Пробуждение тьмы (СИ) - "Anna Milton" - Страница 39

• Предыдущая
• 39/56
• Следующая

— Я не жалею. Просто не вижу в этом смысла.

Что в лоб, что по лбу — ему не объяснишь.

— И все равно я считаю, что это чистое самоубийство, — стояла на своем я.

— А как иначе? — Костя поднял голову и устремил осмысленные, дымчато-голубые глаза к низкому, грозовому небу. — Жизнь — это не пушистый, миленький котенок. Она та еще стерва и поступает с людьми жестоко. Бросает нам камни под ноги, сбивает с пути. Если не рисковать и не идти против того, что нам уготовила судьба, то какой тогда смысл?

От Кости почти невозможно услышать что-то подобное. И уж точно он не любит громких речей о жизни и высмеивает их. Однако его неспокойный взгляд, так тщательно ищущий что-то в сгущающихся тучах, налитых свинцом, и тревога на гладковыбритом лице свидетельствовали о том, что Костя серьезен.

— Души гибнут, — его могильный голос пронесся крупной дрожью по моему промокшему и замерзшему телу. — На Виолетту напали. Думаешь, я станут ждать, когда кто-то умрет?

— Нет, — я понимала его рвение разобраться во всем.

— Я просто буду пытаться, пока не покончу с этой чертовщиной раз и навсегда.

Со щемящим волнением в сердце я осознавала, что Костя прав. Сидеть на месте, сложа руки, и наблюдать, как все рушится?

Ни за что.

Во мне будто открылся новый источник неизвестной энергии, пронзившей мое околевшее естество.

— Мы найдем его, — без колебаний провозгласила я, сделав шаг к Косте.

Он резко повернулся ко мне и впился прожигающим взором.

— Нет, — не терпящим сомнений тоном отозвался Богданов и вновь отвел взгляд куда-то в сторону. — Не мы.

Мое лицо вытянулось от удивления. Такого ответа я точно не ожидала.

— Что это значит?

— То и значит. Ты не будешь лезть в это.

Я ахнула с возмущением.

— Почему?

— Потому что я так сказал.

— Это не ответ! — я сердито свела брови у переносицы.

Костя наклонился вперед и оперся о руль мотоцикла.

— Это опасно, Женя.

Я картинно закатила глаза.

— Знаю, вообще-то. Я вдалбливала эти слова в твою голову весь сегодняшний день. Если ты собрался ловить Больтараса, то не думай, что избавишься от меня. Я помогу всем, чем смогу. Вместе мы справимся.

Костя сжал кулаки с такой силой, что хрустнули костяшки его пальцев.

— Я не согласен. Ты не будешь рисковать всем вместе со мной.

Я начала задыхаться от неслыханной наглости лучшего друга.

— Не решай за меня, — решительно сократив расстояние между нами еще на один шаг, я пронзила упрямым взором его застывший профиль. — Я тоже хочу избавиться от Больтараса Возможно, в драках я бесполезна, но… — судорожно вобрала в себя воздух, — но я точно смогу придумать какой-нибудь план!

— Нет, — Костя был непреклонен. — Слишком опасно. Я смогу думать только о том, чтобы защитить тебя, а должен сосредоточиться на поимке Сущности. Ты будешь только отвлекать. Я справлюсь один.

Я стиснула зубы, ощущая, как внутри разгорается пламя обиды.

— Я не прошу защищать меня. Я сама позабочусь о себе.

Он поднял на меня глаза цвета беспокойного моря.

— Да пойми ты. Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Я в жизни себе не прощу, если ты пострадаешь.

— Ты слишком сильно заботишься обо мне, — немного смягчившись, произнесла я.

— По-другому не могу, — отчаянно вздохнув, Костя вновь опустил голову. — Я ведь тебя…

Он замолк, так и не договорив.

— Что? — не дошло до меня.

Слегка порозовев, Костя взлохматил волосы, с кончиков которых по его лицу стекали кривые дорожки воды, и скрыл от меня глаза. Его длинные ресницы слегка дрожали.

— Я обещал, что не скажу это, пока ты не будешь готова, — тихо проговорил он.

О.

— Ты… — на секунду мой словарный запас сократился до этого слова. — Я… — от моего бессвязного лепетания не станет лучше, поэтому я закрыла рот.

