Когда птицы молчат (СИ) - "Птичка Певчая" - Страница 26
- Предыдущая
- 26/129
- Следующая
Я недовольно хмурюсь. Теперь я рассматриваю наше будущее только с материальной точки зрения, и это неприятно, почти болезненно. Мне всегда была чужда меркантильность. Но сейчас я не думаю о любви или хотя бы о каком-то влечении, когда пытаюсь выяснить, что же делать со своей семьей.
Тонкие солнечные лучи пробиваются сквозь колышущуюся крону и слепят мне глаза. Я закрываю их, позволяя мыслям покинуть голову, и просто расслабляюсь. Женя кричит что-то о пчелах и муравьях, я слышу, как она носится вокруг меня, выбирая цветы на длинном стебле.
Где-то в ворохе нашей одежды звонит телефон. Что-то по работе? Обычно меня не дергают на выходных.
Достаю вибрирующий мобильный из кармана спортивной кофты и смотрю на дисплей.
Не может быть! Мое спокойствие разлетается вдребезги. Зачем он звонит? После стольких дней молчания… Смотрю и не знаю, как поступить. Первым моим порывом было выключить телефон, достать сим-карту и выбросить ее к чертовой матери. Но слишком много людей знали этот номер, и эти контакты были мне нужны. С другой стороны, я не сомневалась, что он будет звонить до тех пор, пока я не отвечу.
Неуверенными пальцами нажала на зеленую полоску.
Да, — голос тихий и спокойный. Я удивилась сама себе.
Привет, — его голос тоже тихий, но в нем столько эротизма, интимности, что меня бросает в жар.
Зачем звонишь?
Хочу тебя увидеть.
Я думала, что ты достаточно умный мужчина, чтобы понять, что больше это невозможно.
Почему?
Я ошибалась в себе. Но в отношении тебя как раз нет. Все получилось так, как я и предполагала. Все, кроме того, что мне это было… неприятно. Я не предвидела свою реакцию.
Это был всего лишь ужин.
Теперь меня не интересует, что это было. Я знаю только одно — все закончилось.
Ира, не лги себе.
Я как никогда откровенна. Мне больше это не нужно. И не звони.
Я нажала на отбой. Женя не слышала мой разговор. Она слишком далеко отбежала. И я была рада этому.
Никогда не думала, что один звук его голоса может творить со мной нечто невероятно. Словно внутри бушует буря, поднимая все чувства и эмоции, которые только-только улеглись по полочкам.
Женя подбежала с букетом одуванчиком, и я механически начала плести венок.
Когда-то моя мама научила меня этому. Мы часто с ней гуляли в городском саду. Тогда вместе с нами был отец. Почти всегда, на каждой прогулке. И это еще больше настраивало меня против Влада. Семья всегда должна быть вместе. Может быть, если бы мы следовали этому правилу, у меня никогда бы и не возникло это сосущее чувство одиночества.
Мои мысли опять вернулись в Вронскому. К тому дню, когда он приехал на рыбалку, чтобы просто увидеть меня, побыть со мной в присутствии дочери, не требуя больше ничего, не надеясь в тот момент на интимную ласку или откровенное признание. Почему Влад так не может? Наши чувства стерлись со временем, словно кожаный ремень, который носят, не снимая. Сначала он остается новым и красивым, потом приобретает мягкость и становится как никогда удобным. Но время идет, кожа стирается, лопается, тускнеет, и в конце концов, это просто давняя привычка к хорошо знакомой вещи.
Почему мне так не везет с мужчинами? Почему я требую от них или слишком многого, или, наоборот, слишком малого.
Мое сердце сжалось, затрепетало, словно птица, пойманная в ловушку. Но потом какая-то незримая дверца, ведущая к нему, захлопнулась с громким стуком. Никого больше туда не пущу. Просто не выдержу еще один раз…
Мы вернулись к обеду, слегка загоревшие и разрумянившиеся.
Моя задумчивость заставила Влада быть более чутким, чем обычно.
Я проспал что-то интересное?
Мы с мамой позавтракали в парке и потом плели венки из одуванчиков.
И где же они?
Мы бросили их в речку. Наверное, сейчас их уже одели русалки.
Ты видела русалок?
Нет, но я видела рыбаков.
А они ловили русалок?
