Небеса рассудили иначе - Полякова Татьяна Викторовна - Страница 51
- Предыдущая
- 51/58
- Следующая
Он отставил чашку, поднялся, подхватил пальто, которое лежало на спинке соседнего кресла, и, кивком простившись, удалился. Агатка тут же включила диктофон, мы склонились над ним, сев рядом, и вскоре услышали Лехин голос:
– Я вам все как на духу, то есть как он мне все рассказывал…
Когда запись закончилась, мы еще некоторое время продолжали сидеть, пялясь друг на друга.
Лешка работал санитаром в больнице, когда там оказался Дуров. Зная, что жить ему осталось от силы месяц-два, тот решил покаяться. Не во всех грехах, а только в одном, и не священнику, а Лешке, к которому проникся большой симпатией, скорее всего потому, что он просто находился рядом и готов был его выслушать. Многие годы Дурову не давало покоя совершенное им убийство, за которое наказание он не понес и в котором его никто даже не подозревал. Убийство, по его словам, вышло случайным. Он отправился на одну дачку, потому что дружок попросил как следует там все осмотреть на предмет кое-каких важных бумаг. «Все бумаги, что найдешь, забирай. Особенно старые, даже если по виду это макулатура». В доме жила женщина с ребенком. Жила только летом, и в другое время заглянуть в дом было куда проще, но дружок торопил. И однажды ночью Дуров забрался в дом, уверенный, что хозяйка уехала. А она почему-то осталась и появилась в самый неподходящий момент. В руках держала каминные щипцы и даже успела ударить его по плечу. Больно ударила, чем очень разозлила. Злость и страх – плохие советчики. Он еще в себя не успел прийти, а хозяйка уже лежала возле его ног. Мертвая. Но самое страшное произошло потом. Мальчишка услышал шум и прибежал в комнату. Испуганный взгляд ребенка, которого он тоже убил, все эти годы Дурова и преследовал. «Выйдешь на волю, – просил он Леху, – разыщи их могилы. Попроси за меня прощенья. А если кто из родни остался, денег дай, я скажу, где заначка. Половину себе возьми за труды. Там много. Всем хватит». И Леха, освободившись, обещание отправился выполнять. Могилы разыскал, а вот с родственниками вышла незадача. Единственный родственник находился под арестом по обвинению в убийстве. И тогда Леха нашел адвоката Турова. От денег Елисей отказался, заявив, что Туров платит достаточно, а вот рассказ попросил повторить и записал его на диктофон.
– Историю семейств он к тому моменту знал хорошо, – заметила я. – Возможно, сообразил, о чем идет речь и что искал Дуров на даче.
– Ага, – кивнула Агатка. – Проблема в том, что фамилию Смолина Леха, а может, и сам Дуров, не назвал. Доказывай теперь, что за бумаги он имел в виду.
Мы прослушали запись еще раз.
– Любопытно, как всем этим собирался распорядиться Елисей, – хмыкнула Агатка.
– Турову он точно ничего не рассказал, – кивнула я.
– Возможно, просто не успел, – вступилась за коллегу сестрица и за ухом поскребла.
– Тупому ясно, убийство Лешки и адвоката связано с этой записью.
Вот так запросто согласиться со мной Агатка не могла.
– Вилами на воде. Может, связано, а может, и нет. Допустим, связано. И кто у нас злодей? Писатель Смолин? Укокошил дочку, а вслед за ней еще двоих? Оттого и слег с инфарктом?
– До инфаркта все-таки не дошло, – поправила я. – Я узнавала. Кстати, хороший ход: безутешный отец и все такое.
– Фимка, как-то все это сомнительно.
– Убийство Чадова на его совести.
– Его могла с таким же успехом Венера убить. Но в любом случае к убийству они имеют прямое отношение и сделали все возможное, чтобы его скрыть.
– Прибавь убийство жены и сына Чадова. Рассказывать кому-то о своих деяниях Смолину вряд ли пришло в голову, Дуров тоже покаялся лишь перед смертью. Следовательно, никто о преступлениях, кроме самого Смолина, не знал, а значит, он у нас главный злодей. Венере или той же Софье о его грехах следовало бы помалкивать, но бывшая его с золотишком подставила, а Софья некстати занялась расследованием. Самому убить дочь и бывшую супругу – кишка тонка, но Смолин мог киллера найти.
