Наследница - Нурисламова Альбина Равилевна - Страница 2
- Предыдущая
- 2/39
- Следующая
Договорить она не успела, потому что Вера стремительно пересекла коридор и подошла к ней. Вид у девушки, наверное, был тот еще, потому что Гитлер немедленно заткнулась, беззвучно разевая дряблый рот и тупо моргая.
Вложив в удар всю свою обиду и боль, Вера с силой пнула ведро с водой. Оно опрокинулось и с грохотом покатилось по коридору. Серая вода забрызгала остолбеневшей тетке плащ, окатила ноги в галошах.
— Не смейте больше ко мне лезть! Убью, — тихо, но убедительно прошипела Вера в лицо соседке. Развернулась и пошла к лифту.
Она ждала, что Гитлер разразится мерзкой бранью, но сзади не раздавалось ни звука.
Справа открылась коричневая обшарпанная дверь, пахнуло густым ароматом мясного варева. За дверью проживала «тихая» таджикская семья из двенадцати человек. Интересно, как они там помещаются, всегда недоумевала Вера. Может, спят и едят по очереди? Сейчас из квартиры дружным роем выкатывались один за другим разнокалиберные дети от трех до шестнадцати, круглоголовые, черноволосые, черноглазые и горластые. Самого маленького мать несла на руках. Вся эта гвардия вознамерилась забраться в лифт, так что Вера сочла за лучшее спуститься пешком.
Она быстро шла вниз по лестнице. Один пролет, другой, третий… Перед глазами мелькали ступеньки, обшарпанные, изрезанные перила, заплеванные лестничные клетки, открытые двери.
Нельзя сказать, что поступок Марата разрушил ее идеалы и попрал веру в людей. Конечно, Вера продолжала, несмотря на близость тридцатилетия, верить в любовь. И считать, что любит своего мужа, пусть не так пылко и исступленно, как в романах, но все же достаточно, чтобы оставаться вместе и получать от этого удовольствие. Однако прожив двадцать два года в общежитии швейников, потом два года мыкаясь по съемным квартирам, а последние три проведя на Северной, трудно удержать на носу розовые очки. Волей-неволей приходится замечать вещи, о которых не пишут в классической литературе.
Остается либо принять жизнь во всей ее красе и безобразии, либо решительно противопоставить себя ей. Вера не была ни идеалисткой, ни революционеркой, поэтому предпочла первое.
Умом она сознавала, что Марат, возможно, изредка погуливает на стороне, хотя особых поводов сомневаться в своей верности муж не давал. Так, кое-какие штришки и приметы, на основании которых, если очень постараться, можно сделать далеко идущие выводы. Но стараться и разоблачать Марата Вера не стремилась. Она наивно принимала тезис о полигамности мужчин, полагая, что против природы не попрешь. И вместе с тем умудрялась вполне искренне верить, что Марат любит ее, и они всегда будут вместе. Вот такая двойная философия! Мелкие же интрижки, если они и есть (а может, ничего такого и нет!), не навредят их отношениям.
У Веры не было других родственников, кроме мужа. И свое будущее она видела только совместным с Маратом: общий дом (другой, конечно!), общие дети, поездки, интересы, желания, старость.
Его предательство, да еще такое явное, не оставляющее сомнений и не дающее даже крохотной надежды, что все неверно истолковано, выбило почву из-под ног. В глубине души она понимала, что жалеет о вскрывшейся правде. И презирала себя за собственное малодушие.
Недавняя сцена поставила обоих в затруднительное положение. Теперь у Марата нет шансов половчее соврать, а у Веры не получится сделать вид, что ничего особенного не случилось. Больно, обидно и совершенно ясно, что жить, как раньше, не получится.
На первом этаже, проходя мимо почтовых ящиков, она заметила, что в их ящичке что-то белеет. Газет они не выписывали, писем не получали. Это не мог быть рекламный мусор: в остальных ящиках, покореженных и большей частью не запертых, было пусто, а рекламу обычно раскладывали всем.
Она, будто взломщик, попыталась открыть ящик без помощи ключа. Вскоре все получилось, и в руках у нее оказался официального вида конверт с письмом на имя Веры Владимировны Андреевой. «Может, что-то выиграла?» — глупо подумала она. Но в конверте оказалось совсем другое.
