Небеса рассудили иначе - Полякова Татьяна Викторовна - Страница 52
- Предыдущая
- 52/58
- Следующая
– Спасибо! – крикнула я, помахала ему рукой и пошла к своему дому.
Сегодня Стас сюда не вернется, хотя бы потому, что мог предположить: я буду ждать его здесь. Мое упрямство не раз доставляло ему неудобства. Я попыталась представить, где он, что делает? Снял номер в гостинице? Отправился к одной из подружек, которыми успел обзавестись за то время, что мы жили врозь… вариантов множество, но мое воображение упрямо рисовало одну и ту же картину: Стас стоит в темноте и смотрит за окно, где идет снег…
Часа два я лежала в горячей ванне. Наверное, только это и спасло от простуды. Легла я под утро и проспала до десяти. Просыпаться не хотелось, тем более не хотелось вставать с постели, двигаться… Я смотрела на ярко-красное платье, небрежно брошенное на спинку кресла. Значит, вчера Стас заезжал сюда. Наверное, я бы так и осталась лежать в постели, но по опыту уже знала: будет только хуже. Стас вернется, мы все обсудим, и он простит меня, не сможет не простить. И если я еще хоть раз посмею усомниться в нем… в общем, этого больше не будет.
Я выпила кофе и даже запихнула в себя бутерброд, что свидетельствует о серьезных намерениях продолжить нормальную жизнь, и первым делом позвонила в больницу. Димку перевели в палату, и навестить его не возбранялось. Я отправила сообщение Агате: «Задержусь. Я у Димки». Ответа не дождалась и поехала на своей машине сначала в супермаркет, а потом в больницу. В супермаркете я купила апельсины и бегонию в горшке, буйно цветущую. Явный протест против внезапно вернувшейся зимы. К утру снег успел растаять, было пасмурно, и даже бегония от тоски не спасала.
В палату я вошла с сумкой в одной руке и с цветком в другой. Димка лежал на приподнятых подушках, бледный, но в целом выглядел вполне нормально и даже улыбался.
– Фенька… – весело фыркнул он, завидев меня. – Ну, на фига ты этот горшок приволокла? Я что, девочка?
– Ты – мальчик. А горшок для настроения.
В палате Димка был один, кровать напротив пустовала.
– Одноместных палат у них нет, – пояснил Ломакин.
– Ничего, с соседом даже веселее…
Я наклонилась и поцеловала его, хотела отстраниться, но он удержал меня за руку, и мы какое-то время смотрели в глаза друг другу, находясь так близко, как только возможно.
– Дай я тебя поцелую, – сказал он.
– Сначала выберись отсюда, – усмехнулась я. – Тебе болеть положено, а не приставать к женщинам с глупостями.
Он разжал руку, а я порадовалась: сил в нем немерено, значит, быстро пойдет на поправку.
– Как себя чувствуешь? – спросила, садясь рядом на единственный стул.
– Нормально. Заштопали.
– Напугал до смерти. Сестрица в коридоре металась, точно фурия, пока тебе операцию делали. Берсеньев вообще до утра здесь дежурил.
– Он сегодня перед работой заезжал, – кивнул Димка. – Обещал заглянуть вечером, с коньячком, приложимся за мое здоровье.
– Придурки, – фыркнула я.
– И про твою сестрицу Серега рассказал. Я вот думаю, может, она того… в меня влюбилась?
– Кто знает? – с серьезной миной пожала я плечами. – Предки наседают. При таком раскладе и ты сгодишься…
Мы продолжали болтать всякую чушь, и оба знали, что боимся заговорить о главном. Я не выдержала первой.
– Ты его видел? – спросила, отводя взгляд.
– Того, кто в меня стрелял? Лица не разглядел. Уже темно было. Высокий. Черное полупальто… шмальнул и припустился во двор… Если честно, я его видел всего ничего. Он в спину стрелял, я обернулся, толком даже не понял…
– Думаешь, это Стас? – спросила я, на этот раз взгляд не отводя.
Димка чуть усмехнулся.
– Нет. Не думаю, – а я слегка растерялась, потому что не такого ответа ждала. – Не похоже это на нашего дорогого друга. Он бы непременно пожелал убедиться, что я отдал богу душу… Да? – Вот на этот вопрос мне отвечать совсем не хотелось. – Выйду отсюда, найду урода, что в меня стрелял, и за яйца подвешу.
– Считай, я в деле…
Мы засмеялись и некоторое время сидели молча.
