Карнавал разрушения - Стэблфорд Брайан Майкл - Страница 4

• Предыдущая
• 4/94
• Следующая

Используя преимущества своего сознания, Анатоль сумел узнать еще кое-какие вещи, продолжая игнорировать, как только мог, отвратительные телодвижения своего хозяина, закончившиеся физиологическим крещендо оргазма.

Он узнал, что человек, называющий себя Асмодеем, прежде носил другое имя, а именно — Люк. Еще выяснилось следующее: Люк был — прежде и теперь оставался — несмотря на страстное желание сделаться демоном — англичанином. И Люк этот привык использовать тела маленьких детей для своих сексуальных опытов, и его злоба по отношению к ним сидела глубоко и была столь мощной, что любое убийство, казалось, ею оправдывалось. А еще этот самый Люк-Асмодей получал особое удовольствие в том, чтобы громоздить уродство на уродство, зло на зло. Он спал и видел себя принцем Тьмы, желая совершить что угодно, лишь бы доставить удовольствие Его Сатанинскому Величеству, которому служил. Но, странное дело, он отчего-то величал дьявола «Зелофелон», а не Сатана.

Также стало известно, что Люк-Асмодей верил, прямо-таки с религиозным пылом: еще не завоеванная Вселенная обречена быть управляемой принципом зла, и сам желал быть провозвестником и преданным слугой этого принципа. Исходя из этого, любое его деяние, даже самое ужасное, воплощает принцип зла, а посему любое существо, встреченное им на пути, заслужило свою участь.

А еще Анатоль выяснил: Люк, прежде, чем стать Асмодеем, получил опыт мистического видения, в котором непосредственно общался с принципом зла, которому и стал служить, и в это время он сделал своей выбор, после чего был вновь сотворен в виде Асмодея — громадным, сильным, бессмертным — дабы совершать свою работу.

До него дошло, что Асмодей, в сущности, был избран Антихристом — по крайней мере, верил в это, верил всем сердцем и душой.

Анатоль не был убежден, что его хозяин верил в это в результате обычного опыта. Встреться Асмодей и Анатоль лицом к лицу в человеческом обличье, вряд ли сумел бы Асмодей убедить такого закоренелого атеиста и циника, каким был Анатоль, в своей правде. Однако, в настоящем сверхъестественном действии не оставалось места сомнению или неверию. Анатоль получил мистическую возможность заглянуть непосредственно в душу этого человека, увидеть мир его глазами, а также его представления о том, каким должен быть мир, и здесь царило убеждение: Люк-Асмодей действительно считает себя Антихристом, посланником принципа зла на земле, которое должно поразить соперников и править Вселенной.

«Одна невероятная вещь за другой, — сказал себе Анатоль — с осторожностью, ибо он не был все же религиозным человеком, который может все принимать на веру. — Если это кошмар, значит, кошмарнейший из кошмаров, такой, который не позволяет не верить в свою реальность».

Затем последовал интервал, и он должен был обрадоваться: худшее позади. Асмодей завершил свое омерзительное и нелепое общение с мертвым — которому уже не мог причинить большего вреда. Анатоль не мог бы сказать, что происходившее вовсе его не затронуло, но ощущал очевидную гордость — он лично в этом не участвовал.

«Даже Великая Война дает возможность для прогресса, — думал он. — Какие бы ужасы не совершались в жизни, какие бы ни возникали угрозы, я действовал как человек. Я собрал весь свой разум для того, чтобы перенести каждый момент происходящего — включая момент моей собственной смерти, если она такова и есть. Если я действительно столкнулся с адом и его вечным проклятием, то вел себя вполне по-человечески. Так что меня еще не победили».

В этот момент Асмодей протянул свою жуткую руку и будничным жестом перевернул тело мертвого мальчика на спину, в результате чего открылось лицо ребенка и огромная черная дыра на горле.

Анатоль узнал младшего из своих братьев, Малютку Жана.

В тесном убежище едва хватало места для еще одного человека, но Анатолю было не привыкать устраиваться при полном отсутствии пространства. Он знал, как свернуться калачиком вокруг дула винтовки, зажав приклад между ног. Долгое ожидание не мучило его: лучше спокойно ждать, зная, что ничего не случится, этому его научила война. Так что он балансировал между сном и явью, и все невзгоды этого мира покинули его на время. Правда, его собственные невзгоды нельзя было успокоить так просто: приходилось прилагать значительные усилия, дабы нейтрализовать разъедающее влияние гнева и ненависти.

