? А что, если его хроническая бессонница вкупе со стабилизирующим действием его осознанных когерентных снов позволила ему на мгновение заглянуть в восхитительное фантастическое измерение, которое находится за пределами обычного восприятия?
Перестань, Ральф, немедленно перестань, иначе ты плохо кончишь – как бедный Эд Дипно.
При мысли об Эде внутри шевельнулось какое-то смутное воспоминание: какие-то слова, которые Эд говорил в тот день, когда его арестовали за избиение жены, но прежде чем Ральф сумел вспомнить, слева от него раздался голос:
– Мама, мамочка, а давай мы сегодня опять купим тот медово-ореховый пирог?
– Если будет, то купим.
Мимо Ральфа прошли, держась за руки, молодая женщина с маленьким мальчиком. На вид малышу было года четыре. Его маму окутывал кокон плотного света, ослепляющего белизной. Веревочка, поднимавшаяся от ее светлых волос, тоже была ослепительно белой и очень широкой – больше похожей на ленту от подарочной упаковки, чем на простую тесемку. Она поднималась на высоту не меньше двадцати футов и легко плыла следом за молодой женщиной. Ральфу это все напомнило свадьбу: праздничный кортеж, вуали, кружева прозрачных юбок.
Аура ее сына была темно-синего цвета, такого насыщенного, что он казался почти фиолетовым, и когда они проходили мимо, Ральф заметил еще одну вещь: отростки их аур поднимались вверх от их сжатых рук – белые от женщины, темно-синие от мальчика. Они заплетались в косичку, потом бледнели и пропадали.
Мать и сын, мать и сын, подумал Ральф. В этих отростках, которые обвивали друг друга, как жимолость обвивает забор, было что-то пронзительно-трогательное и символичное. Ральф смотрел на них, и его сердце переполняла радость. Сентиментально, наверное – да. Но именно так он и чувствовал. Мать и сын, белое с синим, мать и…
– Мама, а куда смотрит дядя?
Блондинка быстро взглянула на Ральфа, но прежде, чем она отвернулась, он успел заметить, как она сжала губы. И что самое удивительное: окружавшая ее аура вдруг потемнела, сжалась и приобрела оттенок темно-красного цвета.
Это цвет испуга, подумал Ральф. Или, может быть, злости.
– Я не знаю, Тим. Пойдем, хватит глазеть по сторонам.
Они зашагали быстрее. Волосы молодой мамы, собранные в конский хвост, метались из стороны в сторону, оставляя за собой маленькие серо-красные огоньки, мерцавшие в воздухе. Ральфу они напомнили блики, которые иногда остаются от дворников на грязном ветровом стекле.
– Эй, мам, не так быстро! Ты меня тянешь! – Мальчику приходилось бежать, чтобы не отставать от мамы.
Это из-за меня, подумал Ральф. Он представил себе, каким его увидела эта молодая женщина: старик с усталым осунувшимся лицом и огромными синяками под глазами. Он стоял – опирался на почтовый ящик – у входа в аптеку «Первая помощь» и таращился на женщину и ее сына так, как будто они были самыми удивительными существами на свете.
Да вы такие и есть, мэм, только вы об этом не знаете.
Должно быть, ей он показался каким-то грязным извращенцем. Ему нужно освободиться от этого. Не важно, что это, реальность или галлюцинация, – нужно как-то от этого избавляться. Иначе в один прекрасный день кто-нибудь точно вызовет либо полицию, либо наряд из психушки. Да вот хотя бы эта прелестная мама… она вполне могла позвонить куда следует из первого же таксофона у входа в супермаркет.
Но как избавиться от чего-то, что происходит только в его сознании? А потом все прошло. Физический феномен или галлюцинация, все исчезло, пока Ральф размышлял о том, каким страшным чучелом он, должно быть, показался этой милой красивой женщине. День вновь заиграл всеми красками обычного бабьего лета, это было прекрасно, да, но все же не шло ни в какое сравнение с тем прозрачным и чистым, всепоглощающим сиянием. Люди на улице вновь стали просто людьми. Никаких аур, никаких веревочек, никаких фейерверков – обыкновенные люди, спешащие по своим делам: купить что-нибудь к ужину в бакалейной лавке, забрать из проявки последние летние фотографии, взять кофе навынос или зайти в «Первую помощь» за упаковкой презервативов или, упаси Господи, за СНОТВОРНЫМ.
