Все лорды Камелота - Свержин Владимир Игоревич - Страница 24
- Предыдущая
- 24/106
- Следующая
– Но солдаты рассказывали мне, что видели тебя и Лукана, выносящих с поля боя нашего доброго короля. Где же он?
– Мы с Луканом дотащили его до берега озера, надеясь до утра укрыться среди камышей. Но лишь положили мы Артура, как увидели лодку, возникшую словно из ниоткуда. Лодка сия двигалась без весел и ветрил, и стояли на ней три женщины в длинных черных одеяниях. Колдовской свет исходил от лодки, озаряя ей путь. Когда же пристала она к берегу, старшая из этих дам откинула капюшон, и узрели мы перед собой сестру короля, могущественную фею Моргану. Со стоном и рыданием обняла она тело умирающего брата и велела нести нам его на борт, обещая, что, коли сделаем мы это, то король будет жив.
– И что вы?
– Мы не посмели ослушаться могущественную фею. Да и то много говорят о ее коварстве. Но ведь, ежели так посмотреть, лишь трое мужчин живы в ее сердце: великий Мерлин, учивший ее магической премудрости и даровавший ей во владение чудесный остров Авалон, где, по слухам, никто не старится.
– Говорят, он канул в неизвестность примерно месяц тому назад и что Моргана напрямую причастна к его исчезновению, – блеснул эрудицией я.
– Кто знает? – вздохнул сэр Бэдивер. – Если оно и так, о том ведомо лишь ей самой. Да Мерлину.
Двое других, – продолжал он, – это Артур, навсегда оставшийся ее братом и любимым мужчиной, и сын Мордред, в котором она души не чаяла. Ибо как в серебряном зеркале видела в нем все лучшие черты, как свои, так и Артура. Вряд ли она желала камланнской битвы. Ведь и Мордред, и Артур, сражавшиеся в первых рядах, были почти что обречены на гибель. Хотя, если бы не треклятая змея, быть может, ничего бы этого и не случилось.
– Что за змея? – спросил я, пиная попавшийся под ногу камешек.
– Змея, укусившая сэра Альмета и заставившая его обнажить меч. Вот ведь как бывает, – мой кузен отвлекся от основного повествования, – лишь несколько дней назад, возвращаясь с королем от герцога Ллевелина, сэр Кэй и сэр Альмет ездили напоить коней к Эльфийскому источнику, это здесь неподалеку, и нашли его пересохшим. Дурная примета. Теперь он журчит как ни в чем не бывало, а они мертвы.
– Ты начал говорить о змее, – произнес я, возвращая рыцаря к теме разговора.
– Да, змея. Видишь ли, Артур не хотел драки с Мордредом, тем более незадолго перед этим сэр Говейн, умирая, просил передать письмо Ланселоту, в котором он умолял памятью своей и погибших от его руки братьев Гарета и Гахериса забыть прежние обиды и поддержать своего короля в войне против изменника Мордреда. Артур ждал Ланселота с его двенадцатью тысячами воинов и потому решил вступить в переговоры с сыном. Мы съехались посреди Камланнской равнины, и наши армии зорко наблюдали за тем, что происходило на поле.
Когда Артур отправлялся на переговоры, он, опасаясь злой измены, велел военачальникам, ежели увидят вдруг блеснувший среди поля меч, вести отряды в атаку, ибо сие бы означало предательство Мордреда. Когда же мы съехались, внезапно из травы поднялась змея и безжалостно впилась в ногу сэра Альмета, сопровождавшего короля. В ярости выхватил он свой клинок, спеша отрубить голову гадине. Но та исчезла, словно ее и не было. Этот невольный взмах и послужил условным знаком к началу боя. Боя, в котором пали и Артур, и Мордред, и весь цвет британского рыцарства. – Сэр Бэдивер Бесстрашный вздохнул. – Чем больше думаю я о том, тем больше мне кажется, что в этом деле не обошлось без колдовства. Своими глазами видел я змею и ее исчезновение. Но откуда взяться змеям на Камланне? Ведь через него к озеру Неиссякаемых Слез на водопой выходят олени, а, стало быть, змеи стерегутся этого места как огня.
– Сэр Мордред жив, – негромко проговорил я.
– Что ты говоришь?! – нахмурился мой собеседник. – Я сам видел, как падал он с коня с расколотым шлемом.
– И все же это так. На месте Мордреда сражались три иных рыцаря, укрытых заклинанием личины. Его смерть не более чем фантом.
– Он жив, – очень тихо произнес рыцарь Круглого Стола. – Вот ведь коварная измена! А мы, стало быть, своими руками предали короля в его власть. О горе и поругание нам! – всхлипнул Бэдивер, впиваясь в нечесаные волосы и пытаясь вырвать их с корнем. – Не на жизнь, но на смерть обрекли мы своего короля!
