Пробуждение тьмы (СИ) - "Anna Milton" - Страница 27

• Предыдущая
• 27/56
• Следующая

— Ну… мне нечего сказать.

— Эх, Костя-Костя, — я ткнула его ручкой в голень. — А такие слова говорил минуту назад.

— Тогда я думал иначе, — щеки Богданова окрасил слабый румянец. — Сейчас я не хочу никого, кто похож на Марину, или Свету. Или Катю, или…

— Поняла я, поняла. Не обязательно перечислять имена своих бывших пассий.

Аквамариновые глаза зажглись.

— Ревнуешь, Женек? — нацепив на лицо свою фирменную улыбку, он подмигнул мне.

— Я не…

— Не па-а-арься, — Костя спрыгнул с дивана и плюхнулся рядом. Притянув меня к себе, он начал трепать меня по голове. — Я принадлежу только тебе.

Поперхнувшись от такого заявления, я громко закашляла.

— Отпусти… — прохрипела, не в состоянии сделать вдох.

Из-за того, что Костя крепко обнял меня за шею, воздух не поступал в легкие, и моя голова, превратившись в гранату, у которой выдернули чеку, должна была вот-вот взорваться.

Высвободившись с трудом, я вперила в него одичавший взгляд.

— Что… что ты несешь? Что значит твое: «Я принадлежу только тебе»?! — я все еще задыхалась, но теперь от обуревающей меня негодования.

— То и значит, — ответил бесстрастно и, почесав затылок, взглянул на книгу перед нами. — Есть успехи?

— Не увиливай от темы! — я шлепнула его по руке.

Костя отдернул ее, будто бы ему больно.

— Зачем бьешь? Что я такого сделал?

Он не понимает?!

— Костя, нельзя шутить такими вещами, — я старалась дышать умеренно. — Приколы есть приколы, но не забывайся. Не разбрасывайся подобными заявлениями направо и налево.

— То есть, я пустозвон? — он изогнул бровь.

— Я… этого не говорила. И я вовсе не считаю тебя пустозвоном. Но, Костя, чувства — это не шутки.

— Я знаю. Я действительно считаю, что принадлежу тебе, — его непоколебимый, ровный голос ввел меня в ступор. — А ты принадлежишь мне.

Подняв на меня свои светлые глаза, Костя обезоруживающе улыбнулся.

— Разве нет?

Я на самом деле не могла понять, было ли это частью очередного представления, или же он говорил серьезно. Для меня было неприемлемо так легкомысленно относиться к признанию в симпатии, а ведь именно сейчас это и случилось!

Но на всякий случай я решила уточнить.

— Пожалуйста, скажи, что ты просто веселишься, — почти умоляюще попросила я, утопая в бешеном сердцебиении.

Костя издал обреченный вздох и опустил плечи.

— Да не веселюсь я, Женька. Мы же лучшие друзья. Мы принадлежим друг другу.

Лучшие друзья.

Друзья.

Он имел в виду именно это, а не то, что я подумала.

Еще парочка таких случаев, и у меня начнется нервный тик.

— А ты что подумала? — его тон вновь стал игривым.

«Подумала, что ты влюблен в меня, дурак» естественно, это не прозвучало вслух.

— Ничего, — я медленно отвернула от него голову.

Мир сходит с ума? Вчера Костя заявил, что не против, если я полюблю его, а сегодня заявляет, что мы принадлежим друг другу… но как друзья. Однако говорил он так, словно имел в виду совершенно другое. Или это мне так кажется?

Боже, моей голове достаточно «пищи» для размышлений.

— Женек, ты обиделась? — дернув меня за хвост, спросил Костя.

— Нет. Почему я должна обижаться?

— Не знаю. Может, ты хочешь, чтобы мы принадлежали друг другу не как друзья?

Я закрыла лицо ладонями.

— Ты просто неслыханный…

— Кто?

— Засранец. Ты засранец, Костя.

— Есть немного, — усмехнулся он.

Вдруг я почувствовала его дыхание на своей шее и резко вскинула голову. Костя, устроившись подбородком на моем плече, смотрел в мои глаза из-под опущенных, длинных ресниц, отбрасываемых тень на его слегка розовые щеки. Сейчас он выглядел очень привлекательно…

Мир точно свихнулся!

— А ты никогда не думала о нас, как о паре?

Мне хотелось взвыть от провокационных вопросов Богданова.