Воздух застрял в горле огромным комком. Сердце отчеканивало лихорадочный ритм. Его яростно-громкие удары отдавались выразительной пульсацией в висках, на запястьях и в кончике указательного пальца левой руки. Щеки, покрытые мурашками от ненастного ветра, вспыхнули жаром.

Я запоздало повторила движение Кости и прижала подбородок к груди. Вихрь баснословного волнения учинил беспорядок в моей голове, сумбурно раскидав мысли по разным уголкам сознания.

— Извини, — способность говорить связную речь постепенно возвращалась ко мне.

— За что ты извиняешься? — лишенным радости голосом спросил Костя.

За то, что не мне не хватало храбрости сказать о том, что не чувствую к нему того же.

Я сделаю это. Обязательно. Но не сейчас. Чуть позже. Непременно скажу.

— Просто так, — прошептала я очень тихо.

— Странная ты, — Костя услышал и издал короткий смешок с оттенками грусти. — Извиняешься, сама не зная, за что. А голову чего опустила? — со свойственной его интонации беспечностью спросил он.

— Ничего.

— Хватит разговаривать с асфальтом, — в очередной усмешке было больше легкости.

Невольно улыбнувшись в ответ, я медленно подняла голову. К моему удивлению, Костя тут же отвернулся.

— Ладно. Я поехал домой.

И все?

Хотя так даже лучше. Наш разговор зашел в тупик, и единственный выход избежать неловкости — разойтись.

— Ага, — я шмыгнула носом, но не потому, что плакала. Наверно, начинаю заболевать.

— До завтра, Женек.

— Пока, — я смотрела, как он выезжает из двора.

Со спутанным сознанием я поднялась на свой этаж и только с четвертой попытки вставила ключ в замочную скважину. Прерывистые всхлипы, доносящиеся из гостиной, напрягли каждый мускул в моем теле. Отбросив в сторону мысли о Косте, я ринулась туда, забыв снять обувь.

Я застала маму сидящей на полу в окружении разбросанных вокруг нее фотографий. Не нужно было приглядываться, чтобы понять: снимки были из семейного альбома.

— Мам? — хрипло позвала я, проделывая дыру в районе ее лопаток.

Она была в брюках и блузке, значит, недавно вернулась с работы.

Услышав мой голос, мама резко вздрогнула, но не обернулась.

— Женя? — вымолвила она, свесив голову.

Я осторожно прошла в гостиную и, стараясь не наступить на фотографии, встала перед ней.

— Почему ты плачешь?

Она плакала из-за отца. Между нами лежал снимок папы, который Аня сделала за два с половиной месяца до его смерти. Мама неотрывно смотрела на него, прижимая ладони к губам.

— Я скучаю, — смогла разобрать я ее ответ.

Она призналась в этом в третий раз после его смерти. Она нашла в себе мужество и открыла мне свои чувства, которые старательно хоронила в себе на протяжении стольких месяцев.

Я опустилась перед ней на колени и обняла за сутулые плечи, сотрясающиеся от рыданий. Мама позволила дотронуться до себя, позволила моей кофте впитать ее слезы. Меня и саму начало колотить от боли, и горячая влага оросила щеки кристальными бусинками, но я была счастлива, потому что могла прижимать к себе маму и успокаивать ее. Мне не хватало этого.

— Когда станет легче? — она спрашивала не меня, но я ответила.

— Не знаю, мама, — мой взгляд упирался на настенные часы. Время шло, и я завидовала его неумолимому движению. Оно стремилось в будущее, не позволяя ничему и никому остановить себя. — Я не знаю.

Мои слова не принесли ей и грамма облегчения. По крайней мере, я не стала врать. Если бы я сказала, что очень скоро все наладится, и нам нужно лишь дождаться этого, она бы точно не поверила мне.

Боль не уйдет. Ее можно смягчить, заглушить, но искоренить не получится.

Мама плакала на моем плече около часа. Обессилевшая и убитая, она не могла самостоятельно подняться на ноги. Я отвела ее до ванной комнаты, чтобы умыть, а потом помогла дойти до спальни. Мама уснула сразу же, как только упала на подушку.

Чтобы как-то отвлечься, я занялась приготовлением ужина. Сделала спагетти с фаршем и томатным соусом. Сидя на кухне в одиночестве, я набивала желудок этой вкуснятиной. Я поняла, что чертовски проголодалась, как только попробовала блюдо. В итоге навернула две порции и, хватаясь за вздувшийся живот, поплелась в свою комнату.

• Предыдущая
• 39/56
• Следующая