– Пойду, – сказала я, поднимаясь. – А то сестрица прогул поставит.
– Ей привет. Передай, я совсем не против внедриться в вашу семейку, хоть и с черного хода.
– Лучше не рисковать. Если честно, самая большая зануда в семье как раз старшенькая.
– Знаешь, что я думаю? Когда ты хочешь, чтобы человек был счастлив с тобой, – это одно. А если хочешь, чтоб был просто счастлив… даже без тебя, – совсем другое. Это значит – любишь по-настоящему. Так?
– Наверное, – пожала я плечами.
– Я раньше понять не мог, почему ты… а вот сейчас понимаю.
– Философ. – Я поцеловала его, шепнув: – Выздоравливай, – и поспешно покинула палату.
С сестрицей мы столкнулись в коридоре, она неслась в накинутом на плечи белом халате, в руках пакет. Подозреваю, в пакете были апельсины.
– Как он там?
– Сложно ответить. Не прочь на тебе жениться.
– Значит, бредит. Смотри, что делается, попали в плечо, а тыркнуло в голову.
– Ты сразу-то не отказывай.
– Твоя сестра не дура. Вдруг на ближайшие сто лет он единственный кандидат.
– Не прибедняйся.
– Слушай, я его усыновлю. Вот мама-то порадуется… Что с тобой? – вдруг нахмурилась Агатка.
– Вопрос не достиг моего сознания.
– Наличие у тебя сознания наукой не доказано… Подождешь меня?
– Ты на машине?
– Само собой…
– Я тоже на машине, а значит, ждать тебя смысла никакого.
– Не нравится мне твоя физиономия, – покачала головой сестрица. – Димка что-нибудь рассказал?
– Я не спрашивала, ему волноваться вредно, – и я отправилась дальше по коридору, зная, что сестра смотрит мне вслед.
Берсеньев позвонил где-то около двух.
– Как ты относишься к утке по-пекински?
– Ну, съем, если надо.
– Валяй ко мне. Накормлю и расскажу, кто у нас убийца.
– Он что, пришел каяться? – насторожилась я.
– Ни о чем подобном не слышал. Ты идешь или нет?
– Бегу! – заорала я, изрядно напугав девчонок.
– Ты хоть предупреждай… – попеняла Ирка.
Сестрица отсутствовала, так что отпрашиваться не пришлось.
Очень скоро я тормозила возле дома, где жил Берсеньев. И сам дом, и уж тем более его квартира заслуживали отдельного описания, желательно в стихах, но в тот момент восторг и легкая зависть во мне молчали, уступив место любопытству: Берсеньев дурака валяет или в самом деле что-то раскопал?
Дверь на лестничной клетке была приоткрыта, я вошла, сообщив громко:
– Это я…
Разулась, убрала пальто в шкаф и прошла в кухню-столовую. Берсеньев стоял возле плиты и что-то помешивал в кастрюльке. Подобная картина неизменно вызывала умиление.
– Пахнет волшебно, – заметила я, подходя ближе.
– Еще бы… Что ты без меня делать будешь? Никто не вразумит и даже не накормит… Мой руки и накрывай на стол.
Я вошла в гостевой туалет, вымыла руки, таращась на люстру из муранского стекла. У людей такие висят в гостиных, у Берсеньева – в сортире.
– Сколько стоит эта хрень на потолке в туалете? – вернувшись в столовую, спросила я.
– Не завидуй.
– Нет, серьезно.
– Если серьезно, понятия не имею. Всем заправлял дизайнер. Я оплачивал счета, и было их так много, что все не упомнишь.
– Дизайнер была молода и прекрасна? И лелеяла надежду здесь поселиться?
– Не то чтобы прекрасна и не так уж молода… Надежды были, но суровая реальность их развеяла. Ничего не забыла? – вопрос относился к сервировке стола, я окинула стол взглядом и кивнула:
– Ничего.
Пока Берсеньев раскладывал утку на тарелки, я без всякой пользы вертелась рядом. Он открыл бутылку вина, разлил его по бокалам, и мы устроились друг напротив друга.
– Ешь молча и восхищайся, – предупредил он.
– Так нечестно. Я любопытная девушка без намека на силу воли…
– Божественно, – сказал Берсеньев, точно нарочно изводя меня.
Я кивнула:
– Ага.
– В следующий раз хорошо подумаю, прежде чем тебя приглашать.
- Предыдущая
- 52/58
- Следующая