– Для человека его круга это не так-то просто. Сомнительно, что ради его благополучия кто-то убивать бросится. Скорее, чего доброго, стал бы шантажировать.
– Один подходящий друг у него все-таки был, – напомнила я. – Может, еще нашелся.
– Кому надо за чужие грехи подставляться, – хмыкнула Агатка. – Если только очень близкому человеку, для которого великий писатель Смолин – смысл жизни. Ты его дражайшую половину видела, как она в плане стрельбы и прочего?
– Спятила? – ахнула я и задумалась. – Черт ее знает. Смолин для нее солнце русской литературы – это точно. Тетка средней комплекции, Венеру задушили, предварительно огрев тяжелым по голове. Когда человек без сознания, придушить его и старушка – божий одуванчик способна.
– Ладно, все это не нашего ума дело. Пусть менты голову ломают.
– Очень им надо, – возразила я, а сестрица заупрямилась.
– Сейчас главное – поставить под сомнение причастность к убийству Турова. Пора его на волю выпускать. Засиделся. Я к следователю, отвезу диктофон…
– Что врать будешь?
– Придумаю что-нибудь по дороге. А ты топай домой, коль свалилась такая удача.
– Спасибочки, хозяйка.
– Спасибочки на хлеб не намажешь, – усмехнулась она, и я отправилась восвояси, очень хорошо понимая причину внезапной Агаткиной доброты.
Теперь ясно: Стас не имеет отношения к убийству Лешки. А учитывая, что в последние дни Димку как раз его гибель и интересовала, логично предположить, что и в Ломакина стрелял все тот же неизвестный злодей. И все обвинения со Стаса теперь сняты. Может, сестрица так не думает, но для меня в этом сомнения нет. И я вприпрыжку поскакала к Стасу, представляя, как он вернется домой, где его будет ждать роскошный ужин при свечах и я в новом платье.
По дороге позвонила Берсеньеву и рассказала о диктофоне, однако обсуждать с ним открывшиеся в связи с этим перспективы у меня не было ни времени, ни желания.
Когда я вошла в подъезд, консьерж поднялся со своего места и, испытывая неловкость, произнес:
– Добрый день. Станислав Игоревич просил передать, что уехал в командировку. Ваши вещи он вам отправил…
– Мои вещи? – не поняла я.
– Он так велел передать.
Тут до меня, наконец, дошло: Стас не хочет, чтобы я появлялась в его квартире, и предупредил консьержа. Потому тот и отводит глаза, прекрасно понимая, что мне дают от ворот поворот. Ключ от квартиры у меня есть, и пройти я, наверное, смогу. Не будет же он меня силой удерживать? Вот только зачем ставить человека в неловкое положение.
– Извините, – пробормотала я, спешно покидая подъезд.
Стасу я, конечно, позвонила, но его мобильный был по-прежнему выключен. Я устроилась на скамейке неподалеку, отсюда был отлично виден въезд в ворота. Избежать разговора со мной Стасу не удастся, домой он рано или поздно вернется. Я сидела нахохлившись, а когда становилось совсем холодно, вскакивала, делала несколько шагов, смешно подпрыгивая, чтобы немного согреться. Стемнело, температура падала, а потом и вовсе пошел снег.
– Откуда он только взялся, – бормотала я, кутаясь в шарф.
Снег в разгаре весны. Я с тоской поглядывала на кафе, что было неподалеку. Очень хотелось согреться и выпить чаю. Но из окна кафе дом Стаса не увидишь. Я еще раз заглянула к консьержу, он отводил взгляд и отрицательно качал головой. Стас мог попросить его об одолжении, и тот попросту врал, но почему-то я подумала: мужчина не стал бы этого делать. Может, из-за неловкости, которую испытывал, глядя, как я обиваю чужой порог. Мне были глубоко безразличны и его, и моя неловкость. Важно было одно: увидеть Стаса, поговорить с ним, не дать разрушить то, что у нас еще оставалось.
Около полуночи, когда я потихоньку превращалась в сугроб, консьерж вышел на улицу и позвал:
– Девушка, идите сюда. Вы же замерзнете.
Я представила, как мы будем сидеть напротив друг друга, в давящей тишине… или еще хуже: он сочтет своим долгом что-то говорить, и мне придется отвечать…
- Предыдущая
- 51/58
- Следующая