— Прекращай, или я тресну тебе хорошенько, — прорычала я, скидывая его подбородок с плеча.

— Ответь, — твердо сказал он.

Придется сказать, иначе Костя не отвяжется.

— Только честно.

Зачем ему это?

Неужели…

Да быть такого не может.

Я испустила шумный выдох.

— Нет. Не думала, — я решила больше не отвечать на аналогичные вопросы, если те прозвучат, и уткнулась взглядом в фолиант.

Думать о Больтарасе, понять, что значит «Малум»…

Я повторяла это про себя вновь и вновь, стараясь не замечать перемены на лице друга.

— Нет, значит?

Я резко кивнула.

В гостиной повисла длинная пауза.

— Понятно.

Костя оперся спиной о диван, стянул с него пульт и стал щелкать каналы.

Мы больше не говорили.

ДВЕНАДЦАТАЯ ГЛАВА

Влетев в читальный зал следующим утром, я не увидела Кости. Он ушел вчера вечером и выглядел грустным, хотя после странного разговора мы немного расслабились и даже посмеялись над картинками в фолианте. С ним что-то происходило, и глубоко в душе я догадывалась о причине, однако всячески отгоняла от себя то, что нравлюсь Косте.

Раздосадовано вздохнув, я покрепче стиснула в пальцах лямку рюкзачка и отправилась в штаб.

Я сидела над фолиантом до крови из носа, но кроме трех слов ничего не смогла перевести. И я очень надеялась, что Роберт Александрович сумеет найти смысл хотя бы в этом. Спустившись на лифте, я врезалась в одного Ловца, который, взглянув на меня сверху вниз, фыркнул и пошел дальше.

Кости здесь тоже не было. Обычно он приходит сюда раньше меня.

Я заметила Виолетту, смеющуюся у ринга. Напротив нее стоял Рэд в спортивных штанах и майке под цвет волос. Жестикулируя, он о чем-то рассказывал ей. Блондинка, похлопав красноволосого по плечу, начала делать разминку. Похоже, они собрались тренироваться. Когда Виолетта сделала наклон вниз, ее шоколадные глаза наткнулись на меня. Я тут же отвернулась, но все равно оказалась пойманной с поличным. Вот блин.

Моя невнимательность привела к столкновению с Алесей Фроловой, пятнадцатилетней девочкой-Ловцом. Она тащила большую стопку книг, из-за которых я почти не видела ее лица. И врезавшись в меня, черноволосая, кудрявая Алеся уронила их, чудом не отдавив себе ноги, которые в общей сложности весили больше нее.

— Прости, — тут же поторопилась извиниться я.

Голова Алеси была низко опущена. Кратко кивнув, она присела вниз и стала собирать книги с пола.

— Давай помогу, — предложила я, кусая губы от чувства вины.

— Не стоит, — ответила она.

Я слегка удивилась тому, каким был ее голос. Низкий, вялый, грубоватый. У меня сразу возникла мысль, что Алеся начала курить, но я ни за что в это не поверю.

Алеся боялась огня, несмотря на то, что обладала Аметистовым пламенем. За все время нашего знакомства я ни разу не видела, чтобы она применяла его, даже на тренировках. Ее семья погибла в пожаре год назад — мама, папа и младший братик. Я только устроилась в Службу Доставки. Я видела, как страдала девочка. Алеся ненавидела свое наследие — способность контролировать огонь. Она считала себя виновной в гибели родных.

— Мне несложно, — я села напротив нее и положила на собравшуюся стопку синюю книгу в твердом переплете.

Алеся старательно прятала глаза за густой челкой, будто боялась смотреть на меня, и я огорчилась. Эта девочка была одной из немногих, кто относился ко мне с добром. Мы понимали друг друга без слов, хотя не были такими друзьями, как с Костей. Я никогда не жалела ее вслух, так как знала, что от этого не станет легче. Но мое сердце страдало при виде несчастной Алеси.

Остаться одной в четырнадцать лет… я едва держусь, потеряв отца. Но что испытывала Алеся? Я не говорила с ней о пожаре, но слышала, что родители и братик сгорели на ее глазах.

Заправив за ухо выбившийся локон, Алеся подхватила книги и рывком поднялась. Я проследила за ее движением и под правильным ракурсом сумела разглядеть лицо девочки.

Ледяной ужас заточил мое тело в ловушку. Пошатнувшись назад, я плюхнулась пятой точкой на пол.

• Предыдущая
• 27/56
• Следующая