– Кто знает, кто знает, – проговорил я со вздохом. – Никогда не доводилось мне слышать, чтобы фея Моргана говорила правду. Но есть ли кто-то, кто сможет утверждать, что она когда-то солгала? Возможно, Артур и будет жить.
Я замолчал, не желая вдаваться в объяснения, тем более что пересказывать бесстрашному оркнейцу избранные главы из Гальфрида Монмутского или того же Мэлори было бы по меньшей мере странно. Все равно что судить о делах давно минувших дней по школьному учебнику истории. Сэр Бэдивер тоже впал в задумчивость, очевидно, переваривая сообщенные мною факты. Неизвестно, сколько могло продолжаться такое молчание, но тут на канале связи, подобно голосу совести, прорезался Лис:
– Але, шеф! Как там наши успехи? Ты сэра Тротуара уже раскрутил на черновики скрижалей завета?
Я чуть поморщился. Способ излагать мысли у моего напарника был несколько экстравагантный.
– Лис, я работаю над этим.
– Не, ну это, конечно, классно. Я всегда верил в твою работоспособность. Но знаешь, меня почему-то больше интересуют результаты. Или ты планируешь по-родственному тормознуться здесь на недельку-другую?
– Лис! Ну сам посуди, не могу же я спрашивать его в лоб: «Бэдивер, не завалялся ли у тебя вдруг кусок предсказания Мерлина? А то он мне очень нужен».
– Да нет, ну шо я, по-твоему, за спичками из тайги вышел? Понятное дело, сначала как дела, как здоровье, кто жив, кто помер, приветы от тети Глаши. Опять же, погоды стоят хорошие, удои будут колоситься. А потом в лоб, в смысле спрашивать в лоб: «А нет ли у тебя»… – В этот миг мой напарник озадаченно замолчал и, пытаясь облечь мысль в слова, включил картинку. На прогалине одинокая, брошенная всеми виверна, мучительно корчась от омерзения, жевала полуобглоданный уже куст шиповника. – Мать честная, шо в мире деется! Сиротинушка ты моя богобоязненная, жертва махрового клерикализма, замордовал тебя святоша! Брось ты эту гадость наворачивать, издохнешь же от заворота кишок! Погодь чуток, я тебе хоть уток настреляю. – Он чуть опасливо похлопал чудовище по крытой буроватой чешуей шее.
– А ты что, еще не настрелял? – мстительно вставил я.
– Ага, настрелял! Я тебе шо, пойнтер, по болотам лазить. Утки здесь классные, но, блин, засели в камышах да осоке, хрен их оттуда выманишь. Ну ничего, не боись, голодными спать не ляжем. И животину покормим, а то она этими колючками себе дырку в нужном, вернее нужниковом, месте раздерет, придется ее саму в великомученицы записывать. Ладно, отбой связи.
Мы уже завершали круг, приближаясь к избушке, где, судя по доносившимся до нас звукам, шел бурный богословский диспут.
– Как можете вы не почитать сии книги священными? – раздавался над поляной властный голос Карантока. – Коли каждое слово в них проникнуто любовью и мудростью Божьей. Не почитаете ли вы и вам подобные, вроде тех охальников, собравшихся в Никее две сотни лет назад, что вправе по усмотрению своему отделять, что праведно, а что нет в писаниях учеников Спасителя нашего? Ведаете ли вы, что творите, говоря: «Сие истина, а сие ложь?», спустя столетия по смерти тех, кому посчастливилось воочию слышать слова Иисуса из Назарии. Не судите, скажу я вам, да не судимы будете!
– Ваши слова ересь! – громыхая, как набатный колокол, вторил ему архиепископ. – А святость ваша не что иное, как гордыня адова.
– Гордыня?! Божий свет указует мне путь! Ересь?! Как бы не так! Ибо рек он: «Кто преклонит предо мною колено, того почту я рабом пред ликом Господним и оделю похлебкой, дабы утолить голод, и лоскутом, дабы укрыть свои чресла. Того же, кто не отведет очей своих от взора Моего, нареку Человеком. Путь его будет тяжек и тернист, но любовь моя вовек пребудет с ним. Участь его назову Я участью странника в миру. Всякий день станет он мыслить о пути своем и всякий час выбирать шаг стопам своим. И будет он увлажнять слезой глаза свои, вопрошая: не забыл ли ты меня, Господи? Но как Я послал испытания возлюбленному сыну Моему, так и ему пошлю, и пойдет он, не ведая иной путеводной звезды, кроме веления души, воспламененной искрой от пламени Моего. И в последний час стану Я судить не слова, не помыслы, но деяния его. Судить, как судят древо по плодам. И милосердие будет именем Моим, ибо нельзя пройти путь, не ступив по терниям и грязи. И никто не минет сего». А вы, – судя по изменившемуся тону, эти слова Карантока относились непосредственно к преподобному Эмерику, – вы фарисей и глупец, недостойный служить Предвечному!
- Предыдущая
- 24/106
- Следующая