Время от времени приходилось как-то двигаться: нога затекала и мучительно ныла, в груди ощущалась тяжесть при дыхании. В голове странное ощущение: не боль, а словно бы легкое головокружение. Он то и дело ударял по каменной стене кулаком, дабы убедиться, что не спит, и мир по-прежнему реален.

Он не пытался вслушиваться в обрывки разговоров, долетавших до него из главного помещения церкви, темноту которого нарушал тусклый свет свечей. Подробности сплетен оказались для него новыми, но основная идея оставалась прежней. Пятнадцать немецких дивизий двигались в сторону Метца. К полуночи падет Компьен, это откроет вторую дорогу к Парижу. На железнодорожных станциях набились кучи беженцев. Париж превратился в «Город Мертвецов».

Париж был Городом Мертвецов уже не один месяц. Боши подтянули массивные орудия, установив на расстоянии в шестьдесят километров от города, день за днем устраивали обстрелы, чтобы горожане знали: прятаться некуда. Снаряды могли приземлиться где угодно. Конечно, было маловероятно, что такой снаряд убьет кого-то конкретно, но цели немцы достигли: город объял ужас.

За время войны Анатоль научился обуздывать свой страх, приводя себя в механическое состояние, выполняя все необходимое без всяких мыслей. Действуя, как автомат, он говорил себе, что, возможно, это поможет ему удержаться в рамках человечности.

Где-то на задворках сознания продолжала наигрывать мелодия — слабо, едва слышно. Он не смог бы воспроизвести ее, но слова помнил. Он не стал стараться справиться с этой проблемой. «Играй роль машины, — сказал он себе, — Быть человеком слишком больно. Притворяйся, будто все это сон или театр марионеток». Другие люди, насколько ему было известно, по-разному справлялись с постоянной угрозой их жизни. Большинство обращались с молитвами ко Всемогущему, к Иисусу, Святой Деве и другим героям-святым из Золотой Легенды. Но Анатолю никогда не удавалось поверить, даже в минуты крайней опасности, что подобные ритуалы содержат в себе хоть что-нибудь, кроме пустых слов. Какая ирония в том, что сейчас ему приходится сидеть, скрючившись, в недрах испоганенной церкви, собираясь использовать навыки своего убийцы против зловещих осквернителей. То-то порадовались бы последователи Христа!

В церкви было холодно — наступала ночь. Казалось, зима в этом году длится бесконечно, но ведь на поле битвы весна неуместна. Она облегчает продвижение людей, машин и лошадей, помогая генералам строить грандиозные планы. Зима означает недостаток продовольствия, голод, болезни, но весна приносит новые трудности, оживляя драмы побед и поражений. Переживет ли война новое лето, полное крови и роящихся мух? Или, наконец, наступит момент, когда стремление держать палец на курке сменит понимание того, что только сплочение вместе против хозяев, собственников и аристократов положит конец кровопролитию? Россия пала под натиском большевиков; разумеется, подобная судьба вскорости ждет и Западную Европу, конец близок.

Он перегнулся через балкон, выступающий над алтарем, глядя вниз на закутанные в черное фигуры, спешащие к ризнице. Свечи, которые они устанавливали в подсвечники, были белыми — обычными, вот только клубившийся дым напоминал запах дезинфекции. Лишь те, что стояли на алтаре, отличались черным цветом.

Первые члены прихода, входившие в двери, тоже облачились в черное, но в этом не было ничего необычного. Люди, собирающиеся прослушать обычную мессу, тоже часто носят черное. Анатоль не был удивлен, обнаружив, что эти прихожане выглядят столь буднично и даже скучно. Он знал: в Париже еще за несколько десятилетий до войны появилось множество активных сатанистов. Подавляющее большинство из них были всего лишь развратниками, ищущими выхода, и для них черная месса — небольшой шаг за пределы обычных развлечений grand guignol. [1] Лишь малая часть из них собиралась участвовать в дьявольском действе, которым завершится разгул темной фантазии; остальные явились глазеть и наслаждаться зрелищем. Доморощенный Асмодей, расправиться с которым и должен был Анатоль, являл собой, по существу, фигуру харизматического безумца, которому жалкие, благоговеющие перед ним прихожане, вручили верительную грамоту на убийство. Как только он умрет, все будет кончено.

• Предыдущая
• 4/94
• Следующая