Администрация Владимирского района повторно уведомляла гражданку Андрееву о необходимости лично явиться и оформить необходимые документы для вступления в права собственности на землю и дом в деревне Корчи, а также оплатить сборы и долги в фонд сельского поселения.
Повторно — это потому, что пару лет назад Веру уже ставили в известность: со смертью дедушки по отцовской линии она является единственной наследницей имущества. Старик умер, не оставив завещания, и дочь его единственного (ныне покойного) сына, наследовала все по закону.
Большого значения этому Вера тогда не придала.
Дело в том, что после смерти Вериного отца мать не общалась с родственниками мужа. Прервала всяческие контакты, даже на Новый год не поздравляла. А поскольку овдовела, когда дочь была совсем крошкой, то ни бабушки, ни дедушки Вера никогда в глаза не видела.
Кроме того, мать буквально заклинала ее ничего от них не принимать, о наследстве забыть и в деревню с дурацким названием Корчи не ездить. К тому же вскоре после получения того письма мама заболела и, промучившись несколько месяцев, умерла. Вере стало не до ненужного дома. И вот сейчас он напомнил о себе вновь.
— Верка, привет! — окликнули ее.
Она обернулась и увидела свою подругу Светку, которая волокла за руку упирающуюся девчушку — трехлетнюю дочь Ксюшу.
Светка была похожа на располневшую куклу Барби. В области талии, живота и бедер — многочисленные валики и складочки, бесстыдно подчеркнутые открытыми кофточками, топами в обтяг, облегающими платьями и брюками «в облипочку», до которых Света была большая охотница. На круглых белых плечах помещалась головка с кукольным личиком: огромные голубые глазищи, маленький носик, губки бантиком, блондинистые локоны до плеч. От нее всегда крепко пахло сладковатыми духами, заказанными по каталогу «Эйвон». Их названия Вера никак не могла запомнить.
— Ты чего тут? Да отцепись от подоконника, Ксюш! Письмо получила?
— Привет, — рассеянно откликнулась Вера. — Да, получила.
— Нет, посмотрите на нее, а! Балбеска! Всю дорогу мозги выносила. Полдня из садика дойти не можем, Вер! То тут застрянет, то там. Встанет, главное, и стоит, как баран на новые ворота! — тараторила Светка. Наткнулась взглядом на опрокинутое Верино лицо, нахмурилась и спросила:
— А ты чего… такая?
— Какая?
— Не знаю… Тихая. Что случилось?
За три года знакомства Вера привязалась к Светлане. Это была простая, искренняя, независтливая и добрая девушка. Вся ее жизнь, подробности которой Светке и в голову не приходило скрывать, была у Веры как на ладони. Она знала, чем Света лечит свои женские болячки, из-за чего ругается с мужем и сколько тот зарабатывает.
Сама Вера по натуре не склонна была откровенничать с людьми, но тоже частенько делилась со Светой горестями и радостями. Они нередко отмечали семьями праздники, ездили на пикники, забегали друг к дружке на чаек, ходили по магазинам. Вера охотно соглашалась посидеть с Ксюшкой, а охочая до рукоделия Света вязала им с Маратом шарфы, носки и варежки.
Сейчас подруга озабоченно смотрела на Веру, неподдельно волнуясь и пытаясь угадать, что произошло. От того, что есть на свете человек, которому небезразличны ее беды, защипало в глазах. Подступили слезы, которые никак не желали пролиться дома.
— Так, кое-что произошло, — Верин голос задребезжал и надломился, и, услышав эти жалкие звуки, она почувствовала себя такой несчастной и одинокой, что закрыла руками лицо и заплакала.
От неожиданности Ксюшка перестала шалить, оторвала пухлые ладошки от подоконника и раскрыла рот, готовясь поддержать тетю Веру собственным ревом. Мать коротко глянула на дочь и легонько покачала головой. Ксюша реветь передумала, тихонько подошла поближе к матери и встала рядом. Светлана кинулась к подруге, обхватила ее за плечи и стала подталкивать к лифту, приговаривая:
— Вер, да что случилось? Что ты… Ну, ладно, все, все, тише.
— Да не пойду я домой, — стала вырываться Вера — Что ты меня тащишь!
- Предыдущая
- 2/39
- Следующая