Нет, папа, какой ты глупый, — Женин смех звенел, как колокольчик. — Их никто не может поймать. Они сами решают, кому можно показаться, а кому нет.
И кто же их видит?
Только те, кто потом в них влюбляется.
Интересно. А почему так?
Потому что русалки очень уязвимые, их легко обидеть. Они долго скрываются. И только влюбленному мужчине могут показаться из воды. Он не обидит.
В Доме престарелых пахло старостью и смертью. Этот запах перебивал все остальные — вонь немытого тела, затхлой одежды, не меняного неделями белья. Кожа пожилых больше не источает того поразительного аромата, который привлекает людей противоположного пола друг к другу. И этого не может изменить ни душистое мыло, ни тяжелые духи вроде «Красной Москвы» или «Ландыша».
Я приехала сюда, чтобы оценить сумму, которую потребуется вкладывать ежемесячно для обеспечения достойного уровня жизни. И сейчас, стоя посреди небольшого холла, я едва сдерживаю гнев и отвращение.
Жирная тетка из обслуживающего персонала мерно плыла по коридору со стопкой серого белья. Я не знала, свежее оно или нет. Судя по тому, что было аккуратно сложено, его выстирали и погладили. Но этот непонятный цвет …
Мария Прокофьевна, голубушка, поменяй мне постельное, — тощий старичок высунулся из комнаты и пытался привлечь внимание этой дамы.
Вам позавчера меняли, — рявкнула она, даже не обернувшись.
Я испачкал, — слабо возразил старик, явно стесняясь продолжать, как именно это произошло.
Надо быть аккуратнее, — как отрезала Мария Прокофьевна и завернула за угол.
Старик съежился и приобрел совершенно жалкий вид. Его голова понуро опустилась, он глубоко вздохнул и вернулся в свою комнату.
Ко мне подошла какая-то женщина лет пятидесяти пяти, маленькая, сухая, подобранная, словно пружина.
Что вам надо? Вы к кому-то пришли?
Да. К директору.
По коридору налево.
Мои шаги приглушает старый потертый линолеум. Какой был на нем рисунок, разглядеть абсолютно нереально. В вестибюле две старушки попытались открыть форточку, но маленькая женщина, указавшая мне дорогу, рявкнула на них.
Не трогайте!
Но ведь душно.
Хотите, чтобы рама рассыпалась? Тогда без окна вообще останемся. Дерево трухлявое, держится только на краске.
Старушки покорно отошли от окна и направились к выходу. Если это помещение еще и не проветривать, то характерный запах может любого прежде времени загнать в могилу.
Кабинет директора был небольшим и почти таким же убогим, как и все заведение.
Стол, стулья и шкафы для документов наверняка были вдвое меня старше. Их делали еще при Союзе, и с тех пор никто и не подумал о том, чтобы их заменить.
Женщина со взбитыми волосами каштанового цвета и огромными очками на пол-лица посмотрела на меня сурово и раздраженно.
Здравствуйте. Я из управления. Людмила Владимировна вам звонила.
Да, здравствуйте, — ее голос был усталым и хрипловатым.
У вас тут… ужас прямо какой-то.
Что вы имеет в виду?
Персонал грубый, все держится на честном слове.
Все держится на голом энтузиазме, — перебила она.
Если нет денег на какие-то новшества, то хотя бы персонал можно было бы поменять. Только что видела, как одна дама унизила старика ни за что ни про что.
Вы случайно не из полиции нравов? — женщина иронично скривила губы. — Здесь такие зарплаты, что я вообще удивляюсь, как можно за эти деньги работать. Так что хорошо, что не самообслуживание.
Как раз по этому поводу я и пришла. Мне посчастливилось найти нескольких спонсоров. И я должна точно знать, о каких суммах пойдет речь, чтобы это место не просто работало дальше, но и было достойным приютом для стариков.
Директор Дома престарелых уставилась на меня сквозь толщу стекол. Мне почудилось удивление в ее взгляде.
Вы знаете, сколько сейчас нам выделяют из городского бюджета?
Да.
Удвойте эту сумму и не ошибетесь.
Мне нужно обоснованное решение по каждой цифре. Поймите, если частный спонсор решится на финансирование, он потребует отчета за каждую монету.
- Предыдущая
- 26/129
- Следующая