Обычные жители Дерри, спешащие по своим обычным делам. Самая что ни на есть будничная картина.
Ральф наконец перевел дыхание, глубоко вздохнул и приготовился к тому, что сейчас должна нахлынуть волна облегчения. Облегчение действительно было, но далеко не такое сильное, какого он ожидал – у него не было чувства, что он отдалился от той границы безумия, на которой стоял еще пару минут назад, и более того, у него почему-то вообще не было ощущения, что он стоял на какой-то грани, на границе чего-то. Он понимал, что не продержался бы долго в этом ярком и прекрасном мире, что он сошел бы с ума очень скоро, и это было бы похоже на затяжной оргазм, который длится часами. Наверное, именно так воспринимают мир гении и художники, но это было не для него. При таком накале у него очень быстро бы перегорели предохранители, и, когда за ним приехали бы санитары из желтого дома, он бы, наверное, встретил их с распростертыми объятиями.
То, что он испытывал сейчас, было больше похоже не на облегчение, а на приятную тихую меланхолию, которую он иногда переживал в ранней юности после занятий любовью. Это была не пронзительно острая грусть, а скорее – светлая печаль, которая заполняла собой все пустоты в его теле и в его душе наподобие того, как отступающее наводнение оставляет за собой плодородную почву. Он вдруг задумался, а будут ли еще в его жизни такие будоражащие, оживляющие моменты прозрения. Судя по всему, шансы достаточно велики… По крайней мере до следующего месяца, когда Джеймс Рой Хонг начнет втыкать в него свои иголки, или Энтони Форбс примется раскачивать у него перед носом золотые часы на цепочке и убеждать его, что он… очень… хочет спать. Лучше не обольщаться и заранее настроить себя на то, что ни Хонг, ни Форбс не излечат его от бессонницы, но если хоть у кого-то из них это получится, то Ральф скорее всего перестанет видеть ауры и светящиеся «веревочки от воздушных шариков» после первого же раза, как он нормально выспится, а через месяц и вовсе забудет о том, что он видел какое-то сияние. И эта последняя мысль была вполне подходящим поводом для меланхолии.
Тебе лучше убираться отсюда, приятель. Если твой новый друг выглянет из окна аптеки и увидит, что ты так и торчишь тут у входа, он сам лично позвонит в психушку и вызовет санитаров.
– Или скорее позвонит доктору Литчфилду, – пробормотал Ральф себе под нос, оторвался от почтового ящика и зашагал в направлении Харрис-авеню.
5
Дверь у Луизы была открыта. Ральф заглянул в прихожую и крикнул:
– Эй, кто-нибудь дома?
– Входи, Ральф, – отозвалась Луиза. – Мы в гостиной.
Ральфу всегда казалось, что хоббичья нора должна быть похожей на маленький дом Луизы Чесс, в полквартале от «Красного яблока»: уютный, всегда полный народу, темноватый, может быть, даже слишком темный, но очень чистый, – и всякий уважающий себя хоббит типа Бильбо Бэггинса, которого больше всего волнует благополучие родни, а больше благополучия родни – только что будет сегодня на обед, был бы наверняка очарован этой уютной гостиной, где все стены были увешаны фотографиями родственников. На самом почетном месте – на маленьком телевизоре – стояла студийная фотография в рамке. Фотография человека, которого Луиза всегда называла исключительно «мистер Чесс».
Макговерн сидел, уставившись в телевизор и держа на коленях тарелку с макаронами с сыром. Шла какая-то очередная телеигра, в которой как раз началась суперигра за главный приз.
- Предыдущая
- 34/168
- Следующая
